Я ушла из детства в грязную теплушку,

В эшелон пехоты,

в санитарный г. звод.

Дальние разрывы слушал и не слушал Ко всему привыкший сорок первый год.

Я пришла из школы в блиндажи сырые,

От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,

Потому что имя ближе, чем Россия,

Не могла сыскать.

Родители Зои Боровиковой были простые люди: отец — строитель, мать — учительница. А ребенком в семье она была третьим — самым младшим и любимым. Хотя Зоя никогда не была на войне, её словно магнитом притягивали стихи московской поэтессы о роковых и тревожных годах:

Я только раз видала рукопашный,

Раз — наяву. И сотни раз — во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне.

Соединение на войне высокого и низкого, героического подвига и тяжелого труда, каждодневная готовность к схватке ассоциировались в ней с очевидными реалиями партийной работы. Зоя Боровикова имела на такое восприятие полное моральное право: много лет подряд, день за днем, она вела свой «рукопашный» бой с теми, кто мешал счастью ее родины.

Зоя Ивановна Боровикова работала первым секретарем райкома партии, а значит — была на передовой, где в атаку идут в полный рост. Отсюда — максимализм, несвойственная большинству женщин решительность и даже властность.

Близость характеров и взглядов Зои и Юли объясняется их стремлением не быть в стороне от важных для страны событий. Юля на войне была медсестрой, санитаркой в пехоте, самом неблагоустроенном роде войск. И не где‑нибудь в госпитале, а на передовой, в пекле, где под огнем приходилось некрепкими девичьими руками вытаскивать с поля боя раненых. Смертельная опасность и тяжкий труд вместе. «В общем, намучилась и насмотрелась…» — вспоминал Николай Старшинов.

А мне помнится по — девичьи стройный стан Зои Боровиковой, молодой ещё женщины, облеченной высокой партийной должностью. Открытое белое лицо, усеянное солнечными веснушками, лучистые светло — карие глаза, чуть подкрашенные дуги черных бровей. Чем не красавица? Многие мужчины откровенно засматривались на первого секретаря райкома партии, не решаясь открыто, как поступили бы в ином случае, заговорить на личные темы с высоким должностным лицом. Да и характер у Боровиковой был твёрдым: если что не так — может и послать по — мужски. Наряды носила Зоя Боровикова по фигуре, но простые и неброские: должность обязывала, хотя при желании могла одеваться не хуже других.

И Юля, как многие другие, в 1944 году после второго ранения, когда её списали вконец, возвратилась с фронта в солдатских кирзовых сапогах, в поношенной гимнастерке, шинели. Позже она напишет:

Я принесла домой с фронтов России Веселое презрение к тряпью — Как норковую шубку, я носила Шинельку обгоревшую свою.

Пусть на локтях топорщились заплаты,

Пусть сапоги потерлись — не беда!

Такой нарядной и такой богатой Я позже не бывала никогда.

Нет особой необходимости рассказывать современному читателю о характере труда партийного работника, тем более первого секретаря сельского райкома партии. По предыдущим материалам, что в достатке имеются в книге, несложно составить мнение об этой сугубо мужской профессии. Ответственно заявляю: на роль первого секретаря райкома партии кандидатуры подбирались тщательно. Учитывалось все: знания и опыт, образование и образованность, воля и преданность идеалам партии, национальность и предприимчивость, работоспособность и семейное положение, родословная, как правило, до третьего колена и чувство новизны, творчество и умение доводить начатое дело до конца, самостоятельность и способность работать коллегиально, прекрасное владение сельской спецификой и умение общаться в разных аудиториях, наконец, порядочность и разборчивость в знакомствах.

В целом о первых секретарях райкомов партии на Кубани судили по одной короткой, но емкой фразе: «Тянет или не тянет район?» То есть, по плечу ему пришлась тяжелая и ответственная ноша, или ошиблись в нем как руководителе.

