Виктор Кувшинов

ПИРАМИДЫ АСТРАЛА

ПРОЛОГ

«Если бы только знать, чем обернется случай с подопытной собакой… Куда нас всех занесет, какими жертвами придется заплатить и как это перевернет наше представление о мире… Если бы только знать все заранее!» — думал биолог, сидя на веранде старой дачи своего приятеля-медика.

За окнами тихо шуршал моросящий осенний дождь. В доме пахло сыростью. Надо бы растопить печь или хотя бы притащить с чердака электрообогреватель, но всем телом владела такая лень, что не возникало желания даже пошевелить рукой. Эта апатия уже месяц преследовала его. Вот и сегодня он уже два часа праздно сидел на колченогом стуле посреди неприбранной комнаты, а воспоминания продолжали упорно лезть в голову.

Прошел месяц с тех пор, как участники странных происшествий, спрятав генераторы, пытались забыть события последнего полугода.

Он приехал, чтобы проверить, все ли здесь в порядке без хозяйского догляда, и только сейчас понял, как скучает по своим друзьям, оставшимся в недосягаемости. Мир стал обыденно-серым, но душа никак не хотела соглашаться с этим фактом. Он вдруг почувствовал, что постепенно внутри стала подниматься какая-то отчаянная сила — то ли заявил о себе дух противоречия, то ли наконец кончилась апатия и пора было начинать строить жизнь заново. Он встал… даже притопнул, стряхивая воспоминания. Не надо себя обманывать! Все равно, чего бы ни стоили им прошлые события, он поступил бы так же. Просто все случившееся настолько невероятно и великолепно, что невозможно даже представить себе жизнь без этого. Да и друзья, по большому счету, не так уж много проиграли, а может быть, даже и выиграли…

Часть первая

СТРАННЫЕ ОПЫТЫ

Глава 1

ПОЛУДОХЛАЯ СОБАКА

Все началось с раздавшегося из лаборатории истошного Любочкиного крика:

— Женечка! Миленький! Выручай!

«Ну чего они там еще наворотили?» Я вскочил, задел ножку стола и пролил остатки содержимого своей чашки на фильтровальную бумагу, которая заменяла нам скатерть.

«О господи! Еще этот кофе!» — успел подумать, захлестываемый панической волной адреналина. На секунду притормозил, потом махнул рукой на это мелкое безобразие и кинулся на выручку.

В дальнем углу, где у нас располагался «тренажер» — камера для животных с энцефалографическим оборудованием, — суетилась Любочка, а ей то ли помогали, то ли мешали Витек и Иринка. Подбежав, я увидел, как девушка в отчаянии щелкает переключателями, а в камере болтается на удерживающих ремнях маленькая собачка, с головы которой свисают подсоединенные провода.

— Что тут у вас? — попытался я с ходу разобраться в ситуации.

— Женечка! Сама не знаю! Я ее!.. А она дохнуть! А тут эта!.. — причитала Любочка, беспомощно размахивая руками.

Понять, что она имела в виду, было, как всегда, невозможно, а вид замученного животного, мягко говоря, не прибавлял энтузиазма. Поэтому я в первую очередь отключил от сети энцефалограф, а потом занялся бедным четвероногим пациентом. Снял с собаки все провода и шлейки. Пульс у нее прощупывался, но очень слабый. Пришлось заняться выяснением обстоятельств с элементарного допроса. Может, и не такого, как в гестапо, но, наверное, на среднюю ментовку потянет.

— Так! Быстро говорите, что вы тут делали? Кто дал вам право издеваться над животным? — Нахмурившись, я попытался придать своей физиономии самое свирепое выражение, на какое только был способен.

— Я… Мы… У меня есть доступ к животным! Вот! — сначала замямлив, но потом, собравшись с духом, бойко выпалила девушка.

— Что? Откуда?

— Оттуда! — Любочка злорадно показала язык. — Я целых два месяца таскалась на эти курсы. Шеф заставил.

«Да, шеф — молодец, а я — шляпа», — подумал я, но тем не менее, устрашающе тараща глаза, железным тоном продолжал свою непоколебимую, почти сталинскую линию допроса:

— Что вы делали с собакой?

