Хансен, однако, меня опередил — он уже был внизу и освещал фонариком не одно, как я узнал, а два распростертых тела. Пострадали Бенсон и Джолли.

— Вы видели, как это случилось? — спросил я Хансена.

— Нет. Как я понял, поскользнулся Бенсон и упал прямо на Джолли — это и смягчило удар. Джолли был рядом со мной, когда Бенсон сорвался.

— Выходит, Джолли спас жизнь вашему доктору. Придется привязать их к носилкам и осторожно поднять на борт. Здесь оставлять их надолго нельзя.

— К носилкам? Что ж, раз вы так считаете, будь по-вашему. Но они уже вот-вот очухаются.

— Один из них — возможно. Другой еще долго не придет в себя. Или вы не слыхали, как кто-то из них ударился головой об лед? Хрустнуло так, будто ему проломили череп. И я пока не знаю, кто из них пострадал больше.

Я наклонился к Бенсону и приподнял капюшон его штормовки. Сбоку, над правым ухом, виднелась глубокая, длиной в три дюйма, рана, успевшая затянуться на лютом морозе кровавой ледяной коркой. Еще бы на два дюйма ниже — и Бенсон был бы мертв. Бенсону повезло — череп у него оказался крепким. Однако мне не давал покоя хруст, который я услышал, когда он стукнулся о лед.

Бенсон дышал слабо и часто. А Джолли, наоборот, — глубоко и размеренно. Откинув капюшон его анарака, я стал осторожно ощупывать голову, и сзади, в области затылка, нащупал небольшое уплотнение. Мне все стало ясно. Джолли оказался на пути сорвавшегося вниз Бенсона, но не прямо под ним, а чуть в стороне, поэтому при падении Бенсон сбил его с ног, и он, упав на лед, отделался лишь сильным ушибом затылка.

Через десять минут, привязав обоих пострадавших к носилкам, мы подняли их на борт и уложили в лазарете. Больше всего меня тревожило состояние Бенсона, потому как Джолли вскоре открыл глаза и стал мало-помалу приходить в себя. Он попробовал было сесть в койке и застонал.

— О Господи, моя голова! — Джолли то зажмуривался, то размыкал веки, силясь сосредоточить взгляд на переборке, украшенной картинками Бенсона, потом как бы в неуверенности отводил глаза в сторону.

— Честное слово, чудеса, да и только. Кто же это сделал?

— Что? — спросил Свенсон.

— Свалился на мою грешную голову. Кто, а?

— Вы хотите сказать, что ничего не помните?

— Помню? — раздраженно переспросил Джолли. — Черт возьми, как же я могу… — Он вдруг умолк, увидев на соседней койке Бенсона — тот лежал, распластавшись бесформенной массой под кучей одеял, с перебинтованной головой. — Это он свалился на меня, да?

— Ну да, а кто же еще? — ответил я. — А вы, наверное, хотели его поймать?

— Поймать? Нет, и не пытался. Я даже не успел отскочить в сторону. Все произошло за какие-то полсекунды. Я просто ничего не помню. — Он снова застонал и затем взглянул на Бенсона. — Лихо он упал, а? Должно быть, здорово расшибся?

— Похоже на то. У него тяжелейшее сотрясение. На борту есть рентгенологическое оборудование. Так что скоро я обследую его голову. Вам тоже чертовски не повезло, Джолли.

— Я-то как-нибудь выкарабкаюсь, — крякнул он, оперся о мою руку и уселся прямо. — Может, вам нужна моя помощь?

— Не нужна, — спокойно сказал Свенсон. — Ранний ужин и двенадцать часов сна для вас, доктор, — таковы распоряжения моего врача. Ужин ждет в кают-компапии.

— Есть, сэр. — Джолли натужно улыбнулся, оттолкнулся от края койки и встал, неуверенно покачиваясь. — Двенадцать часов сна — это мне нравится.

Он вышел нетвердой походкой из лазарета.

— Что теперь?

— Надо бы выяснить, кто был ближе всех к Бенсону, когда он поскользнулся, взбираясь на капитанский мостик. Только осторожно. Впрочем, не будет ничего страшного, если вы дадите всем понять, будто Бенсон просто чего-то испугался.

— Что вы имеете в виду? — медленно спросил Свенсон.

— Упал ли он сам или его столкнули — вот что.

— Упал ли он сам или… Но кому нужно было сталкивать доктора Бенсона?

— А кому нужно было убивать семерых… теперь уже восьмерых людей на «Зебре»?

