Стоило кому-нибудь бросить камень, и все могло бы кончиться катастрофой».

Гровер схватил вожжи, вскочил на козлы, пустил коней рысью, спросил президента, кого куда везти, отвез домой сначала спикера, затем жителей Белого дома. Линкольн поблагодарил его, и Лионард Гровер скромно, но с должной аккуратностью пишет: «Кое-кто дошел до того, что утверждает, будто я спас Линкольна от гибели. Я знаю, что всего лишь вывел его из затруднительного положения». А пьяный кучер и однорукий барабанщик затерялись, пропали среди путаных рассказов историков.

Линкольн впервые видел «Гамлета» с Эдвином Бутом в главной роли. Пьеса «содержала какое-то особое очарование для мистера Линкольна», вспоминает художник Карпентер, цитирующий Линкольна: «Есть одно место, которое актеры склонны смазать… Это монолог короля после убийства:

Удушлив смрад злодейства моего.

На мне печать древнейшего проклятья…

Он без запинки, с большим чувством и богатством нюансов прочел все 37 строк; Карпентер отметил, что «монолог этот остался непревзойденным, хотя я видел многих на сцене». Затем Линкольн непринужденно перешел к роли Ричарда и произнес его знаменитый монолог с такой силой, что Карпентер «увидел произведение по-новому». Художник отложил свою палитру и кисти, чтобы аплодировать исполнителю.

Часто велись секретные обсуждения действий полковника Лафайета Бэйкера, начальника сыскного отдела, властителя преступного мира. У него порой работало от одной до двух тысяч сыщиков; их сети и щупальца захватывали и праведных и неправедных. Отдел номинально подчинялся Стентону.

Было достоверно известно, что Бэйкер свободно обращался с фактами и всегда мог изложить их в благоприятном для себя свете. Это был ловкий малый, его отличала бойкость речи и беспринципность действий. Стентон верил, что Бэйкер прекрасно раскрывает заговоры и пресекает махинации шпионов. Уэллес писал, что он «абсолютно ненадежный человек, плюющий на репутации и права людей, неспособный в них разбираться, всегда жаждущий создавать сенсации».

Регистратор казначейства Люсиус Читенден характеризовал Бэйкера как «жестокого и хищного человека»; его детективы зачислялись в отдел «без рекомендаций, проверки или даже расспросов». Обычно подозреваемого арестовывали, ему надевали наручники приводили в агентство Бэйкера, находившееся в полуподвальном этаже казначейства. Там подозреваемого «запугивали на допросе, причем по наглости Бэйкер мог сравняться с некоторыми руководителями уголовного суда».

«В его камерах люди томились неделями; их держали без ордера на арест, показания брались без присяги, не соблюдалась даже видимость законности. Если же обвиняемый принимал меры для своей защиты, его быстро сплавляли в тюрьму Олд Капитал, где он становился недосягаемым для гражданских властей. Коррупция распространялась, как заразная болезнь, там, где действовали детективы Бэйкера… Добросовестные фабриканты и торговцы, исправно платившие налоги, безжалостно преследовались за малейшие технические нарушения правил, их быстро разоряли. Зато мошенники скоро богатели и легко могли уделять часть добычи своим защитникам — детективам Бэйкера».

Читенден рассказал о том, как полковника Бэйкера поймали на подлоге. «Нисколько не смутившись, даже не порозовев, этот субъект улыбнулся и, глядя мне прямо в глаза, сказал: «На этот раз уловка не удалась, а?»

У Бэйкера было обыкновение говорить и писать как доверительное лицо президента: «Меня послал мистер Линкольн», или: «Меня пригласили для личного доклада мистеру Линкольну». Однако нет никакого подтверждения, что президент был связан с Бэйкером или интересовался им.

Линкольну хорошо было известно, что два человека, недавно назначенные им на теплые местечки, поносили его. Лэймон спросил Линкольна, почему он не смещает их.

— Не могу же я управлять этой лавочкой, — сказал Линкольн, — исходя из предположения, что каждый чиновник обязан считать меня величайшим человеком в стране.

