После июльских поражений Дэвис объявил амнистию бежавшим из армии солдатам и офицерам, если они вернутся в течение 20 дней. Тысячи дезертиров-южан скрывались в горах Алабамы и вели форменные бои с кавалерией, посланной для того, чтобы их арестовать. Артиллерийское управление просило разрешения на переплавку церковных колоколов для военных нужд. Золотой доллар стоил больше десяти конфедератских бумажных. Один луизианец написал своему сыну в армию: «Начали эту войну безусловно пьяные, но кончать ее придется трезвым».

Но и на Севере помнили массовые июньские митинги в Нью-Йорке, когда было выпущено обращение к народу с такими фразами: «Бог не хочет нашей победы в этой войне… Иначе он не поставил бы во главе страны Линкольна с такими помощниками, как Батлер или Бэрнсайд». Во время чтения этого обращения имя президента ошикали, а имя Валандигама и слово «мир» приветствовали. В салунах посетителям подавали коктейль «Джеф Дэвис», пунш «Каменная Стена», напиток «Форт Самтер».

В Огайо на массовых митингах ораторы символически сняли кожу с Линкольна и прибили ее к дверям амбара.

13 октября состоялись выборы в Огайо и Пенсильвании. Уэллес отметил, что президент в этот день нервничал. Ночью телеграф отстучал результаты выборов: список «медянок» в Огайо собрал 185 тысяч голосов штатских и 2 200 солдат. И все же губернатором был избран кандидат юнионистов Джон Бро, получивший большинство в 61 920 гражданских голосов и 39 179 солдатских. В Пенсильвании переизбрали губернатором Кэртина. Письменное обращение генерала Мак-Клеллана в поддержку противника Кэртина не принесло тому никакой ощутимой пользы.

Партия освобождения и юнионистов победила в Мэриленде, в Миссури, в пограничных рабовладельческих штатах Делавэр, Кентукки и в других штатах.

«Медянки» почти повсюду потерпели поражение.

3. Речь Линкольна в Геттисберге

Печатным пригласительным билетом Линкольн был оповещен, что в четверг 19 ноября 1863 года состоится торжественное посвящение и открытие Национального солдатского кладбища в Геттисберге.

Официальным оратором назначили Эдварда Эверета. Он родился в 1794 году, избирался сенатором США, губернатором Массачусетса, членом конгресса, состоял министром при президенте Филморе, послом в Великобритании, профессором греческого языка в Гарварде, ректором Гарварда.

Для Эверета само понятие о союзе штатов было священным, а вопрос о рабстве — второстепенным, хотя как президент Гарварда в 1846–1849 годах он сказал об абитуриенте негре Беверли Уильямсе: «Если этот парень выдержит экзамены, я его зачислю».

В ответ на приглашение Линкольн сообщил, что приедет на церемонию. Организационная комиссия лишь тогда обсудила вопрос о том, просить или не просить президента выступить с речью.

Уполномоченный губернатора Кэртина в Геттисберге Дэвид Уилс письменно сообщил Линкольну: «…губернаторы нескольких штатов поручили мне просить вас присутствовать и принять участие в этой церемонии… Желательно, чтобы после торжественной речи вы, как верховный руководитель нации, сказали несколько слов о значении этого кладбища как национальной святыни».

Лэймон отмечает, что часть своей геттисбергской речи Линкольн написал в Вашингтоне. Он прочел эти строки Лэймону и сказал, что написанное его не удовлетворяет. Он был очень занят и не смог уделить этому необходимого времени. Много внимания требовали армии Мида и Гранта и такие непредвиденные дела, как свадьба Кэт Чэйз, дочери министра финансов. Линкольн приехал без жены, подарил невесте изящный веер, побыл недолго и уехал. Вероятно, и приехал-то он на свадьбу скорее для того, чтобы не вызывать возможных пересудов и домыслов.

