У читателя может возникнуть вопрос: почему моряки так тщательно измеряют длину своих путей в море? Зачем им это нужно? А вот зачем. Допустим, вам предстоит выйти с рейда Охи — главного города сахалинских нефтяников — и прибыть в Охотск — первый по времени постройки порт России на Тихом океане. Путь тут прямой, курс — почти чистый норд. Прокладывай курс и иди. Какая разница, 333 мили до Охотска или 33? Все равно ни в какой порт не придешь раньше, чем в Охотск. Их просто по пути нет.

Однако примерно на полпути между Охой и Охотском лежит крошечный островок Ионы, совсем недалеко от проложенного курса. Весной и осенью в Охотском море часты туманы, штормы, дожди и снежные заряды… Течения в тех местах непостоянные. Ветры — тем более. Легко чуть сбиться к востоку или к западу, и, если не будешь знать, далеко ли до этого островка, может так получиться, что в условиях плохой видимости с полного хода врежешься в него. Если же известно, сколько миль ты прошел и какое расстояние осталось до острова, то ты повысишь бдительность и благополучно проскочишь мимо этого островка.

Подобных примеров из практики кораблевождения можно привести сколько угодно. Все они будут свидетельствовать о том, как важно судоводителю знать, сколько миль пройдено и сколько их еще впереди до цели, до опасности, до поворота.

Море не шоссе, километровых столбов тут не поставишь, запрещающих или предупреждающих знаков не повесишь. Остается рассчитывать только на те средства, которыми располагают моряки. Поэтому перед моряками всегда стояла проблема определения пройденного и предстоящего пути.

Собственно, методика решения этой проблемы, а вернее, основа этой методики была найдена очень давно. Она, кстати, жива и сейчас. Во многих районах земного шара и сегодня можно встретить моряков, которые обходятся без всяких мореходных инструментов. Есть, например, такие моряки и в нашей стране — в северо-восточной части Каспийского моря, в так называемых «чернях». Там, на своих утлых парусных суденышках, «реюшках», промышляют рыбу отличные моряки, не получившие никакого специального образования и тем не менее совершающие удивительные по смелости плавания. Для них, например, ничего не стоит в свежую погоду сходить на другую сторону бурного Каспийского моря, к берегам Дагестана. Богатый опыт и отличное знание особенностей «своего» района заменяют им и специальное образование, и мореходные инструменты. Если вы встретите такого рыбака где-нибудь в порту Шевченко и спросите, далеко ли до Махачкалы, он посмотрит на небо, на море, понюхает ветер и, подумав немного, скажет:

— Завтра к вечеру будем!

Вот так, нимало не задумываясь об этом, он введет фактор времени в понятие «протяженность пути».

Так плавали и древние, оценивая примерную скорость движения судна по силе ветра, количеству поднятых парусов, загруженности, ритму гребли и прочее — на глазок. Конечно, о количестве пройденных стадий, миль или других путевых мер, к которым они привыкли на земле, они могли судить очень приблизительно. Позже, в связи с расширением районов плаваний, потребовалась большая точность в измерении длины морских путей и возникла необходимость в специальном приборе для определения скорости судна — лаге.

Первые способы замера скорости были едва ли не самыми примитивными из навигационных определений: просто с носа корабля бросали за борт кусочек дерева, коры, птичье перо или другой плавающий предмет и одновременно замечали время. Идя вдоль борта с носа на корму корабля, не выпускали из глаз плывущий предмет и, когда он проходил срез кормы, вновь замечали время. Зная длину корабля и время, за которое предмет проходил ее, рассчитывали скорость хода. А зная общее время в пути, составляли приблизительное представление и о пройденном расстоянии.