Однажды Линкольн отказался принять старого близкого личного друга, потому что он был одним из кандидатов на освободившуюся должность. Художник Карпентер слышал высказанное президентом сожаление:

— Если бы я был более толстокожим в этом отношении, мне легче жилось бы.

В другом случае он вынужден был отказать в назначении на должность маркитанта солдату, достойно прослужившему три года в армии, потому что Стентон заявил, что эту должность должен получить солдат, потерявший руку или ногу.

— Я ежедневно рассматриваю сотни таких заявлений, — сказал президент, — но мы не можем удовлетворить всех просителей…

В одном штате две партийные группы^выдвигали своих людей на высокий, пост. Президент игнорировал притязания обеих групп и назначил человека, против которого никто из них не мог возразить, — толкового офицера, потерявшего ногу на войне.

Вдова губернатора штата Висконсин миссис Луис Гарвей несколько дней подряд беседовала с президентом. Ее описание этих бесед говорит о чертах характера человека, истерзанного сомнениями, изворотливого, уклончивого, с неожиданными и непонятными прихотями, маскирующего свои мысли словесной пикировкой.

Миссис Гарвей просила нового губернатора Висконсина Эдварда Саломона разрешить ей в качестве представителя штата посетить госпитали главной армейской квартиры запада. Она посетила многие госпитали на Миссисипи и видела парней с Севера, чахнувших от жары субтропического лета. Зловоние и заразные болезни приводили к очень высокой смертности; многие умирали просто из-за тяжелых климатических и антисанитарных условий.

Когда она пришла к президенту, он сидел один «в своем кресле, сложившись как бы гармошкой». В руках он держал ее письмо; Линкольн сделал вид, что собирается встать, и смотрел на нее исподлобья.

— Мадам Гарвей?

Пожав ее руку, он «выразил надежду, что она в хорошем здравии», но приветливой улыбки не было. Она изучала его суровое, в глубоких морщинах, лицо. Он указал ей на стул. Закончив чтение письма, он вскинул на нее глаза и поворошил пальцами слегка посеребренные темно-каштановые волосы.

— Мадам, предложение об организации госпиталей на севере уже много раз обсуждалось… Что вы имеете сказать по этому поводу?

— Всего лишь то, — сказала она, — что многие больные солдаты западной армии в районе Миссисипи должны получить возможность дышать воздухом севера, иначе они умрут. На правительстве лежит ответственность за тысячи могил на берегах Миссисипи и Язу. Несомненно, правительство просто этого не знает, но оно не может больше оставаться в неведении. Если вы разрешите перевезти этих больных на север, у вас через год будет десятеро здоровых вместо одного выздоравливающего теперь.

Линкольн пожал плечами и улыбнулся.

— Не понимаю, как посылка одного больного на север даст нам десять здоровых.

Она. Я надеюсь, вы меня правильно поняли.

Он. Да, да. Конечно. Но если их отправить на север, они станут дезертирами, — какая же разница?

Она. Мертвецы, во всяком случае, воевать не способны, а эти не обязательно должны дезертировать.

— Хорошенький способ опустошить ряды армии! — воскликнул президент. — Ни один из них не вернется… ни один, ни один.

— Простите, — сказала дама, — но, мне кажется, вы ошибаетесь. Вы не знаете нашего народа. Они верны правительству и лояльны, так же как и вы. Самые лояльные в армии — рядовые, а они главные страдальцы.

— Это ваше личное мнение! — с трудноскрываемым раздражением сказал Линкольн.

Не была ли эта раздражительность признаком того, что президент понял — его позиции подорваны.

— Миссис Гарвей, — сказал он серьезным тоном, — как вы думаете, сколько человек в потомакской армии правительство оплачивало согласно платежным ведомостям во время битвы под Антьетамом?…

Он неловко повернулся в кресле, перебросил ногу через ручку кресла и медленно произнес:

— Если бы каждый солдат был тогда на своем месте, война теперь была бы уже закончена… А ведь вы знаете, что последствия этой битвы чуть не привели нас к катастрофе.