В период, предшествующий церемонии в Геттисберге, два деятеля приложили все силы, чтобы заставить Линкольна почувствовать себя лучшим в мире представителем демократии, народного, правительства, народных масс, противопоставляющих себя аристократии, верхним слоям промышленной и финансовой олигархии. Джон Форбс был одним из этих деятелей. 3 сентября он написал Самнэру: «Меня восхищают ясные речи президента, обращенные к простому народу». Пять дней спустя он написал еще одно письмо; Самнэр показал его Линкольну.

Югом правила новая аристократия, она, по мнению Форбса, и вела войну в своих интересах. Двадцатью и более рабами «владел класс аристократов» в количестве «28 тысяч человек, что составляло одну 178-ю часть 5 миллионов белых». И Форбс настаивал: «Пусть народы Севера и Юга ясно увидят линию, разделяющую их и аристократию, и с войной будет покончено! Бонапарт, когда он от имени республики воевал с деспотиями в Европе, побеждал в такой же мере своими бюллетенями, как и штыками». Форбс убеждал президента: «У вас есть такая же возможность… Я предлагаю, чтобы вы воспользовались ближайшим случаем и… доказали внимающей вам огромной аудитории, состоящей из простых людей, что это не война Севера с Югом, а война народа против аристократов».

Свои мысли Форбс излагал и английскому либералу Уильяму Эвансу, которому предстояло посетить президента. «Я хотел бы, чтобы вам удалось заставить президента увидеть и почувствовать, что вы, Брайт и другие представляют демократические элементы Англии и что вы видите в Линкольне борца за интересы демократии во всем мире! Как бы я хотел, чтобы мой народ понимал это так же хорошо, как это понимает ваш народ!» После свидания с Линкольном Уильям Эванс 3 ноября ответил Джону Форбсу: «Я отдал должное внимание вашим предложениям».

Следовательно, когда Линкольн готовил свою речь, у него не было недостатка в доброжелательных советниках, рекомендовавших ему выступить в роли представителя мировой демократии. Некоторые газеты утверждали, что Линкольн собирался использовать мертвецов Геттисберга для агитационного политического выступления в предстоящей предвыборной кампании.

Хотя в торжествах в Геттисберге заинтересованы были лишь несколько штатов, для Линкольна они приобретали общенациональное значение; на трибуне будут губернаторы ряда штатов, чье содействие имело огромное значение для успешного ведения войны. Все еще устно и печатно распространялись пасквили и клевета о том, что год тому назад при посещении поля битвы под Антьетамом он непристойно хохотал над своими собственными анекдотами и предложил Лэймону распевать низкопробные комические песенки. Может быть, он собирается повторить свои низости на фоне мрачного жертвенного пейзажа Геттисберга?

Тадеус Стивенс в ноябре 1863 года сказал, что Линкольн «битая карта» в колоде политических деятелей. Он считал, что Чэйз как президент будет более последователен в борьбе с рабством. Узнав, что в Геттисберг едут Линкольн и Сьюард, а не Чэйз, он словно отрубил: «Мертвые едут возвеличивать мертвых».

17 ноября президент официально утвердил «город Омаху» в качестве начального пункта для строительства железнодорожной линии Юнион Пасифик. Конгресс обязал его это сделать.

Когда 18 ноября Линкольн садился в геттисбергский поезд, его лучший друг — сынишка Тед — лежал а постели, а врачи не знали, чем он болен. Мать все еще горевала по Вилли, и сейчас она была в истерическом состоянии из-за болезни Теда. Но президент считал поездку в Геттисберг своим настоятельным долгом.

Поезд пришел в Геттисберг к заходу солнца. Уилс отвез президента к себе домой. Сонный сельский поселок с населением в 3 500 человек снова почувствовал учащенное биение пульса жизни. В частных домах находили приют крупные политические деятели и совершенно безвестные люди. Сотни приезжих провели ночь на полу отелей. Военные оркестры ревели до поздней ночи на улицах городка. Собралась толпа и под окном у президента. Он сказал:

— В моем положении иногда важно, чтобы я не говорил глупостей. (Голос из толпы: «И это вам удается?») Часто бывает, что единственный способ избежать этого — ничего не сказать. Считаю, что сегодня вечером у меня сложилась именно такая ситуация, поэтому прошу вас извинить меня за то, что на этом я кончу.