— Я это… — опять замялась Любочка. — Мы тут это… опыт ставили.

В процессе допроса, в течение которого я несколько раз менял тактику с «плохого» на «хорошего» следователя, выяснилось, что Любочка перепутала ампулы с Ксилонейросказином. Вместо маркировки А взяла В. Но, как и положено молоденькой и симпатичной девушке, она не остановилась на этом и вдобавок перепутала переключатели на приборе, включив вместо считывания энцефалограммы подачу импульсов на мозг собаки. И конечно же была вроде как и не виновата — ампулу ей случайно подсунула Иринка, а прибор после тестирования переключил Витек.

Я свирепел и пух, как синьор Помидор, слегка подвывая в бесполезном усилии хоть как-то логически осмыслить женский стиль проведения научных экспериментов. Ну как объяснить Любочке, что хорошо все-таки самой проверять все, что ты делаешь? Никак! Это диагноз. И мне, между прочим, с этим диагнозом работать. В общем, все было как всегда — очередная Шнобелевская нашими «милыми» лауреатами завоевана! А мне, тоже как всегда, подставляй хоть лоб, хоть загривок под начальственные выволочки.

— Ну, теперь, кажется, все ясно. — Наконец я отпустил народ расползаться по углам зализывать раны. — Дальше сам справлюсь. Люба, запиши в журнал, что препарат не тот и опыт остановлен, а я собаку посмотрю. А ты, Ира, дай-ка мне описаловку на Ксилонейросказин-В.

Действительно, оба препарата, что А, что В, были антидепрессантами анксиолитического действия и проходили клинические испытания — другими словами, испытывались на людях. Следовательно, у них не должно быть серьезных противопоказаний. Так, дальше: нежелательные эффекты… дозировка… — ничего особенного. Максимум, что могла получить собачка, — это нормальную, но никак не смертельную дозу. Может, у нее анафилактический шок, чего не бывает? Надо кровь на анализ взять да и энцефалограмму снять, посмотреть, как у собаки мозг работает…

Спустя три часа хвостатая жертва научных ошибок продолжала находиться в полной отключке, лежа в клетке экспериментальной камеры. Анализ крови оказался в норме, пульс слабый, сердцебиение замедленное, но тоже в пределах нормы. А вот энцефалограммой я был сражен! А точнее, ее отсутствием. Я даже, повторяя Любочкины потуги, бегал от компа к собаке, от нее к энцефалографу и обратно. Вегетатика работала, но замедленно, а вот кора была как мертвая. Но такого не бывает. По крайней мере, такой полной отключки коры головного мозга при нормальном функционировании всех систем я никогда еще не видел даже при глубокой анестезии.

Я опять сидел в нашей кофейне — славном закутке для убивания рабочего времени в процессе потребления различных некачественных напитков, стачивания чужих сухарей и, конечно, перемалывания околонаучных сплетен. Розово-приподнятое впечатление от возвращения из долгой командировки было испорчено. Но если бы я знал, что уже произошло событие, последствия которого не замедлят самым невероятным образом сказаться на моей судьбе, то настроение мое было бы вдобавок разбавлено еще и изрядной долей страха… Однако блажен неведающий!

Надо вообще-то представиться: я — это Женька Котов, стареющий недоросль, приближающийся к возрасту Христа, но никак не способный адекватно воспринимать обращение Евгений Григорьевич в свой адрес. Ничем приметным природа меня не наградила: и рост средний, и волосы какие-то пегие, а лицо — каких тысячи на улице хороводами бродит. Четыре месяца в Немчурии батрачил на тамошнего профессора. Думал: вернусь, расслаблюсь, с друзьями пообщаюсь, а тут!..

Наша лаборатория носила вполне гордое название Биохимии и Физиологии Нейрогуморальной Системы Млекопитающих. На самом деле мы тестировали различные медицинские препараты на активность и проводимость нервной системы. Работа рутинная, но более или менее хлебная. Другим отделениям нашего Биологического института последние годы приходилось гораздо туже. Однако и нас жизнь стороной не обошла. В лаборатории сложилась такая же дурацкая ситуация, что и повсеместно в науке: произошел провал поколений, оставивший в лабораториях только старичков и зеленый молодняк.