Но, конечно же, не это послужило причиной того, что о хранилище стали умалчивать. Вы только представьте себе на минуту: у вас умирает отец или брат и перед смертью передает свой интеллект машине. Проходит какое-то время, вы оправляетесь от горя и решаете побеседовать с ним, вернее с его вторым «Я». Вы подходите к компьютеру, и он как живой окликает вас, спрашивает, как идут дела, что нового дома… Нет, не всякий человек способен выдержать такое. Родным и близким запретили посещать эти компьютеры. И страсти улеглись сами собой.
— Почему же сама идея заглохла? — спросил Михаил, оглянувшись. — Запрет есть запрет, но сохранение мощных интеллектов — вещь все-таки нужная.
— Нельзя сказать, чтобы она заглохла сразу. Родилась эта идея в конце двадцатого века. А когда изобретение психошлема позволило перевести интеллект человека в компьютер, начались бесконечные споры о том, насколько это допустимо с моральной точки зрения и кем считать такой компьютер с человеческим сознанием — бездушной машиной или же человеком в непривычном для всех состоянии. Споры длились долго и в конце концов привели к отказу от «электронного бессмертия», как аморального. Ведь второе «Я» перерабатывает информацию и чувствует совсем как живой человек. Но оно знает, что оно не человек и страдает от этого. К тому же человеческий интеллект, порожденный, как известно, трудом, не мог долго существовать неизменным вне человеческого тела. Одной информации недостаточно. Заложенный в компьютер интеллект со временем перерождается не в лучшую сторону. Как оказалось, компьютезированное второе «Я» человека выдавало интересные результаты только первые сто-сто двадцать лет. Потом или начинало ошибаться, или же бросало свое непосредственное занятие и переключалось на те увлечения, как тогда говорили, хобби, на которые раньше у него просто не хватало времени. Так, математики, например, начинали писать стихи, а писатели вдруг превращались, пускай и в средних, но изобретателей…
— Но ведь, наверное, можно было бы ввести это самое второе «Я» в оболочку совершенного робота. Оно бы и передвигаться могло, как человек, а с помощью искусственных рецепторов и ощущать все, почти как живое существо. Разве не так? — спросил Михаил, внутренне удивившись, как до этого не дошли раньше.
— Все это, может быть, и так, — улыбнулся Гарбузов, — но вы, Михаил, совершенно забыли: передавать второе «Я» начали тогда, когда еще не существовало столь совершенных роботов, о которых вы говорите. Ну а переносить это второе «Я» из одного электронного мозга в другой, заключенный в оболочку робота… Кто мог гарантировать, что при этом не возникнут какие-то ошибки? Да и не в каждого робота можно вместить необходимый для этого компьютер. Эти-то причины и свели на нет передачу компьютеру человеческого второго «Я». Исключение было сделано только для космонавтов. И вот почему: за время их полета на Земле меняются поколения, появляются новые обычаи, привычки, правила. Далеко вперед уходит наука. Конечно, на Земле космонавта-пришельца из далекого прошлого встречают как героя. Но легко ли привыкнуть ко всему окружающему? Чтобы возвращение не стало для него трагедией, и сочли необходимым разрешить космонавтам оставлять свое второе «Я» на Земле. Оно живет в недрах компьютера полнокровной интеллектуальной жизнью, постоянно получая извне всю необходимую информацию и прекрасно зная, что рано или поздно обязательно встретится со своим настоящим «Я». Такой компьютер не накапливает всю информацию без разбора, а выбирает только ту, которая интересовала бы самого космонавта. Когда же космонавт возвращается, ему с помощью того же психошлема вводят все отобранное для него вторым интеллектом. Это помогает человеку быстрее разобраться в новой для него жизни…
А сейчас давайте пойдем к вашему прадеду, — сказал Гарбузов.
Они вошли в просторный зал. У стен рядами стояли небольшие металлические шкафы компьютеров. В зале царила тишина. «Вот уж поистине кладбищенская», — мелькнуло в голове у Петрухина. Гарбузов взглянул на список, висевший у двери, и направился в дальний угол.
Остановившись у одного, ничем не отличавшегося от других металлического ящика, вице-президент сказал:
— Вот это и есть ваш пращур.
