Вы не припомните, — осторожно начал Шулейко, — была у вашей матушки такая вещица... Вроде серебряного свистка, что ли...

Странно тогда люди жили, — усмехнулся Трехсердов. — Золото у них отбирали — не плакали, а над какими-то хреновниками, извиняюсь, дрожали... Вот тот же свисток взять. Ну, на кой ляд покойнице свисток?! С того света свистеть?! Так умирала, только о том и просила, чтоб его в гроб ей положили... Ну, положил... Дмитрий Михайлович тоже учудил. Запаял он в стекло такую штуку от старинного магнитофона, на которую голос свой

записал...

Звуковой валик фонографа! — уточнил Шулейко.

Во-во, валик этот запаял и велел с собой похоронить. Мол, наступят такие времена, когда Академия наук этот валик достанет и он с него как бы научное сообщение сделает, которое всю науку перевернет. Ну и достали, только не академики, а пацаны. Повадились они могилы разрывать. Ордена добывают, крестики, всякое такое, что найдут. Моих тоже копнули. В прошлое родительское воскресение пришел: все разворочено, раскручено, подрыто. И ни с кого не спросишь. Пошел в милицию, а мне говорят: кладбище бесхозное, ни на чьем балансе не значится. Через год и вовсе бульдозерами заровняют, школу будут строить. Эх, одно слово — дурократы! Я извиняюсь…

Помолчали.

— Хорошо, что вы рынду к себе взяли, — обронил Шулейко, чтобы прервать тягостную паузу.

— Да, насчет этой рынды, — оживился Трехсердов. — В прошлый раз я вам динаму крутнул. Ни в какой Карантинке я ее не находил. Просто, с лодки снял, чтоб в походе, значит, случайно не звякнула. Для звукомаскировки. Так она у нас всю войну дома и простояла. Как память. Ну а потом я ее на машину пристроил. На счастье, что ли. Вроде помогала. В аварию ни разу не попал... Да вы чай-то пейте. Остыл.

Из дома Трехсердова вышли затемно.

Провожать меня не надо, — предупредила Оксана Петровна. — И приходить ко мне на работу тоже... Не сердитесь и поймите: есть служебная этика, а я все время ее из-за вас нарушаю...

Вы нарушаете ее не из-за меня, а из-за гражданина Михайлова, командира «Святого Петра»…

Я же просила вас не сердиться... Вот когда я сдам в суд дело Вадима, мне будет, много проще с вами общаться… Сегодня пятница?

Завтра суббота.

— Послезавтра в скверике у Петропавловской церкви собирается черный рынок коллекционеров. Там частенько всплывает то, что добывают гробокопатели. Есть у меня на примете один парнишка. Попробую с ним поговорить. Не вешайте нос! Еще не все потеряно!

ИНТЕРВЬЮ С «МОГИЛЬНЫМ ЧЕРВЕМ»

Воскресным утром Алексей Сергеевич достал из почтового ящика конверт с двумя переплетенными свадебными кольцами. Третий помощник с «Профессора Шведе» Георгий Диденко и Зоя Зайцева, теперь уже тоже Диденко, приглашали Шулейко на свадьбу, которая должна была состояться на борту «Фрегата» ровно через неделю. В приглашение была вложена вырезка из какого-то англоязычного журнала. Алексей Сергеевич перевел отчерченный абзац, тут же, у почтового ящика:

«Проблема связи погруженных подводных лодок с берегом по-прежнему остается актуальной во всех флотах мира. Как известно, только сверхдлинные радиоволны способны проникать из воздушной среды в водную, и то лишь на небольшую глубину. Поэтому атомаринам приходится подвсплывать, выпуская буксируемые антенны, что значительно снижает скрытность плавания подводных ракетоносцев. Инфразвуковые волны с их огромной проникающей способностью позволяют передавать командирам субмарин приказы и информацию практически на любых глубинах. Опыты профессора Майкла Эльбенау по созданию инфразвуковых каналов подводной связи имеют важное стратегическое значение».

Шулейко тут же позвонил Покровскому и прочитал ему заметку.

— Я не думаю, что это тот самый Эльбенау, — сказал Георгий Александрович после некоторого раздумья. — Тот ни бельмеса не смыслил в физике... Может быть, его сын? Скорее всего однофамилец.

