Тем не менее в этот день я потратила больше часа на свой туалет, нервничая все больше и больше, по мере того как примеряла одно платье за другим, пудрилась и подкрашивала губы, а затем начисто все смывала и начинала снова. Волосы, как на грех, не слушались, торчали во все стороны непривычными вихрами, были тусклыми и отказывались ложиться локонами. Я чувствовала, что выгляжу не только ужасно юной, но и жалкой. Я была в отчаянии и так перетрусила, что у меня ныло под ложечкой. Вид безмолвной Эмили, сидевшей на моей кровати и тоскливо глядевшей куда-то в стену поверх моей головы, едва ли мог ободрить меня. Она впала в состояние какой-то печальной отрешенности, молча ходила за мной из комнаты в комнату и глядела на меня так, будто я вот-вот растаю в воздухе, и время от времени говорила:

— Он, должно быть, сказал это не серьезно, когда пригласил меня жить с вами. Он сказал это просто так.

Мне припомнился старик из сказки о Синдбаде-Мореходе[22]. Эмили, казалось, должна была бы раздражать меня, но я ее понимала, словно ее горе было моим собственным. Порой, когда она особенно открыто выражала его, мне хотелось, чтобы она наконец набралась решимости и отговорила меня от этого брака и тогда я до конца ее жизни делила бы с ней ее печальное одиночество. Даже когда ее не было рядом, образ ее неотступно следовал за мной, словно тень. Но я не решалась утешать ее, боясь усугубить ее печаль. Сейчас я сомневаюсь, действительно ли она так страдала; ее переживания носили скорее пассивный характер и были чем-то необходимым ей; без них она чувствовала бы себя потерянной и ненужной. Мне кажется, мы часто обрекаем себя на лишние терзания, когда приписываем другим то, что испытываем сами. Если бы мы не делали этого, мы были бы куда более счастливы и, безусловно, намного хуже. Мы не можем отмахнуться от человека только потому, что он эгоист или злой. Он способен страдать не меньше, чем самые бескорыстные и благородные из людей. И пока мы не знаем истинной меры его страданий, мы должны считать, что они так же велики, как были бы наши собственные, и должны вести себя, как будто это действительно так.

— Наверное, ты вернешься поздно, дорогая, — сказала Эмили, — однако постарайся не задерживаться дольше, чем нужно. — Она была воплощением скорби. — Желаю приятно провести время.

Я так старалась казаться веселой, что, когда мы прибыли на Мэддокс-стрит, на моем лице застыла вымученная болезненная улыбка. Я знала, как она портит меня, но никак не могла от нее избавиться. Губы пересохли и потрескались, словно обветренные.

— Спокойней, спокойней, — сказал Нэд, останавливая машину.

— Я совершенно спокойна, — ответила я странным, надтреснутым голосом, но, слава богу, улыбка наконец исчезла, осталось лишь непроизвольное подергивание в уголках рта.

Мы поднялись по крутой голой лестнице мимо дверей каких-то контор. Через грязные лестничные окна с трудом пробивался тусклый оливково-серый свет, который лишь усугубил мое подавленное состояние.

— Дай мне отдышаться, — сказала я.

— Эх ты! Никуда не годишься, — воскликнул Нэд. — Пыхтишь, как паровоз. Я, например, до прошлого года играл в регби. Считался лучшим нападающим нашего клуба.

Наконец мы достигли площадки верхнего этажа. Перед тем как открыть дверь, Нэд нагнулся и поцеловал меня.

— Я горд, как Петрушка.

После казенной неприглядности лестницы квартира показалась мне воплощением моей мечты об изысканной роскоши.

Я увидела светлые панели, зеркала в позолоченных рамах, шелковые портьеры. Навстречу мне вышла очень высокая и очень стройная дама, словно сошедшая со страниц «Скетча» или «Тэтлера»[23]. Она выглядела так моложаво, что я приняла ее за сестру Нэда.

Но голос ее не был молодым, и, прежде чем я смогла понять почему, в памяти возник образ матери Лесли.

— Ну вот, Кристина, слава богу, мой сын наконец нашел кого-то, кто снимет с нас заботу о нем. — Она легонько коснулась моей щеки официальным поцелуем. — Я очень рада. Входите.

