В другой, нашей истории, перед сдачей крепости он прорвался из блокированного Порт-Артура на КАТЕРЕ тогда, когда полноценные боевые корабли предпочитали не рисковать и самозатопиться. Перед этим он, в нарушение прямого приказа коменданта крепости, взорвал свой пароходик, чтобы тот не достался японцам. Он получил за геройство два ордена, что для командира БУКСИРА - беспрецедентно... Увы. После войны он так и не вписался в стремительно "механизирующийся" флот, постоянно конфликтовал с любым начальством по любому поводу, скучал, хандрил и много пил. В конце концов, не найдя себя в мирной жизни, переведенный за очередное свое художество, которому, кстати говоря, умудрились даже пришить политический подкрас, с отряда миноносцев на должность командира транспорта "Рига", он морально сломался. Перенести очередного унижения не смог и застрелился...[79]

       Но сейчас этот жизнерадостный, бородатый хулиган, вечное бельмо на глазу начальства, любимец команды и всех молодых бесшабашных офицеров, несся полным ходом навстречу японскому брандеру и своей судьбе.

       По военному времени буксир был штатно вооружен парой 37-миллиметровых пушечек, а по случаю предприимчивости командира на него поставили еще и пару старых картечниц Гатлинга. Как поговарили на флоте, их Балк то ли выиграл в карты, то ли просто украл у кого-то из миноносников. Впрочем, экипаж миноносца и сам снял их с наскочившего на мель при первой попытке заблокировать проход на рейд японского брандера.

       Вообще-то, по сигналу тревоги буксиру сниматься с якоря было не обязательно, даже если он и стоял под парами рядом с выходом. А снявшись, разумно было бы отходить в глубину гавани, а не пробираться по мелководью к открытому морю, потому что гонять по рейду японцев - не его дело, для этого в составе эскадры было достаточно боевых кораблей. Но Балку не сиделось в гавани. Для себя он придумал оправдание - если какой-то из русских кораблей потеряет ход, он сможет быстрее отбуксировать его в порт. Эта отговорка уже пару раз выручала его при разборах "неподобающего" поведения буксира во время ночных схваток на рейде.

       Наконец, утром третьего марта, Балк сумел притащить после ночного боя на буксире в гавань подорванный на японской мине и лишившийся хода "Властный", вытащив его буквально из-под носа собиравшихся добить неподвижную мишень японских миноносцев, он получил благодарность от адмирала Макарова, представление к "Станиславу" и главное - разрешение находится при атаках там, где сочтет нужным. При условии, что его буксир не будет путаться под ногами боевых кораблей...

       Сейчас "Силач" не "путаясь под ногами" у нерешительно замершей "Дианы", с которой пытались спустить паровой катер, а обойдя крейсер по дуге, шел прямо на "Фусо". Его капитан на мостике громко кричал:

       - Держись крепче, ребята! Приготовиться к тарану!!!

       Балк, жадно читавший все доходившие до Порт-Артура газетные статьи о подвиге "Варяга" и "Корейца", прекрасно помнил детские игры со своим двоюродным братом, в которых он, более старший и крупный, всегда выходил победителем. Теперь и у него появилась тень шанса совершить что-то, хоть немного похожее на подвиг своего удачливого кузена, и уж он-то его точно не упустит.

       Впрочем, кроме жажды подвигов непоседливым лейтенантом двигал элементарный здравый смысл. Если брандер, в котором он к своему удивлению в свете прожектора опознал старый японский броненосец, затонет там, где он сейчас стоит на якорях, из гавани смогут выходить только миноносцы. Сам три года шныряющий по фарватеру туда-сюда почти каждый день, Балк прекрасно понимал, что японец выбрал для затопления идеальное место. Он даже успел с усмешкой подумать, что именно там топился бы и он сам, реши он насолить занудствующему начальству, типа Старка, Греве или Ухтомского, по крупному.