Среди всех качеств, о которых упоминается выше, одно, пожалуй, самое главное. Его с молоком матери впитала Зоя Боровикова — это преданность делу, которая выражалась в безграничной вере в идеалы партии и способности коммуниста для достижения целей, поставленных партией, жертвовать временем, силами и даже собственной жизнью. Напомню, многие так писали в заявлениях при приеме в партию. Правда, немногие искренне в это верили, а тем более, поступили так, как обещали.

Иные, узнав о страшной и трагической судьбе обеих женщин, недоуменно пожимая плечами, восклицали: «Да зачем было так все близко воспринимать к сердцу?!»

Для обеих внутренний разлад начался в одно и то же время: в печально известные 90–е годы.

Для Юлии Друниной, человека с чистой совестью и открытой душой, кощунственно звучали голоса не только политических деятелей, пришедших к управлению Россией, но и некоторых литераторов, её коллег — поэтов. Они умудрились обвинить целое поколение в том, что и жило оно не так, как надо бы, и воевало не так, и делало не то, и с судьбой России, оказывается, подвело сильно.

В чем подвело‑то? Попробуй теперь выразить это от имени обвинителей четко и коротко — не получится. Так много всего было свалено в мусорную кучу «перестройки», так много разного наговорено. Хотя… Есть, пожалуй, короткая и четкая формула, в которой выразилось главное обвинение поколению, прошедшему войну, завоевавшему победу, построившему новое общество. Звучит она так: «Лучше бы фашистская Германия в 1945–м победила СССР. А еще лучше б — в 1941–м!» Это написал знаменитый журналист — «демократ» в самый разгар «перестройки», когда на головы наших ветеранов обрушивалось все больше и больше обвинений. Апофеозом их стала вот эта жуткая, предательская фраза: «Лучше бы фашистская Германия в 1945–м победила СССР…» Значит, они, теперешние ветераны (кто же еще?), виноваты, что не допустили этого!

Не прошедшим ту священную войну невозможно вполне осознать ошеломляющую силу воздействия такого изуверского психологического удара. Он поистине выбил у людей землю из‑под ног. Что получалось? Жизнь прожита зря. Война, победить в которой было смыслом их жизни, стала мерилом новых моральных ценностей. Герои, оказывается, не герои, враги — молодцы, предатели — настоящие патриоты. Впрочем, и патриотизм вскоре был объявлен «прибежищем негодяев». А Родина… Да чем уж тут гордиться, — начали яростно внушать из всех рупоров и со всех трибун, — за что любить её, такую нелепую и ничтожную, коли «живут победители хуже побежденных». И никого она не освободила. На самом деле, оказывается, была она и есть «империя зла»!

«Мир до невозможности запутан…»

Вот когда выдохнула Юлия Друнина эту горестную строку:

«Там было легче!»

Как ни странно,

Я понимаю Тех ребят,

Кто, возвратившись из Афгана,

«Там было легче», — говорят.

«Там было легче, — Одноглазый

Спокойно повторял земляк, — Поскольку ясно было сразу:

Вот это — друг,

А это — враг».

Ещё не понимала ни та, ни другая, как, впрочем, и многие, оказавшиеся под шквалом обрушившейся лжи, что запутанность эта вовсе не случайная и совсем не стихийная, что она продумана и по — своему организована. Ах, эти романтики — идеалисты! Всё‑то они привыкли воспринимать с доверчивой бесхитростностью и чистотой. Для них по — прежнему друг был другом, хотя, может, давно уже он перешел в стан врагов…

Если бы они смогли тогда разобраться! Если бы все мы вовремя смогли разобраться…

Вначале ничего не предвещало трагического исхода. Среда, 7 августа 1991 года, газетная информация: «Состоялся пленум Курганинского райкома КПСС. На нем рассмотрено заявление первого секретаря райкома партии 3.И. Боровиковой.

Пленум удовлетворил её просьбу, освободил от обязанностей первого секретаря райкома КПСС с целью сосредоточения на работе в районном Совете народных депутатов.

Пленум избрал первым секретарем райкома КПСС Ф. А. Пономарева, ранее работавшего заведующим организационным отделом райкома партии».