Ему приходилось выкорчевывать пни, вырубать и жечь кустарник, обтесывать бревна, пилить их, налегать на рукоятку плуга, боронить, копать землю, сеять, мотыжить, молоть зерно, доить коров, помогать соседям строить бревенчатые хижины, перетаскивать бревна, лущить кукурузу, колоть свиней. Он обнаружил, что он проворнее и сильнее других парней. Время от времени, работая на соседних фермах, он зарабатывал себе на харчи и одежду.
Образование свое молодой Линкольн получал многими путями, помимо школы и книг. Как он сам потом говорил, он «подбирал» образование. Он писал письма для всей семьи и для всех соседей. При этом Эйб обычно прочитывал вслух то, что написал, и спрашивал: «Что вы хотите выразить в этом письме? Вы уверены, что это правильно выражено? А может быть, это можно сказать лучше?» Таким образом он набивал себе руку в грамматике и стилистике.
Он ходил за 30 миль в суд, чтобы послушать адвокатов и посмотреть, как они ведут себя. Он ходил слушать политических ораторов и подражал их напыщенной декламации. Он слушал странствующих проповедников-евангелистов, которые размахивали руками и сотрясали воздух своими воплями, и подражал им. Он старался читать в сердцах людей так же внимательно, как он читал книги.
Он попробовал пить виски и понял, что вкус его ему не нравится и что это ничего не дает ни уму, ни здоровью. Он пробовал курить и понял, что его не тянет к табаку.
В его жизни мачеха заняла большое, хотя и неприметное место. Родные и соседи уважали ее за проницательность и практический ум; она штопала и обшивала всю семью, в доме у нее все блестело. Она лучше, чем кто бы то ни было другой, понимала мрачные раздумья, овладевавшие временами Эйбом, и он всегда говорил о том благотворном влиянии, которое она оказала на него.
Однажды Эйб отправился работать на ферму Джеймса Тейлора, жившего в устье Андерсон-крика и державшего перевоз через реку Огайо. Здесь Эйб увидел пароходы, караваны плоскодонок, груженные сельскохозяйственными продуктами, суда, привозящие товары из промышленных центров. Здесь Эйб сколотил свою первую лодку и стал подвозить пассажиров с берега на пароходы.
Джеймс Джентри, у которого были самые большие фермы на Пиджен-крике и пристань на Огайо, присмотрелся к Эйбу и решил, что ему можно доверить сплавить груз продуктов вниз по Миссисипи до Нового Орлеана. Эйб смастерил большую плоскодонную лодку, срубил дубовые бревна, которые пришиваются к бортам для большей устойчивости, построил на палубе хижину для жилья, сделал два длинных весла на нос и на корму, шест для управления. Командовать лодкой Джентри поручил своему сыну Аллену, а девятнадцатилетний Эйб был там, как он сам говорил, наемной силой. Они нагрузили лодку и пустились в тысячемильный путь по широкой и извилистой реке. По ночам они причаливали к берегу, а днем плыли вниз по течению мимо меняющихся берегов, караванов плоскодонок и гордых белых пароходов. На изгибах реки надо было внимательно управлять лодкой при помощи весел и шеста, иначе можно было налететь на берег. Сильные ветры угоняли лодку в сторону от курса, временами швыряя ее на берег; в таких случаях один должен был на челноке спешить к берегу, чтобы закрепить трос за дерево или за пень, а второй крепил его на кнехт на носу лодки. По ночам надо было зажигать фонарь или костер, чтобы сигнальный свет предупреждал команды других судов. Так плыли они вниз по течению Отца Вод со скоростью четырех-шести миль в час; парни сами поджаривали себе свинину и кукурузные лепешки, сами стирали рубашки.
В Новом Орлеане они продали груз и лодку и провели там несколько дней. Впервые молодой Эйб Линкольн увидел большой город, откуда морские суда увозили в Европу хлопок, сахар, табак и всевозможные продукты. На пристанях и причалах толпились плантаторы, клерки; грузились и разгружались суда. Моряки самых различных наций, из всех портов мира толклись здесь, бродили по улицам, разговаривали, шумели, бесчинствовали; чужая и непонятная речь, звучавшая со всех сторон, завораживала юношу из далекой Индианы. На улицах города можно было встретить англичан, янки, французов, испанцев, мексиканцев, креолов, изредка свободных негров, а большей частью рабов. Партии закованных рабов проходили по городу, направляясь на хлопковые плантации. Женщины здесь носили яркие туфли и пестрые платья. Креолы отличались глазами с поволокой, квартероны обращали на себя внимание мягким, едва уловимым акцентом. На каждом шагу попадались салуны и притоны, где мужчины пьянствовали, а женщины, потягивая французские вина или ямайский ром, строили глазки прохожим или просто жестами зазывали моряков, матросов речных судов; повсюду были игорные дома, где шла игра в карты или в кости.
