Западные штаты, Новая Англия, крупные штаты Нью-Йорк и Пенсильвания заявили, что мистер Линкольн, «этот хитрый мужик, поставивший перед собой благородную задачу, которую он выполняет с непоколебимым упорством, выражает решимость большинства; несмотря на бесконечные обвинения в деспотизме и случающиеся изредка неудачи, несмотря на свою неотесанность и проявляемое иногда отсутствие такта, он верный выразитель интересов нации в ее борьбе на жизнь и смерть».

Телеграмма Гранта Линкольну правильно оценила обстановку. Ноябрьские выборы имели гораздо большее значение, чем победа в крупном сражении. Они дали ответ на многие вопросы. Будет ли продолжаться война? Да, и с большей решительностью, чем до сих пор. Будет ли продолжаться мобилизация военнообязанных? Да, и оппозиция военному набору не посмеет так открыто возражать против него.

На следующее утро после выборов Хэй занес в свой дневник следующее: «Ночью У. X. Л. (Уорд Хилл Лэймон) пришел в мой кабинет и затеял разговор о должности верховного судьи… Он выпил стакан виски, отказался от постели, которую я ему предложил, вышел в коридор и, завернувшись в свой плащ, улегся у дверей президента; так он и провел ночь. Это было выражением трогательной и немой преданности. У него был небольшой арсенал пистолетов и длинных охотничьих ножей, которыми он обложился. Рано утром, еще до того как я и президент проснулись, он ушел, бросив у моей двери одеяла, полученные у меня накануне».

От одной крайне левой революционной организации пришло приветствие, написанное в духе братства. Оно поступило от Центрального совета Международного товарищества рабочих, чьим знаменем был красный флаг, а кардинальной целью — свержение капиталистической системы объединением рабочих всего мира. Ведущий философ и тактик товарищества, секретарь германского отделения организации, Карл Маркс, автор «Капитала», написал письмо американскому народу, адресованное Аврааму Линкольну, президенту Соединенных Штатов:

«Милостивый государь!

Мы шлем поздравления американскому народу в связи с Вашим переизбранием огромным большинством.

Если умеренным лозунгом Вашего первого избрания было сопротивление могуществу рабовладельцев, то победный боевой клич Вашего вторичного избрания гласит: Смерть рабству!

С самого начала титанической схватки в Америке рабочие Европы инстинктивно почувствовали, что судьбы их класса связаны со звездным флагом. Разве борьба за территории, которая положила начало этой суровой эпопее, не должна была решить, будет ли девственная почва необозримых пространств предоставлена труду поселенца или опозорена поступью надсмотрщика над рабами?

Когда олигархия 300 000 рабовладельцев дерзнула впервые в мировой истории написать слово «рабство» на знамени вооруженного мятежа, когда в тех самых местах, где возникла впервые, около ста лет назад, идея единой великой демократической республики, где была провозглашена первая декларация прав человека и был дан первый толчок европейской революции XVIII века, когда в тех самых местах контрреволюция с неизменной последовательностью похвалялась тем, что упразднила «идеи, господствовавшие в те времена, когда создавалась прежняя конституция», заявляя, что «рабство — благодетельный институт, единственное, в сущности, решение великой проблемы отношения капитала к труду», и цинично провозглашала собственность на человека «краеугольным камнем нового здания», — тогда рабочий класс Европы понял сразу, — еще раньше, чем фанатичное заступничество высших классов за дело джентри-конфедератов послужило для него зловещим предостережением, — что мятеж рабовладельцев прозвучит набатом для всеобщего крестового похода собственности против труда и что судьбы трудящихся, их надежды на будущее и даже их прошлые завоевания поставлены на карту в этой грандиозной войне по ту сторону Атлантического океана. Поэтому рабочий класс повсюду терпеливо переносил лишения, в которые вверг его хлопковый кризис, горячо выступал против интервенции в пользу рабовладения, которой настойчиво добивались власть имущие, — и в большинстве стран Европы внес свою дань крови за правое дело».

Возвращаясь к этому же вопросу, Маркс в ноябре 1864 года написал Джозефу Вейдемейеру, тогда находившемуся в Соединенных Штатах: «Его английские члены являются по большей части вождями здешних тред-юнионов, т. е. настоящими рабочими королями Лондона; это те самые люди, которые устроили грандиозную встречу Гарибальди и, организовав огромный митинг в Сент-Джемс Холл (под председательством Брайта), помешали Пальмерстону объявить войну Соединенным Штатам, которую он готов уже был начать».

Два коротких абзаца заключили первое письмо организованных европейских рабочих своим американским собратьям. В одном сардонически обрисовывалось переплетение экономических противоречий между негром и белокожим рабочим. В другом отдавалась дань историческому значению Линкольна. Документ подписали лондонец Джордж Оджер, председатель совета и секретари отделений Франции, Германии, Италии, Польши, Швейцарии и еще 51 страны, представлявших фактически все страны и края континентальной Европы и Британских островов.

Вот что значилось в заключительных абзацах:.

«Пока рабочие — подлинная политическая сила Севера — позволяли рабству осквернять их собственную республику, пока перед негром, которого покупали и продавали, не спрашивая его согласия, они кичились высокой привилегией белого рабочего самому продавать себя и выбирать себе хозяина, — они не были в состоянии ни добиться истинной свободы труда, ни оказать своим европейским братьям поддержку в их борьбе за освобождение; но это препятствие на пути к прогрессу теперь снесено кровавой волной гражданской войны.

Рабочие Европы твердо верят, что подобно тому, как американская война за независимость положила начало эре господства буржуазии, так американская война против рабства положит начало эре господства рабочего класса. Предвестие грядущей эпохи они усматривают в том, что на Авраама Линкольна, честного сына рабочего класса, пал жребий провести свою страну сквозь беспримерные бои за освобождение порабощенной расы и преобразование общественного строя».

Письмо это было вручено специальным комитетом послу Адамсу в Лондоне. Через несколько недель Адамс ответил: письмо должным образом передано президенту Соединенных Штатов, и, «поскольку чувства, выраженные в письме, носят частный характер, они приняты им с искренней и сильной надеждой, что он не окажется недостойным доверия, которым недавно он был облечен своими согражданами и многочисленными друзьями человечества и прогресса во всем мире».

Затем последовала отповедь министерства иностранных дел США, написанная в бархатных выражениях, что оно не одобряет революционной пропаганды и доктрины насилия: «Правительство Соединенных Штатов ясно сознает, что его политика не является, да и не может быть, реакционной; но в то же время оно придерживается курса, принятого с самого начала, на полное воздержание от пропагандизма и противозаконной интервенции. Оно стремится быть одинаково справедливым в отношениях со всеми государствами и народами. Оно уверено, что это стремление даст благоприятные результаты и найдет поддержку в своей стране, а также уважение и доброжелательность во всем мире».

11. Линкольн выдвигает кандидатуру верховного судьи

Кто будет намечен верховным судьей? Об этом гадали, толковали в прессе, в политических кругах, делились слухами за чашкой чаю, над бокалами виски. Называли имена знаменитого нью-йоркского юриста Уильяма Эвартса, судьи Свайна, судьи Дэвида Дэвиса. Генеральный прокурор Бэйтс скромно и лично для себя записал в свой дневник, что это назначение было бы для него достойным завершением его карьеры. Фесенден сам сказал, что он не годится для этой должности. Браунинг написал: «Навестил президента и убеждал его назначить на должность председателя верховного суда мистера Стентона. Он ничего не сказал по поводу моего совета, но признал, что мистер Стентон человек способный и вполне квалифицированный».