К идее создания «Арабского легиона» Гитлер отнесся с интересом, ибо использование иностранных националистических воинских формирований отвечало задачам, указанным в директиве ОКВ № 32.

Аль-Хусейни в беседе с Гробба предложил для укомплектования «Арабского легиона» следующие категории населения: а) палестинских арабов, попавших в плен к немецким войскам; б) арабских офицеров из Сирии, Палестины и Ирака, нуждавшихся в нелегальном переходе из Турции в Германию; в) военнопленных арабов из французской Северной Африки, находившихся на территории оккупированной Франции; г) арабов — выходцев из Северной Африки, проживавших во Франции; д) связанных с муфтием «надежных» арабов из Марокко. Военное руководство нацистской Германии к идее использования в составе «Арабского легиона» североафриканских арабов отнеслось отрицательно и по рекомендации Гробба ограничилось лишь иракскими, сирийскими и палестинскими студентами, обучающимися в учебных заведениях стран Европы, порабощенных германским режимом. Гробба рекомендовал направить будущий «Арабский легион» на мыс Сунион и подчинить его генералу Фельми. Дело в том, что высшее военно-политическое руководство Германии не было заинтересовано в культивировании арабского национализма в североафриканских странах, учитывая отношения на данном этапе с вишистской Францией, Италией и Испанией[72]. Одну из главных причин этого «следует видеть в том, что планирование нападения на Советский Союз не позволяло усилить военные действия где-либо в другом месте», а следовательно, и не было необходимости разворачивать вербовку арабских националистов из испанского и французского Марокко, Алжира, Туниса и Ливии, а также полузависимого от англичан Египта.

Из сказанного следует, что директива ОКВ № 32 представляла собой последнюю попытку перспективного военного планирования в рамках общей концепции.

Определить свои позиции в разразившейся войне народам колониальных и зависимых стран, где национально-освободительное движение являлось одним из важнейших факторов общественного развития, оказалось значительно сложнее, чем народам Европы. Именно те страны, которые выступали против держав «оси» (Германия, Италия, Япония. — Примеч. авт.), были для народов Ближнего Востока и Индии давними заклятыми врагами, поработителями. Вопрос, на чью сторону встать, следовало решать немедленно, ибо пожар войны уже подступал к этим территориям. Во многих из них наступила растерянность. Этим тотчас воспользовалось военно-политическое руководство стран нацистского блока[73].

В конце 1941 года в странах Арабского Востока еще продолжалась национально-освободительная борьба против английского колониального господства, которой нацисты стремились воспользоваться в своих целях. Следует сказать, что, значительно расширив свое политическое, экономическое и военное проникновение в страны Ближнего и Среднего Востока с началом Второй мировой войны, германский рейх нашел себе здесь опору в лице реакционных кланов, стоявших во главе прогнивших феодальных режимов. «Фашистские державы пытались использовать устойчивые антибританские и антифранцузские настроения в этих странах в своих целях. Спекулируя на стремлении угнетенных народов к национальной независимости, фашистская пропаганда представляла Гитлера и Муссолини „освободителями“ народов Востока, сторонниками арабского единства»[74]. В этой связи напомню, что в начале декабря 1941 года в Берлин прибыл бывший премьер-министр Ирака Рашид Али аль-Гайлани, который был принят Риббентропом. Аль-Гайлани выразил согласие на сотрудничество с нацистами и просил Риббентропа о провозглашении «декларации независимости» арабских стран под эгидой Германии и об официальном признании его премьер-министром Ирака. Миссия аль-Гайлани в Берлин по своему содержанию явилась повторением недавнего визита муфтия аль-Хусейни. Так же как и муфтию, аль-Гайлани было отказано в его просьбе, однако впоследствии, преодолев колебания, Риббентроп 22 декабря все же подписал и вручил ему письмо, в котором заверял о готовности как можно скорее «обсудить условия будущего сотрудничества между Ираком и нацистской Германией»[75]. Разумеется, под понятием «сотрудничество» подразумевалось полное подчинение Третьему рейху всего арабского мира. Но пока эти «сокровенные чаяния» нацистов для аль-Гайлани, так же как и для муфтия аль-Хусейни, Фаузи Каукджи и других лидеров арабского национализма, были тайной. Германские и итальянские фашисты, изображая из себя «друзей ислама», стремились поставить себе на службу религиозный фанатизм и национальную рознь[76]. Заметим, что муфтию нацисты оказали большее предпочтение, нежели бывшему премьеру Ирака. Аль-Хусейни был принят лично Гитлером, а аль-Гайлани не был «осчастливлен» германским «фюрером», которому в тот период уже было не до арабских проблем.