       На "Фусо" поначалу отстреливались от "Дианы", но разглядев несущийся на все парах с включенной сиреной портовый пароходик, перенесли огонь на него. Однако к этому моменту на старом броненосце в строю остались только одна шестидюймовка и пара орудий калибром поменьше. В планширь буксира попал шестидюймовый снаряд, изрешевший рубку и мостик. Мелкий осколок пробил дерево рубки и завяз в мощной грудной мышце капитана, упершись в ребро. Смерть не достала до сердца лейтенанта всего-то какой-то дюйм. Рулевому повезло меньше - осколок, влетев в иллюминатор рубки, попал ему в лоб, а еще пяток вошли в тело. Смерть была практически мгновенной.

       Когда "Силач" приблизился на три кабельтова, в "Фусо" наконец-то попал первый одинадцатидюймовый мортирный снаряд с Золотой Горы. По стоящей мишени вечно мазать не могли даже не слишком точные мортиры. Сразу после этого в телефонной трубке на командный пункт батареи (одно из нововведений, которые Макаров почерпнул в папке, переданной ему лекарем с "Варяга") раздался зычный голос адмирала, который потребовал прекратить огонь по стоящему на фарватере кораблю. После впечатляющего взрыва на палубе огонь с "Фусо" прекратился на минуту, которой хватило Балку на то, чтобы снять со штурвала тело рулевого и взяться за рукоятки самому. Он, ювелирно отработав за кабельтов до борта брандера "полный назад", снизил скорость с одиннадцати до пяти узлов. Поэтому энергия удара была потрачена не на проламывание бронированного борта "Фусо", а на его разворот вдоль фарватера. На какое-то время наступило шаткое равновесие - "Силач" пытался развернуть стоящий поперек фарватера брандеро-броненосец, кормовой якорь "Фусо", вцепившись в дно, с истинно самурайским упорством пытался не дать ему это сделать.

       На мостике "Фусо" Окуномия мрачно наблюдал за усилиями русского буксира, который был уже на волосок от того, чтобы пустить все жертвы, принесенные в этот день, к восточным демонам. Что еще он мог сделать при условии, что почти все орудия выведены из строя, и только пара 47-миллиметровок все еще пытается достать навалившийся на борт буксир, который вообще-то давно в мертвой зоне? Только повести всех, кто еще был на ногах, в последнюю атаку, и попытаться, пробившись в рубку буксира, отвести тот от борта тонущего броненосца, который уже осел на полтора фута. А может, вообще удастся утопить этот чертов пароход прямо у борта "Фусо", тогда уж точно фарватером еще долго не смогут воспользоваться крупные корабли.

       Над палубой броненосца пронесся последний приказ командира:

       - Команде вооружиться всем, чем можно! За Императора и Японию, на абордаж!!!

       Рулевой матрос, который, схватив с переборки пожарный багор, кинулся было в схватку, был послан в машинное отделение с тем, чтобы донести приказ об атаке до низов броненосца, где сейчас была сосредоточена большая часть команды.

       Первой волне атакующих не повезло - их встретила уцелевшая картечница Гатлинга, из которой азартно и метко палил прапорщик Щукин. На борт "Силача" успели перепрыгнуть только десять палубных матросов из трех десятков, кинувшихся в атаку. Пятнадцать человек были выведены из строя в момент рывка, остальные попрятались от ливня свинца за кнехтами и раструбами вентиляторов. Окуномия резонно решил дождаться второй волны из кочегарок, погребов и машинного отделения и приказал уцелевшим матросам затаиться и ждать. Столь удачно отстрелявшаяся картечница была снесена за борт внезапно ожившей 75-мм пушкой вместе с перезаряжавшим ее расчетом. Второй выстрел пушка сделать не успела - на "Диане", наконец, проснулись и всадили в место, откуда раздался выстрел, сразу три сегментных снаряда. Промазать с четырех кабельтовых не смогли даже артиллеристы крейсера, носившего гордое прозвище "сонной богини"...