Наскоро позавтракав, Алексей Сергеевич отправился к Петропавловской церкви, выстроенной в виде многостолпного эллинского храма. Он поднимался по улице-лестнице вместе с толпой экскурсантов. Девушка-гид, не теряя времени, поясняла на ходу:

— ...Вход в храм украшали мраморные статуи святых Петра и Павла в натуральную величину. Это были копии статуй известного скульптора Торвальдсена, созданные в Италии из знаменитого каррарского мрамора. Так как все скульптурные работы для Севастополя выполнял тогда Фердинандо Пеличчио, то, вероятно, и эти копии сделаны им. К сожалению, они безнадежно утрачены...

Ухо Алексея Сергеевича выхватило из рассказа только «Святой Петр», и он посчитал это добрым предзнаменованием.

В тенистом скверике храма раскинулось великое торжище филателистов, нумизматов, филокартистов, фалеристов и всех прочих коллекционеров. На скамьях и ступенях, между колонн и на галереях, всюду, где только можно было примоститься, поблескивали на южном солнце значки, монеты, медали, кляссеры, набитые диковинными марками... Планшеты с орденами, старинными посткартами, этикетками и бог знает чем еще были развешаны даже на кустах, выставлены на складных треногах, а то и просто разложены на коленях. Здесь менялись и торговались, восторгались и сомневались, уточняли, спорили, витийствовали знатоки, сокрушая дилетантов. У Шулейко зарябило в глазах, как на восточном базаре.

Алексей Сергеевич! — окликнул его женский голос. Оксана Петровна махала ему рукой с подиума храма. — Хорошо, что вы пришли! Идемте скорей...

Куда?

Во «Фрегат»! Он там... Объясню все по дороге... Его зовут Рудик. Он проходил у меня по одному делу свидетелем... Это настоящий «могильный пират», ас, хотя ему нет и восемнадцати... Он «работал» на многих кладбищах, в том числе и на Михайловском... У вас деньги с собой какие-нибудь есть?

Десятка.

Впрочем, это неважно... Вы - покупатель. Коллекционируете старинную утварь: утюги, колокольчики, ступки-пестики, в том числе и свистки... Вы меня поняли?

— Все, кроме орденов и знаков.

— Да. О них и не заикайтесь. Иначе он сразу вас раскусит. В орденах он дока, каких свет не видывал.

«Могильный пират» — благообразный паренек в голубой «иерихонке» с пластмассовым значком «У нас в колхозе СПИДа нет» потягивал за стойкой бара коктейль. Оксана Петровна поманила его за свободный столик, и Рудик пересел к ним со своим бокалом.

Серебряный свисток? — удивленно переспросил он. — Лично мне не попадался.

А кому попадался? Кому мог попасться?

— Я знаю кому? Я уже год как на другом объекте копаю... На Михайловское перед майскими гастролеры из Еревана наведывались. Ну, мы их турнули. Может, им попался? Ну, я у наших спрошу. А на сколько она, свистулька-то эта, потянет?

Полтинник устроит? — спросил Шулейко.

Грузинскую народную загадку знаете? — усмехнулся Рудик. — Зелененькая, шуршит, а не деньги? Вот это как раз ваши пятьдесят рублей.

— Но это ж не орден все-таки, свисток.

- История не имеет цены.

— Тут ты прав. Стольник годится?

— Уже дело. Будем искать.

Рудик был весел и словоохотлив. Судя по всему, сорвал в базарный день хороший куш. Алексей Сергеевич поглядывал на него с брезгливым любопытством.

— Послушай, — не удержался он от вопроса, — и не страшно тебе по ночам в могилах рыться?

Рудик снисходительно усмехнулся:

— Я по ночам теперь редко работаю. Сейчас практически любую могилу днем взять можно... А потом чего страшного? Покойники не кусаются. А все остальное — опиум для народа.

— Все равно неприятно: кости, черепа... — Историю в белых перчатках не делают. Это еще Маркс утверждал.

— А ты что же... Историю делаешь? — изумился Шулейко.

— Работаю на историю, — поправил его Рудик. — Я, если хотите, археолог на хозрасчете. Люди по недомыслию, по предрассудкам и прочим причинам вместе с покойниками хоронят ценные вещи, которые не должны пропасть, истлеть, — знаки, ордена, кортики, ладанки... Зачем всему этому пропадать? Это в музеях должно быть, в коллекциях... Вот я и спасаю.