— Странно, что они возвращаются вместе.

Арилье не ответил: похоже, ему это было безразлично.

Залезать в бочку, полную воды, Клеф опасался. Он долго ходил вокруг, заглядывал внутрь, пробовал воду пальцем, потом облизывал этот палец и даже пытался его кусать. Арилье терпеливо наблюдал за ним и уходить не собирался. Судя по виду эльфа, он готов был стоять тут целый день в ожидании, пока Клеф одумается и сделает то, что от него добивались.

Денис сказал приятелю:

— Ты уверен, что это не убьет его?

— Чистая вода еще никого не убивала, если только в нее не погружали с ноздрями.

— В таком случае, почему он сомневается?

— Наверное, забыл, — сказал Арилье.

— Забыл что?

— Что вода не убивает. Подождем еще.

Наконец физиономия Клефа прояснилась. Он принялся срывать с себя грязную одежду, рыча от нетерпения и царапая себе кожу. Денис отвернулся. Послышалось плюханье, и голова Клефа всплыла над краем бочки.

— Пусть отмокает, — удовлетворенно произнес Арилье. — Теперь уж никто не посмеет утверждать, будто мы не исполняем свой долг надзирателей.

— Да, — подтвердил Денис, довольный тем, как оборачивается дело, — мы настоящие тюремщики. Заботливые и неподкупные.

Оба согласились с тем, что теперь им надлежит забрать на кухне завтрак для Клефа и подыскать ему какую-нибудь приличную одежду. Защитница Гонэл будет довольна, когда пленник предстанет перед ней.

— Я на кухню, меня стряпуха любит, — сказал Арилье. — А ты поройся у меня в сундуке. За восемьдесят лет я накопил целую гору отменного барахла. Возможно, найдутся и обновы для Клефа.

Сундук у Арилье действительно имелся — плоский ящик, задвинутый под лавку. Иногда на него ставили кувшин с вином и кружки. На самом деле хранилось там совсем немногое — два теплых плаща, три или четыре рубахи, штаны с лохматой дыркой на колене и два широких золотых запястья.

Денис проводил Арилье глазами и обернулся к бочке. Оттуда таращилась голова Клефа. Она то погружалась в воду, то выныривала. Вода тихонько плескала. Вдруг Клеф начал яростно чесаться в бочке, подняв вокруг себя настоящую бурю.

— Ну, потише, — сказал ему Денис. — Не то расцарапаешься, будет кожа гореть.

— Слушай, — глухо проговорил Клеф, — никогда не судись со злой бабой, понял? Ты запомни это. Попробуешь квартиру отсудить — такого на тебя напустит…

Денис молча воззрился на него. Слова, произносимые Клефом, вроде бы, были все знакомые, но почему-то не помещались у Дениса в сознании. Квартира? Судиться? О чем он говорит?

— Я не сразу понял, — пробормотал Клеф, — ты ведь Морана клиент, да? У тебя лицо другое, чем у этих… Моран — он, сука, такого напускал… туману. Он, Моран, сука. Ты ведь понял, что Моран — сука?

— Я тебя не… понимаю, — сказал Денис. — Моран?

— Джурич Моран! Сука! — завопил пленник. Он несколько раз подпрыгнул, высовываясь из бочки почти до половины туловища, а потом сник и заплакал. — Другой мир, никто не найдет… те не нашли, так другие сыскали… сука…

— Ну, — сказал Денис, — все не так плохо. Ты ведь среди друзей, да? Ты мне веришь?

— Квартиру жалко было, — всхлипнул Клеф. Он поднял голову и обжег Дениса взглядом. — Тебе квартиру было бы жалко? Баба — сволочная и любовников водила… Но квартиру жалко. А?

— Ну… да, — согласился Денис. — Но теперь-то плохое позади. Ты среди своих.

— Ненадолго, — сказал Клеф и принялся жевать нижнюю губу. — Ненадолго, — повторил он невнятно.

— Что ты имеешь в виду?

— А чего я, по-твоему, сбежал?

— Ну, не знаю. Ты, наверное, из рабства сбежал, — предположил Денис. — Да?

— Не рабство и было… Ты под нашим начальством не работал, о рабстве не знаешь. Слушай, — сказал Клеф. — Они про вас много больше знают, чем вы думаете. Я для того и сбежал. Понял?

— Ну, вроде разведчика, — кивнул Денис.

Клеф оскалился.

— «Вроде!» Дурак — но спишем на молодость лет. Я ведь не идиот.

