- Ну неужели ты действительно веришь, что она богиня?! - я приподнялась, заглядывая в ставшие такими же тревожными, как и у его отца, синие глаза. - Этот ребенок - всего лишь псион. Очень сильный, но и только.
- А эйра, эхлы, астар, етан... кто там еще во всех этих пантеонах... Как думаешь, они - кто? Просто те, кто от природы могут больше, чем большинство, которое им поклоняется. Для дикаря с копьем богом будет даже твой секретарь - потому что может взмахом руки обрушить на его голову молнию в пять гигаватт. Эдакий Громовержец, пришедший с небес - что, кстати, будет чистой правдой.
Я выдержала скептическую паузу, припомнив вождя "с копьем" и консервными банками. Хотя резон в его словах был.
- И где же тогда они? Небеса цивилизация "дикарей с копьями" уже избороздила вдоль и поперек - и астар там не нашли.
- Видимо, в других мирах. Их, знаешь ли, целых пять, - Неро хмыкнул, хитро сощурившись. - Или ты действительно думаешь, что Бездна находится где-то под землей?
- Ага, серединный мир и все такое. Великие Создатели, да что за ерунда! - я хлопнула его по груди и осеклась, только сейчас заметив, что все это время Неро украдкой вытаскивал шпильки у меня из волос, и теперь с довольным видом прячет их в кулаке. Вот же... Все это время заговаривал мне зубы всякими глупостями...
Я попыталась поймать его руку, а вместо этого он поймал мою. Мягко поцеловал ладонь и приложил к своей щеке.
- Какая разница...
Я гладила смуглую гладкую кожу, отводя черные вьющиеся пряди от лица, и понимала - действительно, никакой...
Это глупо, это неправильно, это больно. Но, кажется, это и есть любовь - и это тоже...
Горячие сухие губы целуют так, что перехватывает дыхание, и этот мир - все пять миров - уплывают куда-то далеко.
Никому не нужные шпильки падают в пыльную траву, сверкая серебром и сталью.
***
День сменялся ночью, ночь сменялась днем - пролетели первые сутки из критической недели, потом вторые, третьи...
Ничего не происходило.
Младенцу наконец дали имя - Кетта. За каким мекалом самое горячее участие в дискуссии по этому поводу принимал Пешш, я не знаю, и почему Марлен послушала именно его - тоже. На мои осторожные намеки на самый очевидный вариант она только возмущенно махала руками, решительно все отрицая. Нет, Пешш "совсем не навязывается". И они "просто дружат".
То ли не замечает очевидного, то ли я чего-то не понимаю в этой жизни.
Хотя нельзя сказать, что Пешш в своих чувствах был одинок. У постели Марлен постоянно кто-то сидел, и совсем не для охраны. Мои бесстрашные агенты, суровые парни, прошедшие огонь и воду, смущались как школьники, когда мои внезапные визиты разоблачали их привязанность к бесцветной тоненькой девочке.
А ведь они ее действительно любили, и, чтобы заметить это, сгодился бы и менее пристальный взгляд, чем мой.
Шли пятые сутки, когда врачи не без осторожности, но заговорили о том, что состояние больной не вызывает опасений и через несколько дней можно готовиться к выписке.
Я решила сообщить эту новость сама, и заодно в очередной бесполезный раз заглянуть к Кетте - все это время ничего, кроме бутылочки, ее не интересовало.
Услышав о выписке, Марлен неуверенно улыбнулась, но и только - и на какую-то короткую секунду мне показалось, что она тоже чего-то ждет. Как и все мы...
- Как вы себя чувствуете?
- Все просто чудесно, - она снова улыбнулась. И впервые эта улыбка показалась мне неискренней. Разочарована, что чуда так и не произошло?... Что дочь оказалась обычной - после всех этих пророчеств и пышных церемоний?...
- Не думаю, куратор, - возразил Пешш, неизменным элементом пейзажа восседавший у изголовья. - Сердце у нее побаливает.
- Но вы сказали об этом врачу? - я посмотрела на них обоих.
