С лица спал парень, глаза у него посуровели, в волосах серебряные паутиночки обозначились. Полонянницы охали: еще и мужиком-то настоящим не назовешь, а уж седеть начал! Сердечко у Сафонки пошаливать стало — давить, щемить. Перепугался он сначала — неужто грудная жаба с батюшки на него перескочила? Потом плюнул: сдохну — и ладно, все равно такая жизнь, что впереди ждет, пуще гибели.

Венгрия, Керестешское поле, 26 октября 1596 года

Прежде чем запятнать руки чужой кровью, бойцы противостоящих армий очищали собственные души обращением к Всевышнему.

Крестились и бормотали молитвы, причащались, целовали кресты и образа христиане.

Турки коленопреклоненно творили намаз под причитания муллы. Пророк не зря разрешил в путешествии и походе объединять пять обязательных дневных молитв в одну. Именно намаз, совершенный перед кровопролитием, имеющий пятикратную по сравнению с обычной молитвой силу, поможет убитому правоверному стать шагидом.[107]

Обеспечив себе благословение небес, османы вскочили. Издали громоподобный клич «Аллах Акбар! Аллах велик!». Кинулись сломя голову на европейцев. И запрудили своими телами Тису, попав под огонь австро-венгерских пушек. Увязали в грязи, тонули в холодных октябрьских водах, падали под ядрами и пулями и все равно упорно рвались вперед.

Со скрытым злорадством, хотя внешне невозмутимо, Искандар передавал султану сообщения, которые приносили чауши.

Переправа через Тису стоила правоверным больших потерь.

Конница вязнет в топях, не может преодолеть земляные укрепления гяуров.

Атака татарских туменов отбита трансильванцами.

Неверные вывели из лагеря основные силы, ударили в барабаны, выпалили из пушек и мушкетов и перешли в контрнаступление.

Правоверные отступают, переправляются обратно через реку.

Христианские полки остановились перед Тисой, обстреливая отходящие османские войска.

— Чауш-паша, что, по твоему разумению, предпримут гяуры?

— Хондкар! Сейчас перед Маттиасом стоит трудный выбор. Он может не тронуться с места и остаться победителем в первой схватке. Но тогда он рискует тем, что даст нам собраться с силами, восстановить ряды и повторить атаку. Герцог может также переправиться через Тису, чтобы добить отступающих. Это грозит ему потерей первоначального успеха.

— Какой из двух путей предпочтет герцог?

— Думаю, второй. И начнет с румелийцев. В центре, где они стоят, более удобное для переправы место. При поражении анатолийцев разбитым окажется только наш левый фланг. С разгромом румелийцев мы лишимся и центра, и правого фланга, потому что татары сразу же убегут с поля боя.

Султан недовольно поджал губы. Искандар замолчал. Через некоторое время прискакал чауш:

— Неверные преодолели реку и болота, преследуя отряды Осман-бега! Сам наместник убит! Румелийцы разбегаются! Царевич Саадет-Гирей уводит свои тумены!

Мехмет побледнел:

— Ты как будто смотришь в волшебное зеркало, показывающее будущее, Искандар-паша! Что нового предскажешь?

— Увы, ничего хорошего, великий падишах. Хотя у нас по-прежнему больше войск, чем у неприятеля, твои полководцы уже считают битву проигранной и теперь запрутся в своих лагерях и будут отбиваться каждый по отдельности, заботясь о сохранении собственных обозов, а не о благе армии!

— Как смеешь ты, недавний гяур, клеветать на знатнейших из моих подданных! Забыл, как утром валялся у моих ног, умоляя о пощаде за дерзость! Хочешь языка лишиться?