— А зачем идиота ломал? — разозлился Денис. — Я лично поверил.

— Все верят… Я и сам верю. Баба — злющая, сука, и квартиру отсудила, и такого на меня напустила — троллей не надо… — Он помолчал немного. — У них тут свой человечек есть, понял?

— У кого? — Денис ничего не понял.

— У серых, — сказал Клеф. — У хозяев моих. Стучит для них кто-то. Отсюда, из замка. Теперь понял? Дурак ты совсем. Малолетка. Иди, иди. Тебя твой остроухий за штанами для меня отправил?

— 'Гебе-то что? — огрызнулся Денис.

— Так для меня штаны-то… — Клеф мелко захихикал, ворочаясь в бочке.

Теперь он совершенно перестал вызывать у Дениса какое-либо сочувствие. Клиент Морана, злая баба какая-то, квартира… ругается через слово… и, главное, — чудовищное обвинение. Якобы кто-то из замка передает сведения троллям. Вот чушь!

Денису сразу вспомнились мамины разговоры. Нельзя смотреть на жизнь сквозь розовые очки. Люди всегда гаже, чем можно вообразить. Если тебе кажется, будто все идет хорошо, значит, ты что-то упустил.

И ведь мама даже не подозревает о существовании «законов Мэрфи»! Сама до всего дошла, собственным умом. Наверное, эти законы — правда. Даже если изначально сочинялись в шутку.

— Ты… ошибаешься, — сказал Денис Клефу. С силой сказал, так, как умел.

Он повернулся к пленнику спиной и поскорее ушел.

Джурич Моран стоял посреди комнаты в доме старухи процентщицы, в центре пыльного города Санкт-Петербурга с его желто-серыми камнями. Он смотрел на стену, обклеенную фотографиями. Одна или две совершенно выцвели. Путешествие тех, кто был на них запечатлены, уже закончилось.

Моран понятия не имел — каким именно оказался для них финал. Собственно, за подобное отношение Моран и был подвергнут изгнанию: он бездумно бросал в мир крайне опасные вещи. Из простого любопытства он разрывал непрерывную ткань бытия, а потом уходил, потому что сделанное переставало его интересовать.

Солнце робко проникло в захламленную пыльную комнату и провело лучами по снимкам. Здесь обитало большинство клиентов Морана — те, о ком никто из родных и близких не заботился. Никто не прятал эти фотографии от солнечного света, не хранил в книге или в медальоне у сердца.

Суровые, несчастные, отчаявшиеся — они доверяли свою судьбу Морану, последнему, кто стоял между ними и окончательной их погибелью. И Моран, как умел, заботился о них, — а умел он плохо, потому что на протяжении многих столетий ни о ком никогда не заботился. Он пришпиливал карточки к стене, потому что считал такой способ хранения наиболее безопасным. К тому же все они были у него постоянно на виду. Можно контролировать. Вы в надежных руках, ребята. Моран Джурич (Джурич Моран) бдит над вами, он корректирует вашу судьбу. Ага.

Моран снял выцветшие бумажные квадратики, скомкал их и сунул в корзину для ненужных бумаг. Что бы ни случилось с теми, чей мир только что был смят и выброшен, у них, во всяком случае, было довольно времени для того, чтобы разрешить все свои проблемы.

Иногда Морана посещала коварная мысль: а что, если сфотографировать самого себя? Чем это закончится — для всех его клиентов, для Истинного Мира и для самого Морана? Не произойдет ли аннигиляция? Вдруг створки бытия попросту схлопнутся, и всякая жизнь прекратится вообще? Опасно, опасно. Даже Моран не решался довести эксперимент до конца, а уж Моран всегда был отчаянной головой.

За годы жизни на Екатерининском канале Джурич Моран уже усвоил, что в период затруднений нужно пить водку. И когда его посещали тяжелые раздумья, он покупал «шкалик» и употреблял его в одиночку, не обременяя себя компанией.

Сейчас у него как раз наступил такой период. Называется — «момент». Шкалик закуплен. Стаканные грани облагораживают прозрачный напиток — водка, как установил Моран, даже на глаз отличается от обычной воды: она прозрачнее и блеск ее жестче.

С тяжелым вздохом Моран уставился на стакан. Пока что никаких озарений после выпитого его не посещало, но Моран не терял надежды. Когда у него под рукой не оказывалось подходящего объекта для экспериментирования, Моран, без тени колебаний, ставил опыты над собой.