Над этим старинным городом когда-то развевались французские, потом английские флаги, теперь он принадлежал американцам. Здесь были богатейшие дворцы, огромный и знаменитый собор, узкие улицы, длинные кварталы хижин и лачуг. В этом городе был еще жив дух старых времен и обычаев, отмиравших традиций, здесь все было не похоже на молодую, почти первобытную Индиану.
Обратно Эйб Линкольн и Аллен Джентри плыли вверх по Миссисипи на красивом речном пароходе. Все, что Эйб заработал за эти три месяца — по 8 долларов в месяц, — он по приезде согласно обычаю отдал отцу.
Вернувшись после столь длительного путешествия, Эйб в 1829 году работал некоторое время в лавке у Джеймса Джентри. Но его ожидала новая перемена в жизни. Том Линкольн решил перебраться со всей семьей в Иллинойс, куда еще раньше уехал Джон Хэнкс. Тома испугала новая эпидемия «молочной болезни», разразившаяся в окрестностях. Ферма приносила мало дохода, а Джон Хэнкс писал о плодородных землях и богатых урожаях. Купив в свое время 80 акров земли по 2 доллара за акр и в течение четырнадцати лет обрабатывая эту землю, Том Линкольн продал ее теперь всего за 125 долларов. За зиму они построили фургоны, в которых только ободы на колесах были из железа, а все остальное, даже втулки и шипы, соединявшие различные детали, были из дерева. Погрузили домашние вещи, печки, мебель, и рано утром 1 марта 1830 года они тронулись в путь. За несколько дней до этого Эйб стал совершеннолетним и получил право участвовать в выборах. Он уже не обязан был отдавать заработанные им деньги отцу, он мог уезжать куда хотел.
Опять они были в пути, останавливались там, где их заставала ночь, готовили ужин, спали, а на рассвете двигались дальше. По ночам земля подмерзала, а днем оттаивала, волы и лошади скользили и с трудом тащили фургоны, оси жалобно скрипели, деревянные втулки визжали. Это было, как вспоминал Линкольн, медленное и утомительное путешествие. Им приходилось перебираться через реки и ручьи, зачастую по льду.
Великие прерии открылись им огромным пространством, где не было ни оврагов, ни холмов; степь простиралась до горизонта. Густая трава поднималась на шесть-восемь футов в вышину. Встречавшиеся переселенцы рассказывали, что они сломали немало плугов, чтобы поднять эту целину, но в первый же год земля давала 50 бушелей кукурузы с акра, 25–30 бушелей пшеницы, 40–60 бушелей овса.
Проделав путь в 200 миль, они добрались до графства Мейкон в Иллинойсе, где нашли Джона Хэнкса. Он показал выбранный им участок на северном берегу реки Сэнгамон, в 10 милях от городка Декейтер. Прерии перемежались здесь с лесом. Джон Хэнкс заранее приготовил бревна для хижины Линкольнов. Вскоре дом был готов. Они построили коптильню и амбар, расчистили около 15 акров земли, обнесли их изгородью и посеяли кукурузу. После этого Эйб с Джоном Хэнксом заготовили еще 3 тысячи кольев для двух соседей и вскопали 30 акров прерии для брата Джона Хэнкса — Чарльза.
Эта однообразная жизнь, заполненная монотонным и тяжелым трудом, была нарушена одним событием — летом 1830 года Авраам Линкольн выступил со своей первой политической речью. До сих пор он тренировался, произнося речи перед деревьями, стеблями кукурузы или грядами картошки. И вот однажды, когда на избирательном митинге в Декейтере перед лавкой Реншоу выступали два кандидата в законодательное собрание штата, Авраам поднялся и произнес речь, в которой требовал провести работы по исправлению русла реки Сэнгамон, чтобы по ней могли ходить суда.