В гостиной с резким северным светом я увидела, что, несмотря на стройность и осанку, передо мной была почти старуха. Матери Нэда, должно быть, было не менее шестидесяти лет, а тогда мне это казалось очень много. У нее был такой же, как у Нэда, надменный птичий взгляд из-под тяжелых век, волосы, которые она носила коротко остриженными по моде 20-х годов, все еще были белокурыми. Она повертела меня перед собой, рассматривая с какой-то задумчивостью.

— А она хорошенькая, Нэд. Она знает, что ее ждет? — затем, обращаясь ко мне, добавила: — Моя дорогая, он всегда был перекати-полем. Но теперь у него есть возможность пустить корни. И пусть лучше воспользуется ею, иначе ничего больше не получит ни от меня, ни от отца.

Нэд пожал плечами и улыбнулся с видом баловня семьи, однако я усомнилась, действительно ли он был любимцем матери. Впрочем, она в равной степени не выказывала особой нежности и к своей дочери, полной, насмешливой, небрежно одетой даме, которую она теперь представила мне.

— Это Элинор. Она скорее годится вам в тетки, чем в золовки, не так ли? Нелли, убери у меня из-под ног эту ужасную собачонку! Она когда-нибудь станет причиной моей смерти.

Элинор сдержанно поздоровалась со мной, окинув меня быстрым взглядом, и подхватила с ковра старого лохматого скайтерьера.

— Отнесу-ка я тебя, бедняжку, в переднюю. Никому ты здесь не нужен, правда? — сказала она, обращаясь к собачонке. — Только своей старой глупой хозяйке.

Миссис Скелтон предложила мне стул. Сев напротив, она сложила на коленях унизанные кольцами довольно крупные руки с подагрическими суставами и в упор посмотрела на меня.

— Он вдвое старше вас.

— Ну-ну, — возразил Нэд, — для этого мне не хватает четырех лет. Не пугай малютку.

Она бросила на него холодный, понимающий взгляд, каким мать Лесли часто смотрела на своего злополучного сына, а миссис Олбрайт на Айрис, и, ничего не ответив ему, снова повернулась ко мне.

— Однако это не моя забота. Надеюсь, вы будете счастливы. И следите, чтобы он занимался делом.

К нам наконец вышел отец Нэда, который, казалось, оттягивал свое появление специально для того, чтобы произвести наибольший эффект; что касается меня, то это ему вполне удалось. Он был небольшого роста, седой, со вздернутым носом и производил впечатление человека только что вышедшего из турецких бань — такой он был чисто вымытый, розовый и сверкающий, с легкой пружинистой походкой.

— Итак, это и есть тот сюрприз, который приготовил нам Нэд! — воскликнул он и хлопнул в ладоши перед самым моим носом. Согнув колени, он присел передо мной так, что его глаза оказались на уровне моих. Я не знала, как мне быть. При появлении дамы старше меня я должна была бы встать. А как быть, если в комнату входит пожилой джентльмен? Я заколебалась в нерешительности и сделала слабую и неловкую попытку подняться со стула, но мистер Скелтон остановил меня.

— Нет, нет, не беспокойтесь. Значит, вы и есть та самая малютка! Должно быть, вас привезли сюда в колясочке? — добавил он и луково подмигнул.

— Перестань паясничать, Гарольд, — остановила его жена. — Не всем это может нравиться.

Мистер Скелтон вздохнул и, с хрустом разогнув колени, неожиданно выпрямился, словно пружинный чертик, выскочивший из коробочки.

— Э-хе, хе-хе!

Вошла Элинор.

— Я приготовила чай. Подавать сейчас или еще рано?

— Как хочешь. — Миссис Скелтон закурила сигарету. — Когда вы собираетесь венчаться, Кристина?

Я ответила, что мы еще не решили.

— Я бы не затягивала на вашем месте. Какой смысл? Да и Нэду пора навести порядок в своем доме.

— Раньше надо обзавестись им, — заметил Нэд.

— У моего дерзкого сына возмутительная манера придираться к словам, — сказала миссис Скелтон. — Возможно, вам удастся отучить его от этого. Должна сказать, что я вздохну с облегчением, когда буду знать, что кто-то другой заботится о нем.

Она настолько не соответствовала моему представлению о свекрови, которая прежде всего должна была бы возненавидеть невестку и находить в ней одни недостатки, что я не могла не проникнуться к ней внезапным чувством симпатии и благодарности. Про себя я решила, что ее постоянное желание принизить Нэда в моих глазах было, пожалуй, семейной шуткой.