— О славный повелитель! Я буду рад ошибиться, ибо моя ошибка будет означать твою безопасность! Но, к несчастью, я прав, ибо я единственный из твоих слуг предан тебе до гроба и не брошу своего господина на произвол Судьбы, как остальные. Свитки[108] учат: «Аллах украсил землю всем сущим, создал разные ценности, дабы испытать людей и узнать, кто из них будет поступать лучше других». Вон скачет чауш, и сейчас ты убедишься, верно ли я говорю про тех, кто заседает в твоем диване…

— Анатолийское ополчение укрылось в обозе, построило возовое укрепление и отбивается от гяуров. Татары сбежали. Сипахи засели в своем лагере и отказываются сражаться, пока им не выплатят жалованье…

Искандар украдкой глянул на владыку: что предпримет султан? Любой другой на его месте приказал бы садиться на коней и спасаться бегством. Однако среди недостатков Мехмета III трусость не значилась.

— Теперь я и без тебя, о мудрейший и верный Искандар-паша, ведаю, что произойдет! Скоро неверные окажутся здесь! Да, вон они идут!

…В неярком солнечном свете заблистали кирасы немецких ландскнехтов и австрийских конников. Вой труб, громыханье барабанов, регулярные мушкетные залпы звучали все ближе и ближе. На выстрелы турецкой артиллерии этот железный зверь обращал не больше внимания, чем кабан на собачьи укусы: содрогнется, ощетинится, рыкнет, еще сильнее озлобится и еще решительнее устремляется вперед.

Перед султаном вдруг предстала окровавленная тень тезки, Мехмета I, погибшего в битве на Косовом поле в 1389 году от руки сербского витязя. Может, в ряды бронированных германов шайтан поместил второго Милоша Обилича, который одним ударом осиротит Блистательную Порту… О Аллах, Айнан. Меджид-Истинный, Всемогущий, как отвратить беду?

— Чауш-паша, верно ли шепчут в народе и войске, будто гадалки предсказали тебе непобедимость в битвах?

Искандар смутился. Через доверенных людей он распускал эти лестные для себя слухи, немало способствовавшие росту его популярности в армии. Стоит или нет подтверждать их султану?

— Солнцеподобный, мне действительно говорили об этом кое-какие прорицатели и звездочеты. Да мало ли что они болтают!

— Что ж, проверим, правильно ли составлен твой гороскоп. До сих пор, я припоминаю, ты не терпел неудач на войне. Назначаю тебя сераскером и передаю командование войском. Если астрологи не лгут, ты свершишь невозможное: вернешь утраченную победу!

…А если нет, то султан останется ни при чем. Кто узнает, когда новому сераскеру доверили командование? И козлом отпущения станет именно он, Искандар, позорно проигравший битву на Керестешском поле!

Черные мысли, однако, осветлялись чувством искренней радости. Искандар кинулся к ногам повелителя:

— Благодарю великодушнейшего из великодушных! Пусть руки твои достигнут желаемого тобой! Только прошу обещать, что хондкар не станет отменять мои приказы, какими бы странными они не казались…

— Обещаю! Встань, сераскер, и распоряжайся!

Искандар вскочил, будто окрыленный. Сбылась его мечта: он во главе самой могучей в мире армии! И ничего, что сражение почти проиграно. Он чувствовал в себе титанические силы, способность повернуть ход битвы вспять.

Как всегда в те минуты, когда он руководил боевыми действиями, его ум словно озарялся. Замыслы, идеи, планы, как детальки в часовом механизме, цеплялись одна за другую с необыкновенной точностью, гладко, без сбоев и приносили нужный результат.

Искандар смотрел на поле боя и видел его не так, как остальные. Нестройные толпы людей, убивающие друг друга, представлялись ему некими абстрактными силами, евклидовыми геометрическими фигурами, имеющими определенное числовое значение, направление движения, ударную мощь. Пролитая кровь, горы трупов не будоражили его воображение, не вызывали ни ужаса, ни жалости. Если он и учитывал их, то чисто арифметически, уменьшая в уме цифры, обозначавшие численность тех или иных фигур — отрядов. Эти обобщенные образы отдельных полков и родов войск, каббалистические знаки войны Искандар мысленно сравнивал друг с другом, переставлял с места на место, как фигурки в игре «сто забот» или шахи-маты.

Не меньшим наслаждением было проникать в умы вражеских и своих воевод, оценивать их возможности, предугадывать дальнейшие действия с учетом их знаний, темперамента, боевого опыта, особенностей народов, которыми они предводительствовали.