— Может, вы и правы, — согласился Свенсон и вышел.

Я не был силен в рентгенографии, как, впрочем, и Бенсон, о чем свидетельствовала подробная инструкция, которую он составил для собственных нужд. По этой инструкции я сделал пару вполне сносных снимков. Они, разумеется, вряд ли произвели бы достойное впечатление на членов Королевского фотографического общества, но лично меня удовлетворили во всех отношениях.

Вскоре вернулся капитан Свенсон. Войдя в лазарет, он закрыл за собой дверь.

— Ставлю десять против одного, что вы ничего не узнали, — предположил я.

— Да уж, в нищете вы не умрете, — кивнул он. — Не стоит делать из мухи слона. Так, по крайней мере, посоветовал мне Паттерсон, старший торпедист, а вы ведь знаете, кто он такой.

Я знал, кто такой Паттерсон. Он отвечал за работу и дисциплину всего личного состава лодки, и, как однажды признался мне Свенсон, именно Паттерсон, а не он, капитан, был самым незаменимым человеком на борту.

— Паттерсон взобрался на мостик как раз перед Бенсоном, — сообщил Свенсон. — Он говорит, что когда услыхал крик, тут же обернулся и увидел, как Бенсон падал спиной назад. Сначала, правда, из-за темноты и снежных зарядов он не разглядел, кто это был. А еще Паттерсон сказал, что ему показалось, будто Бенсон одной рукой и коленом уже оперся на комингс мостика, как вдруг его повело назад.

— Странно, почему именно в этом положении Бенсона вдруг повело назад, — проговорил я. — Ведь он, считайте, уже был на мостике. И даже если бы он потерял равновесие, ему бы ничего не стоило ухватиться за комингс обеими руками.

— Может, он чего-то испугался? — предположил Свенсон. — И не забывайте — комингс обледенел, и соскользнуть с него было парой пустяков.

— Что делал Паттерсон, когда увидел, что Бенсон сорвался, — подбежал к краю мостика посмотреть, что случилось?

— Да, — устало сказал Свенсон. — Он говорит, что, когда Бенсон упал, на самом верху мостика, в радиусе десяти футов, не было ни души.

— А он видел, кто поднимался десятью футами ниже, вслед за Бенсоном?

— Этого он сказать не может. Не забывайте, там, внизу, было темно, хоть глаз выколи. Да и потом, в ярком свете прожектора на мостике Паттерсон все равно бы ничего не увидел. Кроме того, у него просто не было времени разглядеть, что там случилось: ведь он тут же кинулся за носилками, еще до того, как вы с Хансеном спустились к Бенсону. Паттерсон не из тех, кому приходится напоминать, что нужно делать в критических ситуациях.

Я кивнул, подошел к стоящему напротив шкафу и вернулся с двумя рентгеновскими снимками — они еще не успели высохнуть, и я держал их за металлические зажимы. Поднеся снимки к свету, я пригласил Свенсона взглянуть на них.

— Бенсон? — спросил он и, увидев, как я кивнул, стал рассматривать снимки. Наконец он спросил: — А это что за полоска-трещина?

— Как видите, его как будто хватили по голове чем-то тяжелым.

— Как он теперь? Наверно, в коме? Когда к нему вернется сознание?

— В коме, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Когда придет в сознание?.. Может, скоро, а может, через год или два. Но будем надеяться, это произойдет дня через два или три, хотя твердой гарантии дать не могу. Может, у него кровоизлияние в мозг. Не знаю, я не нейрохирург. Судя по кровяному давлению, дыханию и температуре тела, мозговая ткань не задета.

— Вашим коллегам это бы не понравилось, — чуть заметно усмехнулся Свенсон. — Ваше невинное признание в собственном невежестве отнюдь не способствует укреплению ореола таинственности, которым вы себя окружили. Как остальные ваши пациенты, те двое, что остались на «Зебре»?

— Я осмотрю их после ужина. Не исключено, что их можно будет перенести на борт уже сегодня. А пока я хочу попросить вас об одном одолжении. Не могли бы вы дать мне на время в помощники вашего торпедиста Роулингса. И, надеюсь, вы не будете против, если я введу его в курс дела?

— Роулингса? Зачем он вам? И почему именно он? На «Дельфине» немало достойных офицеров и старшин, и все они, можно сказать, цвет американского военно-морского флота. Выбирайте любого. К тому же я предпочел бы не разглашать наши секреты матросам, раз их нельзя знать даже офицерам.