- Я-то что, Антон Владимирович, тут главное - вовремя подсказать и немножко  «снежный ком» подтолкнуть. Далее с горки он покатится сам, увлекая за собой все отдельные обособленные «снежинки». Наш особист оказался неплохим художником. На разовых простынях он нарисовал декорации – закачаешься. А разовые рубашки расписывает так, что от подводников нет отбоя. По секрету скажу, что мне и вам такие рубашки с подписями участников концерта уже приготовлены. Подводники чистые, выбритые – врач на радостях, вне очереди попотчевал их витаминами и протёр дюжие тела спиртовым раствором, чтобы коварный микроб не угнетал матросскую душу.

- За здоровое тело я побеспокоюсь сам, - приговаривал он, - а микроскопического, коварного хробачка, чтобы не лез в душу, мы спиртиком, совместно с концертом задавим. Глядишь,  соблюдём чистоту и здоровье души и тела наших подводников.

- Тимофей Григорьевич, ты для нас если и не Гиппократ, то где-то в подмётках Авиценны ходишь – это точно: философ, врач, ну не поэт, так артист, а учёным, даст бог, станешь. Самое главное, что ты у нас, как и Ибн-Сина, врач универсал: и хирург, и терапевт, и стоматолог, и так далее. Теперь этих специализаций развелось много, правда, настоящих врачей мало, зато болящего народу – хоть пруд пруди! – любил пофилософствовать старпом Журавский, заходя частенько к нему в амбулаторию.

- Стопарик ты, конечно, мне не нальёшь – табу! – подначивал он его. – И не нужно. А вот вкусную витаминку - гони на бочку, и не одну. Курить я бросил, теперь буду кушать витамины.

Старшинская столовая на «Ладушке» преобразилась: временно она стала концертным залом. Импровизированный занавес, отгораживающий сцену от зрителей, - разовые простыни, превращённые умелыми руками Володи Радченкова в зелёный забор, за которым красовались роскошные вишни, усеянные красными плодами.

- Ах, вишни… - прямо вишнёвый сад! На Липовецкого дохнуло чем-то томительно знакомым, Чеховским. Но, напрасно не расслабляться! – сам себе приказал Антон, - душевной тоски и так тут, не высказано много.

И как бы соглашаясь с ним, Володя занавес сверху увенчал, в чём мама родила Адамом и Евой. Только в руках соблазнительницы было не яблоко, а вишни….

Концерт начался с «увертюры» - музыки на мотивы песни «Созрели вишни в саду у дяди Вани». Оркестр в живом полном составе: гармошка, гитара и ударник. Гармошка – Нестеров Гриша, он же «первый парень на деревне». Гитара – Воробьёв Игорь – сам играет, сам поёт, душа нараспашку, охотник, рыбак, одним словом, хороший человек. Ударник – Пахомов Володя, подстать Игорю, стучал палочками по пустым банкам вдохновенно, как чёрт, которого собратья проиграли в карты и он, сидя на горячей сковородке, выделывал чудеса. Позади них – подтанцовка: три девицы в сарафанах. Узнать среди них конкретных матросов было невозможно. Все мужики – в разноцветных расписных рубашках, штанах и яловых сапогах. Первый парень на деревне, между делом, приставал к девицам. Весь этот ансамбль возглавлял командир БЧ-1 Соломатин Саша в такой же униформе. Вместо дирижёрской палочки в руках он держал суковатую палку, которой частенько успокаивал первого парня на деревне. Чтобы избежать вопросов кто он такой есть,  на рубахе, спереди на груди и сзади на спине, между вишнями красовалась надпись «дядя Ваня».

Конечно же, конечно, после увертюры Игорь спел песню «Созрели вишни…». Хорошо пел! Почти профессионально – на бис!

- Есть талантливые ребята среди морского корпуса подводников, - с гордостью подумал Липовецкий, - доброго вам пути!