Гарбузов нажал кнопку, на пульте компьютера загорелась лампочка, и спокойный голос произнес:
— Здравствуйте, я вас слушаю.
— Только не подумайте, что это голос вашего деда. Они все тут примерно одинаково говорят, — шепнул Гарбузов.
— Здравствуй, дедушка, — сказал Михаил и запнулся. Он не знал, о чем говорить дальше.
— Если ты в этом уверен, то здравствуй, внук! Точнее прапраправнук. Как тебя зовут, чем ты занимаешься?
— Зовут меня Михаил. Я биолог.
— Михаил, Миша, — как-то нараспев произнес компьютер. — Биолог — это тоже хорошо. Я когда-то занимался биологией. Но потом космос увлек меня. Позже я вспомнил о своем былом увлечении. Ведь времени-то у меня стало больше. Если бы не космос, я бы обязательно стал биологом, а точнее — генетиком. Недавно познакомился с одной статьей. И понял, что по отстал. В некоторых вопросах мне трудно было разобраться… Да, Миша, как твоя фамилия?
— Как и твоя — Петрухин.
— «Наследственные структуры после тройного межвидового скрещивания с применением генетической инженерии». Твоя статья?
— Моя.
— Молодец, башковитый парень. Рад за тебя. А чего ты пришел-то ко мне?
Михаил вспомнил, как утром примчался по срочному вызову к вице-президенту. То, о чем напомнил ему Гарбузов, Петрухин хорошо знал. В начале XXI века астрономы зарегистрировали ясные сигналы, исходящие из района звезды Проксима Центавра. Искусственная природа сигналов ни у кого не вызывала сомнений, но расшифровать их не удавалось.
Тогда и было решено отправить к Проксиме Центавра экспедицию. Для полета построили мощный по тем временам корабль «Мир-1». Команду после длительного отбора составили двое — командир корабля Иван Петрухин и ученый Гарри Холдер.
Вскоре после старта космонавты перешли в состояние анабиоза. За полетом следили роботы и автоматы. Они же должны были «разбудить» команду при подлета к цели или в случае крайней необходимости. Но через два с лишним года пришло сообщение, что корабль попал в облако мельчайших метеоритов. С того момента связь с экспедицией была потеряна. Но вот недавно автоматические телескопы обнаружили объект, летящий к Земле со стороны Проксимы Центавра. Высланные навстречу ему патрульные корабли увидели довольно древнюю ракету.
Вначале это никого не удивило. Поврежденных и брошенных ракет блуждает в космосе немало. Но ракета ответила на радиозапрос, тогда-то и узнали, что это «Мир-1» и что на борту находится только один космонавт — Иван Петрухин. О другом члене экспедиции пока ничего не было известно. Так, за один день Михаил узнал сразу две новости: его дед, Иван Петрухин, возвращается, и у него есть второе «Я»…
— Иван Алексеевич, — вдруг сказал Гарбузов, обращаясь к металлическому ящику. — Вы еще встретитесь. А сейчас, извините, нам пора идти…
— Жаль, жаль… Очень жаль…
Михаилу показалось, что голос этого железного ящика слегка дрогнул.
— Очень жаль, — повторил электронный пращур. — Знаешь, Миша, как тоскливо в одиночестве… Те, что стоят в этом зале, — ребята хорошие. Но мы все уж переговорили. А родные забыли нас. Когда-то Людмила приходила, моя жена, и Саша, сын. А потом…
Михаил вздрогнул. Из недр металлического ящика явственно прозвучал вздох, тяжелый, мучительный человеческий вздох.
— Потом все забылось… Понимаешь ли, постепенно я стал приходить к выводу, что одному лучше. Я должен мыслить, думать, поглощать информацию и опять думать. Всякие там переживания отвлекают… А что там у тебя? — вдруг спросил он. — Расскажи, как там наши, Петрухины? Расскажи коротенько и пойдешь. Ладно?
Михаил вдруг почувствовал жалость к этому серо-серебристому ящику с клавишами и кнопками, с экраном и зрительным устройством. Все-таки, как ни верти, а это и есть его пращур. Пускай с огромным количеством оговорок, но это дед, со многими «пра». Дед, который забыл все радости жизни и не жалеет о них. Дед, превратившийся из мыслящей личности в мыслящую машину. Хоть и не потерявшую способность вздыхать.