Сегодня я исполняю повеление.

Шорох за спиной. В полумраке беседки возникает светлая тень, размытые очертания составляются в высокую женщину в свободном одеянии. Белая кожа, белая туника. Стройная фигура, могущая украсить лучшие дворы Европы, высокая грудь, правильный овал лица, вьющиеся пышные волосы. Некоторая полнота даже уместна ей, лишь глаза, источающие слабый красный свет, завораживают, требуют подчинения.

О, человек! — восклицает Белая Дама высоким голосом. — Радуйся встрече со мной. Есть ли, о, человек, поблизости еще подобные тебе?

Мне хочется сказать, что я не человек, но лишь киваю в ответ, ибо есть поблизости подобные мне. И к тому же я успел разглядеть, что из-под туники видна не только стройная нога, но и то, что она завершается подобием птичьей лапы, один удар которой способен вспороть живот такому, на первый взгляд, неповоротливому существу, как я.

Она крепко берет меня за плечи (дрожь пронзает меня — чувствую, как в ее жилах струится горячая сладкая кровь) и впивается странными зрачками мне в лицо.

— Смею ли я спросить, светлейшая госпожа…

— Не смеешь! Ты и другие насельники этого мира созданы, дабы служить нам. Вы успели позабыть о счастливом предназначении. Иди и призови сюда людей, — повелевает она. — Призови себе подобных столько, чтобы они поместились между колоннами. Я уведу вас туда, где вы исполните свое предназначение. И пусть будут особи обоего пола. Спеши исполнить!

Я попятился, чуть не сорвавшись с высоких ступенек беседки, и медленно побрел обратно к тем, кого Белая Дама назвала людьми. Какая-то непонятная сила едва заметно словно подталкивает в спину, требуя повиновения. Одолеть эту силу не составит труда. Но века гонений научили наше племя осторожности. И раз уж таинственная гостья возжелала куда-то увести людей, то, может, она примет семью за тех, кто должен служить ей? Молчит голос во мне, требующий денно и нощно от меня истребления выродков моих. Может, смилостивился тот, чьи глаза опаляют, как два солнца, и подает он надежду малому племени моему?

Вбегаю в залу, и призыв мой слышат все. Семья толпится вокруг меня, вслушиваясь в безумные слова. Выбора нет, они покорно следуют за мной. Музыканты на хорах продолжают играть в опустевшей зале, нежные скрипки провожают нас, обреченных.

Белая Дама стоит в центре круглой беседки, воздев руки. Мы поднимаемся по ступенькам, окружаем ее.

— Приготовьтесь идти со мной, о, смертные, источающие страх, — возвещает она. — Сейчас вы окажетесь там, где вас ждут, и вы примете то, что уготовано вам.

«Кого она называет смертными?» — доносится до меня недоуменный шепот баронессы М.

Между ладонями Белой Дамы возникло красное сияние, полыхнуло желтым и синим, и в следующий миг беседка исчезла. Исчезли каменные колонны, сгинула чаша купола с осыпавшейся штукатуркой, пропали сухие колючие кусты…

Странное место, странный мир, пронизанный незнакомыми пряными ароматами. Мы стоим, прижавшись друг к другу, многие от неожиданности приняли истинное обличье, готовясь ударить или уйти молниеносно. Со всех сторон уступами возвышаются круги каменных скамей — амфитеатр заполнен молчащими полнокровными фигурами в белых одеяниях, их налитые покоем равнодушные лица невозмутимо созерцают нас. А твердь небесная… о, владыки сил! В этом небе над нами висит огромное темное светило, лучи его невыразимо приятны для наших натруженных зрачков. Здесь мы сможем глядеть на мир широко раскрытыми глазами. Воздух напоен запахами, говорящими многое об этих местах, только не хватает какой-то малости…

— Внемлите же, смертные! — провозглашает Белая Дама, величественным жестом протягивая руку к небесам. — Ныне будете обретаться здесь, жить и размножаться под Черным Солнцем себе на радость, ибо нет лучшей доли, как служить тем, кто будет для вас как боги. Теперь мы — владыки ваших ничтожных жизней! А вы — жертвоприношение нам. Ведь жертва — это пища богов. Когда-то мы приходили в ваш мир и наслаждались запахом горящей на жертвенниках плоти. Но сама плоть гораздо приятнее! Не страшитесь своей участи, все ваши страхи позади, здесь вы будет мирно плодиться и с должным почтением и благоговением приносить себя в жертву. Мы же с благодарностью ее примем. Так сбросьте эти смешные клыкастые маски и ступайте на луга, нагуливать жирок.