Особый восторг, хохот и визг у зрителей вызвала сценка, когда Змий – искуситель, в умелых руках корабельного врача, соблазнял вишенкой не только весь «оркестр», но и дядю Ваню. Чтобы получше рассмотреть голову змия, - а она уж очень правдоподобно извивалась в руках врача, некоторые подводники приближались к нему очень близко. Их, совсем обнаглевших, из пасти змия отгоняла струя воды…, - они хохотали и визжали! Народу было не протолкнуться. Эмоционально выдыхаемый подводниками  углекислый газ, создавал в отсеке атмосферу, превышающую его процентное содержание более двух раз. Пришлось срочно перемешивать воздух в отсеках и снаряжать дополнительно регенерационные установки РДУ. Третья смена, которая в это время несла вахту и отсутствовала на концерте, выразила решительный протест. Замполит их успокоил, пообещав, что следующий праздник РТС они уж точно смогут  посмотреть. Но не так вышло, как гадалось. На борту был Горячковский, а это всегда неожиданное «ЧП».

- Что-то у меня побаливает в правом подреберье, - заявил он врачу.

Тимофей Григорьевич ощупал его жирный, заросший рыжей щетиной живот. Для верности приложил ухо к его череву. Послушал:

- Кипит, как в смрадном самогонном аппарате. Не дай бог, если всё это варево выплеснется через аппендикс - неизвестно для чего им же, ему дарованный отросток, - подумал он.

- Не есть и не пить! - приказал врач Горячковскому, а сам пошёл докладывать командиру своё мнение по поводу обнаруженного заболевания.

Выслушав  врача, Липовецкий недобрым словом помянул кадровиков, сделавшим ему столь запоминающийся «подарок», постучал по столешнице и сказал:

- Ты, небось, рад этому борову разрезать живот и уменьшить длину его кишечника хотя бы  на пол-литра. Но он же пьяница, на него не подействует никакой новокаин. У тебя же общего наркоза нет. Что будем делать? Говори! В принципе, обстановка позволяет эту операцию произвести. За тобой последнее слово.

- Будем резать и удалять ему аппендицит, - окончательно решился врач.

- Хорошо. Готовься. Насколько я помню, у тебя в наличии медикаментов на шесть небольших внутриполостных операций? – уточнил командир,

- Так точно, товарищ командир, - ответил врач. – Кроме новокаина у меня есть сильнодействующие препараты наркотического воздействия группы «А». Лежат они в сейфе, опечатанном вашей печатью. Но это крайнее средство, - успокоил сам себя Тимофей.

- Решено. Принимайся за работу. Через 12 часов даю «добро» на операцию, - решил окончательно командир.

Все 12 часов амбулаторию и каюту врача мыли, драили и уничтожали спрятавшиеся микроорганизмы ультрафиолетом мощных ламп.

Горячковский ходил по отсеку как именинник, показывал всем свой живот и спрашивал:

- Резать или не резать?

- Всё, хватит! Иди в душ и тёпленькой водичкой хорошо помойся, - прекратил его хождения в народ корабельный врач.

Липовецкий дал команду штурманам уточнить своё место и связистам принять всю информацию в адрес корабля на очередном подвсплытии на перископной глубине. Затем он погрузил «Ладушку» на глубину сто метров и корабль лёг на курс, обеспечивающий достаточно большую длину галса. Врач доложил о готовности к операции и командир дал окончательное разрешение на её проведение. Хирургическая операция, хотя казалась и не сложной, но на корабле проводилась впервые и все подводники с вполне понятным интересом ждали её исхода. Горячковский, с испариной на лбу, побледневший, весь в белом, солдатиком на спине, лежал на операционном столе.

Врач, как и положено, уколол в брюхо новокаин и ждал результатов его воздействия.

- Товарищ командир, разрешите пойти ассистировать. Люблю я это дело, - рвался в операционную старпом.

- И чего ты туда рвёшься? – осведомился Миловидов, недоумевая,  столь необычности его инициативы.

- Так у этого борова, по случаю, я собственными руками отрезал бы не только аппендикс, но и язык с яйцами вместе, - под смех подводников центрального поста закончил свой спич Журавский.

- Что-то долго врач ни чёрта не докладывает, - забеспокоился командир. – Виктор Алексеевич, коль ты выразил готовность помогать врачу, то иди, помойся, надень потребную одёжку. Будешь оперативно докладывать сложившуюся обстановку.

- Ну, как, чувствуешь ли ты моё прикосновение, - спросил врач, ощупывая руками в перчатках назначенное место разреза на животе у больного.

- Больно! – заныл Горячковский.

- Не может быть, - засомневался Тимофей Григорьевич.