Старикъ удивился. Прохоровъ передалъ все, что случилось.

— Господи! братики вы мои!.. голуби вы мои… Да что это?. Да что я, чортъ, прости Господи?.. Да я… да я… Мѣсто я нашелъ… на 35 рублей…

Сократъ все устроилъ… Да я всѣхъ могу взять!.. Ученые люди!.. Не ученые вы, а прямо… химiя, можно сказать!.. высокая геометрiя!.. На такое дѣло идете!.. Да вѣдь это… медицина это!.. Правильные вы люди…

Онъ не могъ больше говорить, и Сеня замѣтилъ, какъ глаза Кирилла Семеныча заморгали.

Наконецъ, вернулся Семеновъ.

— А, Кириллъ Семенычъ… здравствуйте, физика, химiя и энциклопедiя!.. Мудрецу!.. — Онъ весело хлопнулъ его по рукѣ.

— Сдѣлано дѣло! То-есть, все хорошо устраивается!.. Переходишь на новое мѣсто, до нашего возвращенiя, — сказалъ онъ Сенѣ.

— Я бы его взялъ, — скзалъ Кириллъ Семенычъ.

— Нѣтъ, такъ лучше. Это чудный человѣкъ, этотъ профессоръ… Кириллъ Семенычъ!.. его за границей знаютъ!.. Сеня при лабораторiи будетъ… Онъ и жалованье ему дастъ…

— Ра… лабораторiя?.. Чего лучше!.. Нѣтъ, тебя прямо къ нему… Про-фес-соръ!.. — онъ поднялъ палецъ. — Нѣтъ, ты къ нему…

— Такъ ѣдемъ? — сказалъ Прохоровъ.

— Да. Завтра запишемся, и въ дорогу.

— Голуби вы мои, орлы!.. — восторгался Кириллъ Семенычъ… Вотъ тоже докторъ у меня есть знакомый, изъ студентовъ тоже… Ужъ и горячъ!.. и-и-и… Съ рабочаго человѣка денегъ нипочемъ не беретъ… А и вы ему не уступите… А почему? — Онъ значительно поглядѣлъ на всѣхъ. — На-у-ка!.. вотъ такъ штука!..

И Кирилъ Семенычъ залился добрымъ смѣшкомъ.

Глава XVIII. Въ лабораторiи

Новая служба у профессора Фрязина была не службой. Это былъ цѣлый рядъ новыхъ впечатлѣнiй. День за днемъ раскрывалась передъ Сеней та тайна, въ которую былъ окутанъ и самъ профессоръ, и его лабораторiя.

Первое время все для Сени было непонятно и странно; все кругомъ было таинственно. Банки и стклянки, чудные приборы, жидкости въ баночкахъ съ ярлычками, порошки, вѣсы подъ стекляннымъ колпакомъ, какой-то инструментъ, съ трубочками и колесиками, на маленькомъ столикѣ противъ окна. Громадные картоны стояли одинъ надъ другимъ на полкахъ. Плита съ газовыми рожками и таганчиками занимала цѣлый уголъ. Глыбы земли лежали на стеклянныхъ тарелкахъ подъ колпаками. По стѣнамъ висѣли ящички съ сѣменами. Цѣлые ряды сосудовъ съ прорастающими зернами стояли въ особыхъ тепличкахъ. Для чего все это было нужно профессору?

Но постепенно Сеня узналъ все. Странная лабораторiя стала для него важнымъ и любимымъ мѣстомъ. Уже черезъ недѣлю, со дня появленiя въ квартирѣ одинокаго профессора, Сеня узналъ самое важное. Какъ-то въ праздникъ, когда онъ прислуживалъ профессору въ лабораторiи, тотъ сказалъ ему:

— Ты, конечно, знаешь, что такое хлѣбъ… Такъ вотъ здѣсь, все это для того, чтобы облегчить людямъ добыванiе хлѣба.

Этого Сеня совершенно не ожидалъ. Профессоръ указалъ на банку съ порошкомъ.

— Это вотъ нужно землѣ, чтобы росли въ ней хлѣбные злаки и росли, какъ слѣдуетъ. Но этого мало. Нужны вода, воздухъ… Но этого совсѣмъ мало. Самое главное нужно… — онъ указалъ на окно въ небо, — вотъ это самое… солнце!..

Солнце! Сеня смотрѣлъ на солнце, и оно показалось ему совсѣмъ особымъ… Солнце теперь вошло въ связь съ диковинной комнатой и профессоромъ, съ банками и приборами, вошло въ связь съ „Хворовкой“: точно невидимыя нити протянулись изъ этой комнаты и отъ солнца къ полямъ „Хворовки“, къ тощимъ полоскамъ ржи, къ „Сѣрому“ и дѣду Савелiю. Передъ Сеней открывалось теперь то, что Кириллъ Семенычъ опредѣлялъ фразой: „Наука, братецъ ты мой“.

Василiй Васильевичъ Фрязинъ, профессоръ ботаники, былъ знатокомъ физиологiи растенiй. Онъ посвятилъ себя изученiю условiй жизни растительнаго царства: какъ и чѣмъ питается растенiе, растетъ, размножается, какое влiянiе оказываетъ на растенiе свѣтъ, теплота, тотъ или другой составъ почвы. Его изслѣдованiя въ этой области были поразительны. И, что самое важное, онъ не довольствовался лишь накопленiемъ и лабораторнымъ изученiемъ добытыхъ результатовъ: силою своего могучаго таланта, онъ умѣлъ ознакомить съ ними самые широкiе круги общества, примѣнялъ ихъ на практикѣ.

