- Ну-ка дай мне этого долбаного Ивана Афанасьевича.

Офигевший матрос протянул трубку генералу.

- Вас…

- Да? Я слушаю.

- Ты где, бля, шарахаешься, зелень пузатая? Хватай карандаш, придурок, пиши метео.

Генерал хмыкнул и передал трубку военному, что сидел за столом. Тот привычно начал наносить данные на бланк. Генерал дождался, когда карандаш перестанет писать и выхватил трубку из руки матроса. Из неё донеслось:

- Только скажи, охломон, что не успел записать. А теперь представься как положено. Кто принял телефонограмму?

- Генерал-майор Иван Афанасьевич Портянченко.

- О-о! Бля, тебя уже в звании повысили! Упал и отжался.

Генерал опять хмыкнул. Подошёл к столу дежурного по центру, провёл пальцем по списку абонентов, и покрутил диск телефона.

- Здравствуйте, товарищ капитан. Портянченко беспокоит. Да-да, здравствуйте. Я тут случайно узнал, что с вашего объекта плохо передают телефонограммы на центр. Вы не могли бы проконтролировать проведение дополнительных занятий с личным составом по изучению инструкций?

Строевая песня.

Жили мы на спортивных сборах отдельно от других военнослужащих, но правила распорядка распространялись и на нас тоже. Особенно изменения этих правил. Изменять правила могли не многие офицеры, но новый комендант гарнизона капитан Берминов этим правом обладал. Ещё на подходе к столовой мы увидели странную для жизни военных картину: прямоугольники построенных воинов подходили ко входу столовой, разворачивались и уходили обратно. Причём, подходили с песней. Пели, надо сказать, так себе.

Быстро проведя разведку, узнали, что теперь в столовую положено идти со строевой песней. Проведя опрос между собой, выяснили, что ни одной общей песни у нас не было, потому что мы были из разных мест. Не дожидаясь, пока нас развернут от входа, мы сами покинули место события бегом. Быстро выучили песню и помчались обратно. У столовой продолжался концерт воинской песни. Выступающие особо не стремились продвинуться в сторону столовой, чтобы усладить уши стоявшего там Берминова исполнением песни. Поэтому, нас пропустили без очереди, жалостливо взглянув на несчастный хор из восемнадцати певцов.

Загодя, мы перешли на строевой шаг, взметнув пыль на дорожке, и запели.

Вдоль да по речке, вдоль да по Казанке

Сизый селезень плывёт.

Раз плывёт, два плывёт

Левой лапой не гребёт

Эх! Сизый селезень плывёт!

Три деревни, два села,

Восемь девок, один я

Эх! Сизый селезень плывёт!

Напор песни был таков, что мы, заодно, обогнали уныло поющее чего-то патриотическое стадо местных воинов, дружно топнув, встали и наш старший «врубая» печатный шаг пошёл на доклад.

- Товарищ капитан! Подразделение спортивных сборов прибыла для приёма пищи!

- Ещё раз, пожалуйста! На отходе тоже петь.

Раз комендант просит, надо выполнять. Мы развернулись и, вдруг, за спиной услышали

- Сержант! Вернуть подразделение и, если перепоёте этих спортсменов, то для вас тренировка закончена.

Вот гад! Я, перекрикивая нашу песню, кричу нашему главному, что нас меньше и нам надо меньше времени на разворот. Старший врубился с пол-пинка:

- Отставить песню! Взвооод! Круго-ом! Марш! Запевай!

И мы, дружно развернувшись на месте, замаршировали обратно, заисполняв по новой строевую песню про бравого водоплавающего. Шедший за нами строй скомкался, бросился разворачиваться «по науке», но мы уже орали возле ухмыляющегося коменданта. Он вытащил руку из-за спины, как бы нечаянно оттопырил кверху большой палец и показал на вход в столовую. Приглашение было с благодарностью принято.

Сан Саныч.

Его звали Александр Александрович. Но за глаза его звали Сан Санычем. И с уважением, и с боязнью, и с неприязнью, и с откровенной ненавистью. Потому что капитан Михайлов был не только служакой, но и просто противным человеком.

Но прошло время и закончилась наша служба. Точнее, закончилось время нашей службы, а служба продолжалась. Больше половины из наших «годков» уже уехали давно по домам, а мы продолжали тянуть службу и мозолить глаза нашим командирам. Разумеется, и мы сами были далеко не в лучшей моральной форме. И на вызов к какому-нибудь командиру мы всегда докладывали.

- Матрос сверхсрочной службы прибыл по вашему приказанию.

Такой доклад, заранее, настраивал офицеров и прапорщиков на разговор на повышенных тонах. Но и они ничего не могли придумать: наше увольнение не зависело от них.

Мы уже повыкапывали нужные и ненужные траншеи, повыкрашивали места для курения и спортивный городок, побелили бордюры и разметки нашего плаца, но дембель был всё ещё где-то «там за поворотом». Но Сан Саныча продолжали бояться. Идём, значит, последние полтора десятка непригодных уже ни на что дембелей по части и вдруг.

- Сан Саныч идёт!

И все ринулись врассыпную. Мгновенно скрылись за углами зданий. Я подумал и решил, что почти гражданскому лицу не пристало шарахаться от какого-то капитана, пусть это и сам Сан Саныч. И, не спеша, направился прямо на нашего командира. Он удивлённо вытаращился на меня, потом понял чего-то, потому что глаза его заискрились весельем, протянул мне руку после приветствия.

- Ну, спасибо за службу! А где остальные? Мне показалось, что ты не один шёл.

- Вам это просто показалось, с-с... Александр Александрович.

И мы оба засмеялись.

Спираль истории.

Как часто случалось в истории государства российского, армия часто изменяла присяге, меняла знамёна и эмблемы для того, чтобы не нарушать привычного течения пьяноугарной жизни.

Вы не помните?

1917. – армия перешла на сторону мистического революционного народа. Потребовалось несколько лет гражданской войны, чтобы привести систему в равновесие.

1941. – армия за три месяца пробежала такую дистанцию, что народному ополчению пришлось возвращаться по этой дороге три года.

1991. – армия сменила символы и встала под знамёна белогвардейской армии Антона Деникина и генерала-предателя Власова, которые воевали против красного знамени отцов и дедов, и которому эта армия присягала.

2007-2012. – инопланетянин Табуреткин, неподконтрольный никому, разрушил управление армией, которое сохранялось со времён Советского Союза. И ничего ему за это не было, потому что «у нас сейчас не 37-й».