— Она — жена разбойника, — удрученно напомнил секретарь Юрай Заводский.

— Разбойника, который уже в наших руках, — ответил палатин. — Мы казним его без лишних разбирательств. Эржика раскается в своем безумии, а о ее дальнейшей судьбе мы позаботимся. Брак ее объявим недействительным. Оповести суперинтенданта Элиаша Лани, который сейчас гостит у меня, что я прошу его заняться этим по возможности быстрее. Лишь после этого он предаст казни Дрозда, так что она не окажется вдовой разбойника.

Юрай Заводский растроганно поблагодарил палатина за заботу.

— А теперь скажи мне, как я, по-твоему, должен поступить? — спросил палатин.

— Взять под стражу Алжбету Батори вместе с ее сообщниками. А потом — судить.

— Конечно, это было бы правильно. Но разве я могу взять ее под стражу сейчас, на свадьбе, когда тут представлена вся страна и почти вся Европа? Для нас, да и для всей ее влиятельной родни это было бы страшным позором!

— Вследствие чего вся родня ее сплотилась бы против вашей светлости, — призадумался секретарь.

— Нам непременно следует проявлять как можно больше осторожности.

Они решили собрать влиятельных родичей графини и призвать их следить за ней, дабы предотвратить ее преступные действия. Будет издан указ, предоставляющий ее подданным определенные льготы. Таким образом они перестанут роптать и в конце концов забудут обо всем, что произошло. До тех пор, пока в Чахтицах воцарится спокойствие, войско останется там, но за счет графини. Содержать его должна будет она. При этом ей будет предписано прекратить грабеж населения и любое нарушение законов.

— Ратный командир не будет подчиняться приказам Алжбеты Батори, — сказал палатин. — Он должен наказывать за все поступки, которыми немецкие ратники возмущают население. Важнейшей задачей командира остается, однако, разгром вольницы, что будет совсем нетрудно, если учесть, что вожаки уже сидят за решеткой в Новом Месте. Так что, друг мой, прими все необходимые меры. Надеюсь, горячие головы остудятся, и у нас настанет покой. А сейчас самое время вернуться к гостям. Постарайся как-нибудь объяснить мое отсутствие.

Во всех залах царил радостный гул. Виночерпии без устали доливали чаши. Вино веселило мысли, сближало гостей, музыка играла все живее, танцы из переполненного танцевального зала выплеснулись в прилегающие комнаты и становились все зажигательней.

— Сожалею, но я должна отказаться от удовольствия танцевать с вами, князь, — извинилась Алжбета Батори, когда Ян Христиан с присущей ему галантностью пригласил ее на танец.

— Почему? — разочарованно спросил он.

— Лишь потому, — ответила она с соблазнительной улыбкой, — что я решила лечь отдохнуть — рано утром придется возвратиться в Чахтицы. Но я должна проститься еще с несколькими дорогими мне друзьями.

— Если бы ваш взор, прекрасная госпожа, проник в мое сердце, — проговорил князь Ян Христиан, — если бы вы увидели, сколько горечи вы в нем вызвали своим неожиданным уходом, жалость не позволила бы вам уехать.

— А если бы вы, дорогой князь, — улыбнулась она ему нежнейшей улыбкой, — заглянули в мое сердце, вы прочли бы в нем, что я с радостью готова приветствовать вас в моем чахтицком уединении как можно скорее.

У князя на лице промелькнула счастливая улыбка. Но он не успел поблагодарить за приглашение, ибо к ним подошел граф Няри.

— Наше сиятельное общество с сокрушением узнало, — притворно пожаловался он, — что вы, ваша милость, намерены проститься с ним.

Князь Ян Христиан заметил, что чахтицкая госпожа нервно поигрывает рубиновым глазком массивного золотого перстня. За этой смятенной игрой наблюдал и граф Няри. И сладчайшую улыбку на его губах сменил холод, выражение настороженности и тайного волнения.

— Да, дорогой друг, — ответила она, наклонясь к подносу и осторожно поднимая свою чашу. — Хотя и с тяжким сердцем, но я прощаюсь. Сейчас последний тост, а уж затем — последнее прощай!

Она подала чаши графу и князю.