- Ну... совсем чуть-чуть. Это же пустяки. Честно, - Марлен пожала плечами и умоляюще посмотрела на меня. - Фарра, может быть, хоть вы убедите мудрейших, что я уже вполне способна общаться с собственной дочерью? Я ведь еще ни разу не видела своей малышки.
Я неопределенно пожала плечами и направилась в соседнюю палату. Мудрейший Салеф был на месте, как и дежурный врач. Передав им просьбу пациентки, я оставила решение этого вопроса на совести специалистов и вернулась к Марлен.
Через пять минут в дверях появилась медсестра с завернутым в легкое одеяльце младенцем. Девушка облегченно вздохнула и всем телом потянулась к крошечному кульку. Оказавшись на руках у матери, девочка возбужденно заворочалась и охотно ухватила подставленный палец, не переставая агукать.
Несколько мгновений все находящиеся в палате с глупыми улыбками наблюдали умильную сцену, и я даже почти поставила и себе, и Санху один диагноз на двоих: "паранойя", - а потом по палате разнесся слабый женский крик.
Схватившись одной рукой за сердце, а другой продолжая бессознательно удерживать младенца, Марлен осела на кровать.
- Что за... - запоздало среагировала я, подхватывая завернутый в одеяльце кулек.
- Тебе плохо?! - Пешш был быстрее, кинувшись к Марлен почти сразу же.
Медсестра торопливо выскочила в соседнюю палату, вернувшись с дежурным врачом.
Вскоре мы оказались в коридоре, младенец - у себя в боксе, а над пациенткой колдовала уже целая бригада. Пешш с дикими глазами застыл в ступоре у самой двери. На вопросы он не реагировал, поэтому я силком отвела к ближайшей скамейке, сев рядом. Счастье еще, что он не видел, что творилось на операции. Или как раз-таки видел?...
Через, казалось, целую вечность из палаты появилась каталка в сопровождении врачей. Я проследила взглядом направление. Реанимация.
Пешш было рванулся следом, не реагируя на мое "Рядовой, не сметь вставать!". Плюнув на бесполезные слова, я обхватила его за плечи и всем своим весом придавила к скамейке. Сомневаюсь, что удержала бы рослого мужчину в невменяемом состоянии, не случись рядом мгновенно среагировавшего Чезе, повисшего на нем с другой стороны. Иначе, боюсь, пришлось бы идти на крайние меры вроде полного паралича.
Совместными усилиями мы усадили Пешша обратно и еще долго после того, как каталка скрылась из виду, сидели, обхватив его с двух сторон.
- Успокойся, все с ней будет нормально, - бормотала я вполголоса как заклинание, мало веря в то, что говорю.
Он только мотал головой. Я вздохнула и взяла его за руку. Видимо, без этого уже никак...
Через минуту его глаза закрылись, и Пешш провалился в глубокий сон. Чезе встал и подрагивающей рукой отер пот со лба.
- Куратор... Я правильно понял?...
- Боюсь, что да, - я смотрела в сторону. - Что-то с сердцем. Наверное. Может быть... Не знаю. Мне нужно поговорить с врачами, но...
- Идите, куратор, - вздохнул мой помощник. - Я присмотрю за ним.
- Спасибо.
В сестринском посту при реанимации я прождала час. Затем появился доктор Хова, но ясность так и не возникла. Сообщив, что медики не понимают причину приступа и резкого ухудшения всех жизненно важных показателей, он спросил, не жаловалась ли больная перед приступом на какой-либо дискомфорт. Я рассказала про сердце, сильно его обескуражив. В ответ он не меньше обескуражил меня, пояснив, что к сердечной деятельности приступ не имеет ни малейшего отношения.
К вискам начала подкатываться мигрень.
- Каковы прогнозы?
- Ничего не могу сказать, фарра. Состояние тяжелое.
К вечеру больная впала в кому. И по-прежнему - безо всяких причин. Девушка гасла, медленно и неотвратимо.
Чезе я попросила на всякий случай приставить кого-нибудь к Пешшу. К моему удивлению, он вызвался присматривать за ним сам. Пару раз я заглядывала в его комнату, и каждый раз уходила с тяжелым осадком на душе. Бесшабашно-веселый раздолбай превратился в тень с неподвижным взглядом каменного истукана.