— Посылать под видом офицеров наших людей? — отрывисто спросил Дзержинский и задумчиво пробарабанил по столу длинными пальцами. — Заманчиво, но опасно. Тут надо все тщательно обдумать… Пароль к Герцу известен?

— Да, числовой. «Семьдесят семь» — пропуск, «Тридцать семь» — отзыв. Герц должен был дать Роменскому документы красноармейца и обеспечить беспрепятственный переход линии фронта.

— Предатель!.. Немедленно арестовать!

— Уже послан приказ… За линией фронта Роменский должен был явиться к деятелям деникинского правительства Астрову или Лукомскому и сказать им: «Я от Бабикова»..

Менжинский доложил о выявленных предателях и шпионах и добавил:

— Намечаются также нити к шпионским гнездам в Серпухове, Туле и других городах…

Феликс Эдмундович слушал доклад особоуполномоченного Менжинского и думал, что правильно поступил, добившись назначения Вячеслава Рудольфовича на работу в Особый отдел ВЧК.

Угадал ведь Вячеслав Рудольфович, что за незначащей вроде встречей в саду «Эрмитаж» — нить к распутыванию шпионских гнезд. Не только угадал, но и размотал эту ниточку.

После доклада по делу Дзержинский распорядился:

— Ликвидацию всей остальной сети шпионских организаций поручаю вам, Вячеслав Рудольфович… Я должен выехать в Петроград… Следствие активно продолжайте. К моему возвращению подготовьте предложения по усилению борьбы с вражеским шпионажем. И насчет паролей мы с вами потолкуем. ВЧК нужно переходить к активным операциям. Хорошо, что мы выявили шпионов, плохо то, что шпионы орудовали у нас под носом длительное время. Мы не можем только защищаться от контрреволюции, мы должны наступать на нее.

— Абсолютно с вами согласен, Феликс Эдмундович.

— Вам не надо слишком перегружать себя работой. Вы еще после украинских дел не отошли, а тут по вечерам засиживаетесь, по ночам работаете…

— Беру пример с начальства.

— Такие примеры брать не обязательно… Ну ладно, вечерами я еще понимаю, но позавчера вы всю ночь работали…

— Нельзя же задерживать следствие…

— Да, следствие задерживать не можем… Должен вас огорчить, Вячеслав Рудольфович, Артура Христиановича я переключаю на другое дело.

— Но, Феликс Эдмундович…

— Не надо, товарищ Менжинский… Ваши возражения я могу выслушать, но людей у нас не хватает. Трудно сейчас. И с отдыхом тоже нам, видимо, пока повременить нужно.

По предложению Феликса Эдмундовича 1 февраля 1920 года Менжинский был назначен заместителем председателя Особого отдела ВЧК.

— Могу вам сказать, что мое предложение было охотно поддержано, — добавил Феликс Эдмундович, сообщая Менжинскому о новом назначении. — Работой по разоблачению «Национального центра», подпольной «Добровольческой армии» и шпионской организации вы завоевали несомненный авторитет и уважение. Не просто, Вячеслав Рудольфович, на нашей работе в считанные месяцы авторитет завоевать. Далеко не просто…

Курд ЛАССВИТЦ

НА МЫЛЬНОМ ПУЗЫРЕ

— Дядющка Вендель, дядюшка Вендель! Взгляни-ка на этот мыльный пузырь, какой он большой! И какие радужные краски! Откуда они только берутся?

Это кричал мой сын, пускавший из окна в сад мыльные пузыри.

Дядюшка Вендель сидел рядом со мной в тени высоких деревьев, и наши сигары улучшали чистый и ароматный воздух прекрасного летнего дня.

— Гм! — дядюшка Вендель повернулся ко мне. — Вот и объясни ему! Гм! Любопытно, как это у тебя выйдет. Интерференция красок на тонких пластинках, да? Как же, известное дело. Волны различной длины, периоды не совпадают и так далее? Что, поймет это мальчишка, а?

— Да, — ответил я в некотором смущении, — физического объяснения ребенок, конечно, понять не сможет, да в том и нет необходимости. Объяснение — вещь относительная, все должно соотноситься с точкой зрения спрашивающего; важно одно — поставить новый факт в ряд привычных представлений, связать с привычным ходом мысли… а поскольку формулы математической физики пока не относятся к привычным представлениям моего отпрыска…

— Гм-гм, недурно! — кивнул дядюшка Вендель. — Ты попал почти что в точку. Не можешь объяснить, не можешь связать с привычными представлениями — потому что точек соприкосновения нет никаких. В том-то и дело! Опыт ребенка — совсем иной мир, он создает положения, где обрывается любая связь. И так оно во всем! Знающий должен молчать, учитель должен лгать. Не то его распнут, вышвырнут на помойку или засмеют в газетах — смотря по моде. Микроги! Микроги!

Эти два последних слова дядюшка произнес невнятно, будто сам для себя. Я бы их не разобрал, если бы слово «микроги» мне не доводилось слышать и прежде. Это последнее его изобретение.

Дядюшка Вендель сделал уже много изобретений. Собственно говоря, он ничем, кроме изобретений, не занимался. Его квартира представляла собой настоящую лабораторию: не то мастерская алхимика, не то современный физический кабинет. Доступ в лабораторию был знаком особой милости со стороны дядюшки. Ибо все свои изобретения он держал в тайне. Лишь изредка, когда мы доверительно беседовали наедине, он чуть-чуть приподнимал таинственную завесу, скрывавшую его изобретения. И тогда я поражался объему его знаний, а еще больше — глубине его проникновения в науку, масштабности методов работы. Но его нельзя было сдвинуть с места, когда доходило до обнародования научных взглядов, а тем более открытий, ибо их, как он говорил, невозможно понять, не разобравшись в его новых теориях. Я сам свидетель того, как он из неорганических веществ искусственным путем получал белок. Когда я умолял его опубликовать это эпохальное открытие, которое, может быть, в состоянии совершить переворот в наших социальных отношениях, он обычно отвечал мне:

— Нет у меня желания потешать людей. Они только посмеются, не поняв ровным счетом ничего. Они еще не созрели для этого, нет точек соприкосновения. Другой мир, другой мир! Надо ждать тысячу лет! Пусть они спорят, все они равны в своем невежестве!

Сейчас он открыл «микрогов». Я еще толком не знаю, вещество это или аппарат, но уже понял, что с их помощью он может уменьшить в любой степени как пространственные, так и временные масштабы. И это уменьшение не просто для зрения, как это можно достичь с помощью оптики, но для всех органов чувств. Изменяется вся их деятельность, так что сужаются все качественные отношения. Он утверждает, что может в миллион, даже в миллиард раз уменьшить любое живое существо, а тем самым — и мир его представлений. Как он это сделает? М-да, тут он снова молча улыбается своим мыслям и бормочет:

— Гм-гм, никто не в состоянии понять… Зачем тогда объяснять? Толку мало. Люди остаются людьми: большие они или маленькие — выше головы им не прыгнуть. Так для чего же спорить?

— А с чего это вдруг ты вспомнил о микрогах сейчас?