— Последнее прощай! — сказала она графу Няри и злобным взглядом принудила его при чоканье встретиться с ней глазами.

— Прощайте, — прошептала она князю, и лицо ее зарумянилось от волнения.

Вокруг них собирались гости с чашами в руках. Среди них оказался и палатин. Она чокнулась и с палатином, но так неловко, что перстнем звякнула о его чашу. Чокнулась графиня и с остальными гостями — чаши поднимались к устам.

Но тут, к ужасу гостей, граф Няри подскочил к палатину и схватил его так резко за руку, что часть вина выплеснулась ему на рукав.

— Что вы делаете?

— Ваше вино отравлено, — ответил граф Няри ледяным голосом, но так громко, что все вокруг услышали его. — Смертельное зелье, как и в моей чаше.

Последний танец

Горстка ошеломленных гостей уставилась на чашу палатина и чашу графа Няри.

Князь Ян Христиан следил за Алжбетой Батори. Она была бледна, рука дрожала так, что вино выплескивалось из ее чаши.

Палатин нарушил тишину глухим голосом:

— Господа и дамы, ничего не произошло! Прошу вас забыть об этом происшествии!

В соседних залах гости так предавались веселью, что даже не заметили гробовой тишины, воцарившейся у стола палатина. Тут же музыканты по распоряжению палатина заиграли туш.

— Кто это сделал? — шепотом осведомился палатин у графа Няри, и его пытливый взор, пролетев над головами многих гостей, уперся наконец в Алжбету Батори, которая в эту минуту подходила к князю.

— Это сделала дама, — также шепотом ответил граф Няри. — Она высвободила из своего полого перстня драгоценный камень и при чокании капнула в вино яд. Со мной она проделала то же самое несколько раньше и сама подала мне чашу.

— Еще один танец, князь, — подойдя к князю, сказала Алжбета Батори с деланной улыбкой. — Я не простила бы себе, если бы не станцевала с вами на прощанье.

— Я счастлив, что судьба столь благосклонна ко мне; она дозволила мне быть партнером в последнем вашем танце, — сказал он чужим и холодным голосом.

«В последнем вашем танце!» Он что, умышленно сделал упор на эти слова? Нет ли в них более глубокого смысла, чем кажется? Она почувствовала на себе взгляд палатина, и тело обдало холодом.

Последний танец…

— Вы дрожите, прекрасная госпожа, словно вянущий цветок, — князь откровенно смотрел ей в глаза, — и распространяете вокруг себя аромат, который пьянит, одурманивает. Аромат крови…

Она задрожала еще явственнее. В глазах стоял страх и отчаяние. Глаза женщины, склонившейся над пропастью…

Что значит эта внезапная и явная перемена в князе и его поведение, лишенные прежней любовной страстности? Что значат эти странные намеки, этот взгляд, который впивается в нее столь холодно, вызывающе, презрительно, враждебно?

Волнение вокруг палатина утихло.

— Возьми эти две чаши! — крикнул палатин виночерпию. — Отнеси их капитану, пусть проверит действие вина на животных. О результате доложить мне без промедления. Ничего не произошло, дорогие гости, — сказал он, когда человек удалился, — абсолютно ничего не случилось.

Кардинал Франко Форгач иронично улыбнулся, наклонился к палатину и сказал:

— За исключением того, если я не ошибаюсь, что вы полностью изменили мнение о некой благородной даме.

Палантин не ответил. Он сосредоточенно наблюдал за графиней, танцевавшей с князем. Она вела себя так странно, что привлекала к себе внимание. Вовсе не тем, что по-прежнему выказывала свое глубокое расположение князю. Сейчас, позабыв о светских предписаниях, она таращила на него глаза, как будто помутилась в рассудке. Однако князь, не проявляя никакой растерянности, разве что выражал некоторое удивление поведением графини.

— Вы пригласили меня, прекрасная госпожа, — говорил он во время танца, — в свое чахтицкое уединение. У меня не было времени ответить на ваше приглашение. Я был бы рад, если бы вы сейчас выслушали мой ответ.

С каждой минутой она все яснее ощущала, что князь с самого начала лицедействовал, что теперь он склонен снять свою маску, открыть свое истинное, неизъяснимо грозное лицо.