Первое крупное поражение вермахта под Москвой получило огромный международный резонанс. Это заставило германское руководство умерить свои глобальные планы. Победа Красной армии под Москвой также способствовала развертыванию движения Сопротивления в порабощенных фашизмом странах.

В свою очередь, крах «блицкрига» отрезвляюще подействовал на правящие реакционные круги милитаристской Японии и нейтральной Турции, вынудив их воздержаться от нападения на Советский Союз. О несгибаемой стойкости и мужестве героической Красной армии были вынуждены заговорить даже западные историки. Описывая последние дни германского наступления под Москвой, известный немецкий историк Пауль Карель писал, что «противник стоял так, будто он сделан из железобетона. В течение четырех дней… невозможно было захватить ни одного квадратного метра земли»[77].

События под Москвой оказали огромное влияние и на народы Ближнего и Среднего Востока, в частности Ирака, Сирии, Палестины и Трансиордании. 19 января 1942 года, когда уже всему арабскому Востоку стало известно о разгроме германских армий под Москвой, один из нацистских агентов «Особого штаба Ф», прибывший из Сирии в Анкару, доложил информационному центру III, размещенному в столице Турции, что «арабы в Сирии и Ираке недовольны немецкой пропагандой, предназначенной для арабских стран». Далее этот агент в качестве основной причины недовольства выдвигал, «во-первых, отношение Германии к объявлению независимости Сирии и Ливана, во-вторых, отступление германских войск в России… в-третьих, бестактность, допущенную берлинским радио, распространявшим неточные сведения, касающиеся арабских стран, которые (сведения) слушают на местах и которые не соответствуют действительности». Эти факты «разочаровали» и «обескуражили» даже симпатизирующих нацистам арабских националистов.

Заметим, что в этот период советские и английские войска уже были в Иране. Следовательно, престиж фашистской Германии в глазах арабских националистов в не меньшей степени пал и из-за провала иранской авантюры нацистов. Тем не менее вопрос о создании «Арабского легиона» и последующем подчинении его «Особому штабу Ф» даже в этой обстановке не снимался с повестки дня. Как представитель ОКВ полковник Лахаузен, так и представитель абвера — начальник штаба «Особого штаба Ф» майор Рикс Майер включились в активную подготовку по созданию «Арабского легиона». Они считали, что после сформирования «Легиона» главное командование сухопутных сил вермахта срочно должно придать и подчинить его «Особому штабу Ф» в Афинах.

4 января 1942 года генерал Фельми посетил Рашида Али аль-Гайлани и муфтия аль-Хусейни. Во время встречи, в которой участвовал и генерал Гробба, аль-Гайлани, как уже отмечалось выше, выразил желание заключить соглашение о «германо-иракском военном сотрудничестве». Гробба и Фельми после переговоров с лидерами арабского националистического движения составили проект военного соглашения. Аль-Гайлани и аль-Хусейни рассчитывали на то, что при вступлении германских войск «в арабское пространство» почти вся иракская армия в составе трех дивизий присоединится к ним. При этом они считали, что еще одну-две дивизии арабских добровольцев можно будет сформировать в Сирии. Арабские лидеры надеялись и на племена зоны Персидского залива, среди которых, по их мнению, можно было бы завербовать более 10 тыс. человек, «готовых сотрудничать с германскими войсками». Гробба и Фельми исходили из вероятности того, что переход арабов на сторону нацистов, прежде всего мелкими группами, вызовет необходимость формирования новых соединений иракской армии. Надежные, как это понимали нацисты, кадровые дивизии и соответствующие кадры младших командиров для этих новых формирований должны были «создаваться целенаправленно уже теперь (то есть в январе 1942 года. — Примеч. авт.) путем формирования „Арабского легиона“».