— Но это не маски, — шепчет баронесса М., — и вы не будете нашими богами.

А я вдруг понимаю, какого запаха нет в этом мире, и удерживаю руку господаря Влада, которой он ухватился было за эфес своего палаша.

— Господин Цепеш! — кричу я что было сил, а их у меня немало. — Оглянитесь, господарь Влад, сколь дивное и чудесное место досталось нам! Здесь никогда не светит солнце и, слушайте все, здесь не растут чеснок и осина! А посмотрите на этих славных пухлых богов — какая роскошная пища!

Белая Дама вгляделась в нас и завыла в страхе. Вой ее повторила толпа, заметавшаяся по ступеням амфитеатра. Мы закричали в ответ, и надо ли говорить, что это был призыв к доброй охоте…

Джордж Мартин

ШЕСТЬ СЕРЕБРЯНЫХ ПУЛЬ

Запах крови Уилли почуял еще за квартал от дома, где жила Джоан.

Уилли замер и вдохнул поглубже стылый вечерний воздух. Стояла поздняя осень, нудно моросил дождик, да и ветер задувал с реки, так что этот запах меди, острых пряностей и огня был едва уловим. Но только не для него. Этот запах Уилли не спутал бы ни с чем. Так пахнет только человеческая кровь.

Легко зашуршали шины, и на дорожке показался велосипедист в ярко-оранжевой куртке. Уилли, пятясь, укрылся в кустах. Что за осел разъезжает по парку в столь поздний час! Уилли протяжно взвыл. Велосипедист, растерянно оглядевшись, нажал на педали и вскоре растворился в сгущающемся сумраке.

Уилли вышел к краю парка и, прячась за кустами, оглядел улицу. Перед домом Джоан, сверкая красными и голубыми мигалками, стояли две патрульные машины, а издалека неслось завывание сирен, предвещая прибытие еще нескольких полицейских автомобилей.

Что, черт возьми, происходит? От тяжелого запаха человеческой крови у Уилли голова пошла кругом, и отчаянно забилось сердце. Опасаясь худшего, он развернулся и припустил в глубь парка, забыв, что его могут заметить. От стремительного бега в легких начало саднить, а язык готов был вывалиться изо рта, но Уилли, не сбавляя темпа, домчался до самого берега реки. Только здесь он остановился, пытаясь унять дрожь тела, а потом забился под опору моста и принялся невидящим оком провожать редкие автомобили, проносящиеся где-то вдали, и вслушиваться в жизнь ночного города.

Минут через десять, когда самообладание вернулось, Уилли покинул свое убежище. На глаза ему попалась белка. Быстрыми прыжками она передвигалась от одного дерева к другому. Мгновение — и зверек оказался во власти Уилли. Густая кровь и сочная плоть белки сначала обожгли ему рот, а затем наполнили силами. Пора было возвращаться домой.

— И прошу тебя, Уилли, не заговаривать мне зубы, — с лукавой строгостью произнесла Ранди Уэйд. — Ты все равно не добьешься от меня того, о чем мечтаешь.

Невысокий парень, глядя в зеркало над кушеткой, придал своему лицу обиженное выражение и, повернувшись к Ранди, изрек:

— Так вот, значит, какого ты обо мне мнения! Я прихожу к тебе, прошу помощи, а что получаю в ответ? Обвинения в приставаниях! А я-то считал тебя своим старым другом!

— Тогда почему же с первого дня знакомства ты допускаешь всякие вольности? — запальчиво сказала Ранди.

От греха подальше Уилли сменил тему разговора:

— А ты все-таки любитель, Ранди. Только дилетант может заниматься бизнесом в таких апартаментах. — Уилли расположился в кресле, обитом красным бархатом. — Не пойми меня превратно, мне здесь нравится, и кресла в викторианском стиле весьма по душе, и еще я жду не дождусь, когда же мне будет наконец позволено заглянуть в спальню… Но, подруга моя, ты же — частный детектив, и тебе просто полагается иметь крошечный офис в самой неблагополучной части города. Ну, сама знаешь, такую запыленную комнатенку со стеклянной дверью… И в твоем письменном столе непременно должна отыскаться початая бутылка дешевого виски, а по углам обязаны громоздиться обшарпанные шкафы, собственноручно переделанные в картотеки…