На парусных судах при очень слабых ветрах этим древним способом определяют скорость хода судна и сегодня. Но уже в XVI веке появился первый лаг: из толстой доски делали сектор градусов в 65—70, радиусом около 60—70 сантиметров. По дуге, ограничивающей сектор, укрепляли, как правило, свинцовый груз в виде полосы, рассчитанный таким образом, что сектор, брошенный в воду, погружался на две трети стоймя и над водой оставался виден небольшой уголок. К вершине этого уголка крепили тонкий прочный трос, который назвали «лаглинь». В секторе, приблизительно в геометрическом центре погруженной части лага, сверлили слегка коническое отверстие, сантиметра полтора-два диаметром, и к нему плотно подгоняли деревянную пробку, к которой прочно привязывали лаглинь, сантиметрах в восьмидесяти от прикрепленного к углу лага конца. Эта пробка довольно прочно держалась в отверстии подгруженного лага, но резким рывком ее можно было выдернуть из отверстия. Таким образом лаглинь крепился к пробке и к углу сектора.

Зачем так сложно крепили лаглинь к сектору лага? Дело в том, что плоское тело, движущееся в жидкой среде, располагается перпендикулярно направлению движения, если сила, движущая это тело, приложена к «центру парусности» его. Аналогично воздушному змею. Сто́ит, однако, перенести точку приложения силы к краю этого тела или к его углу, оно, как флаг, расположится параллельно направлению движения.

Так и лаг, когда его бросят за борт движущегося судна, держится перпендикулярно направлению хода его, так как лаглинь прикреплен к пробке, стоящей в центре парусности плоскости сектора. Сектор оказывает большое сопротивление движению судна. Но стоит резко дернуть лаглинь, как пробка выскакивает из гнезда, точка приложения силы переносится на угол сектора и он начинает планировать, скользить по поверхности воды. Сопротивления он практически не оказывает.

В лаглинь на расстоянии примерно пятнадцати метров друг от друга (точнее — 14,4 метра) вплетались короткие шкертики (тонкие кончики), на которых были завязаны один, два, три, четыре и т. д. узелков. Иногда отрезки между двумя соседними шкертиками тоже называли узлами. Лаглинь вместе со шкертиками наматывался на небольшую вьюшку (типа катушки), которую удобно было держать в руках.

Двое матросов становились на корму корабля. Один из них бросал сектор лага за борт. Лаг, упав в воду, «упирался» и сматывал лаглинь с вьюшки вслед за идущим кораблем. Матрос же, подняв над головой вьюшку, внимательно следил за сматывающимся с вьюшки лаглинем, и, как только первый шкертик подходил близко к борту, кричал:

— Товсь! (Это значит: «Готовься!») — И почти вслед за этим: — Вертай!

Второй матрос держал в руках песочные часы, рассчитанные на тридцать секунд, по команде первого переворачивал склянку и, когда весь песок пересыпался в нижний резервуар, кричал:

— Стоп!

Первый матрос резко дергал лаглинь, деревянная пробочка выскакивала из отверстия, сектор лага ложился плашмя на воду и переставал сматывать лаглинь.

Заметив, сколько шкертиков ушло за борт при сматывании лаглиня, матрос определял скорость хода корабля в милях в час. Сделать это было совсем нетрудно: шкертики вплетались в лаглинь на расстоянии 1/120 мили, а часы показывали тридцать секунд, то есть 1/120 часа. Следовательно, сколько узлов лаглиня смоталось с вьюшки за полминуты, столько миль прошло судно в час.

Отсюда и пошло выражение: «Судно идет со скоростью столько-то узлов». Таким образом, узел на море не линейная путевая мера, а мера скорости.

Это нужно твердо усвоить, потому что, говоря о скорости, мы так привыкли прибавлять «в час», что, бывает, и читаем в самых авторитетных изданиях «узлов в час». Это, конечно, неправильно, ибо узел — это и есть миля/час.

Сейчас ручным лагом уже никто не пользуется. Еще М. В. Ломоносов в своей работе «О большей точности морского пути» предложил механический лаг. Описанный М. В. Ломоносовым лаг состоял из вертушки, похожей на большую сигару, вдоль которой были расположены под углом к оси крылья-лопасти, как на роторе современной гидротурбины. Вертушку, привязанную к лаглиню, сделанному из троса, который почти не скручивался, М. В. Ломоносов предлагал опускать за корму идущего судна. Она, естественно, вращалась тем быстрее, чем быстрее был ход этого судна. Передний конец лаглиня М. В. Ломоносов предложил привязывать к валу механического счетчика, который должен был крепиться на корме судна и отсчитывать пройденные мили.