Поднять продуктивность земли, дать громадной массѣ народа средства воспринять результаты многихъ лѣтъ кабинетной работы, заставить вѣрить въ науку — было его завѣтной мечтой. Стѣны кабинета и лабораторi не закрывали отъ его глазъ тощихъ ркестьянскихъ полей, — онъ видѣлъ ихъ, онъ зналъ ихъ. Въ громадномъ количествѣ экземпляровъ распространялись имъ доступныя народу свѣдѣнiя по сельскому хозяйству. Въ его имѣнiи, на такъ называемыхъ „опытныхъ поляхъ“, примѣнялись на практикѣ добытые упорной кабинетной работой результаты. Нѣсколько сельско-хозяйственныхъ станцiй дѣйствовало по его указанiямъ. Десятки лекцiй собирали желающихъ ознакомиться съ его работами, съ его горячей вѣрой въ славное будущее науки. Вѣдь, въ сущности, онъ служилъ важнѣйшему вопросу человѣчества — вопросу питанiя. Голодъ, этотъ страшный бичъ, губящiй сотни тысячъ людей, принижающiй ихъ, — былъ однимъ изъ ужаснѣйшихъ золъ, съ которыми призвана бороться наука.

И эта наука имѣла въ Василiи Васильевичѣ одного изъ славныхъ своихъ представителей.

Профессоръ вставалъ въ семь часовъ и около часу проводилъ въ лабораторiи, готовясь къ лекцiи. Сенѣ рѣдко приходилось въ это время прислуживать ему. Обыкновенно работа происходила по вечерамъ.

— Вотъ кусокъ земли, — сказалъ какъ-то профессоръ. — Онъ присланъ съ простого крестьянскаго поля. Сейчасъ мы будемъ имѣть съ нимъ дѣло.

И Сеня видѣлъ, какъ этот кусокъ взвѣшивался, прокаливался на огнѣ, взвѣшивался снова, попадалъ въ цѣлый рядъ стакановъ, обрабатывался какими-то жидкостями, промывался, проходилъ длинный рядъ превращенiй. Сеня подавалъ пузырьки, прокаливалъ, сушилъ и съ удивленiемъ наблюдалъ, какъ кусокъ разлагался на составныя части, какъ все это взвѣшивалось, измѣрялось, записывалось. Онъ узналъ, что все это дѣлалось для того, чтобы узнать составъ почвы, ея недостатки…

— Эта почва бѣдна тѣмъ-то, — говорилъ профессоръ.

День за днемъ узнавалъ Сеня „тайны“ профессора. Онъ узналъ, что хлѣбъ, тѣ колосья, что шуршали подъ вѣтромъ на скудныхъ поляхъ „Хворовки“, — нуждаются въ пищѣ, свѣтѣ и воздухѣ. Онъ узналъ, что землю можно заставить давать больше, чѣмъ она даетъ, что можно высчитать урожай въ полной увѣренности, что онъ будетъ. И какимъ жалкимъ представился ему дѣдъ Савелiй, ходившiй на откосъ слушать землю!.. Если бы дѣдъ Савелiй зналъ все это! Онъ не ушелъ бы съ такой грустью отъ земли, не болѣлъ за нее, не отчаивался. Но онъ не зналъ этого. Не знаютъ этого и тѣ, что живутъ въ „Хворовкѣ“.

И еще болѣе величавымъ всталъ передъ Сеней Кириллъ Семенычъ съ своей глубокой вѣрой въ „науку“, которой не зналъ, а только „чуялъ“. А профессоръ!

Сколько разъ замѣчалъ Сеня глубокой ночью огонь въ кабинетѣ Василiя Васильевича. Профессоръ работалъ даже ночью, когда всѣ кругомъ спятъ, и только одна луна ходитъ въ небѣ.

„Ученый-то, братъ… Онъ себѣ сидитъ, и не видать его… Анъ, смотришь, и изобрѣлъ что“…

Эти слова Кирилла Семеныча нашли подтвержденiе.

Сеня быстро освоился съ новымъ дѣломъ, изучилъ всѣ предметы, быстро приглядѣлся къ прiемамъ профессора, и тотъ иногда останавливалъ на немъ свой вдумчивый взглядъ.

— Интересно здѣсь, а? — спросилъ онъ какъ-то Сеню. — Да, отъ всего этого зависитъ счастливое будущее человѣчества. А знаютъ это очень немногiе. Узнавай! Можетъ быть, тебѣ кое-что и пригодится.

Прошло мѣсяца два, какъ уѣхали студенты. Раза два за это время заходилъ провѣдать Сеню Кириллъ Семнычъ и, конечно, добрался до лабораторiи. Пораженный всѣмъ видѣннымъ, онъ ходилъ молча, боялся трогать руками и говорить сталъ, только выйдя изъ лабораторiи.

— Та-акъ… — только и сказалъ онъ, и, встрѣтивъ профессора, отвѣсилъ такой низкiй поклонъ, что профессору стало смѣшно.

— Прямо, чудотворцы они, — шепталъ онъ, смотря, на экземпляры хлѣбныхъ злаковъ, росшихъ безъ земли въ водныхъ растворахъ. — Въ водѣ хлѣбъ растетъ!.. И что только будетъ!.. Дай имъ Богъ здоровья… Ты понимай, Сенька, свое счастье!.. Вѣдь ты при комъ состоишь-то!.. Вѣдь онъ… генiй!.. ну, прямо… Ломоносовъ!..