Дринкуотер не отрывал глаз от цели, прикидывая дистанцию. Она сокращалась — яхту сильно сносило под ветер, и куттер надвигался с левой раковины. Натаниэль скорее чувствовал, чем видел, как Джессуп сплеснивает пострадавшие в бою или оборвавшиеся в результате резкого поворота снасти. В движениях судна ощущалась неуклюжесть, говорившая о поступавшей в трюм воде. Отметив краем ума этот факт, он услышал звяканье помп — это Джонсон исполняет свои обязанности.

— Мистер Трэвеллер!

Ответа не последовало. Потом раздался доклад Джессупа:

— Джем сыграл в ящик, сэр… — последовала пауза, бывшая красноречивее любой эпитафии о друге. — С вашего позволения, я мог бы принять батарею правого борта.

В голосе боцмана слышалась высокая, напряженная нота, как, должно быть, и в его собственном. Натаниэль знал, что это говорит жажда крови, качество, заставляющее в такие моменты наивысшего напряжения намертво врезаться в память все слова.

— Именно, мистер Джессуп, батарея правого борта мне и нужна, — подтвердил капитан и ощутил, как его уверенность передалась палубе «Кестрела». Раненых увели от пушек, самых тяжелых Меррик с помощниками снес вниз, к Эпплби.

Разворачивающаяся вокруг них битва перестала существовать для Натаниэля. Он весь без остатка сосредоточился на «Драакене», пытаясь предугадать следующий шаг Сантоны. Подошел Джессуп.

— Я забил поверх ядер картечь, сэр, в орудия правого борта. Абордажные крюки готовы.

Усилием воли Дринкуотер заставил себя переключиться на боцмана. Распорядительность, подмеченная им в Джессупе, не замедлила принести плоды. Надо отметить это в рапорте. Если, конечно, будет кому его писать.

— Спасибо, мистер Джессуп.

Взгляд его скользнул мимо боцмана. На баке Джеймс Томпсон проверял пистолет и получал из рук Шорта кортик. Сам Шорт, с повязанным на голове платком, любовно поигрывал абордажной пикой. Тригембо, правящий, стоя у трапа, острие такой же пики, беспокойно поглядывал на Дринкуотера. Все расчеты пушек правого борта замерли в ожидании, как на учениях. Натаниэль разглядел огненную бороду Полла, наставленную на врага.

На один ужасный миг волна эмоций захлестнула Дринкуотера. Ему показалось, что и куттер и весь его экипаж очутились во власти вихря разнообразных сил, произрастающих из его личного желания мести. Но не могут они быть охвачены тем же безумным стремлением Дринкуотеру отомстить Сантоне, как не могли стать жертвами колдовских чар Ортанс Монтолон.

Он мотнул головой, стряхивая с себя наваждение. Это ничто иное как дисциплина, уверил он себя. И снова сконцентрировал внимание на «Драакен».

Не в силах бежать, яхта могла обороняться: лечь бортом к носу «Кестрела», дать продольный залп, снова продолжить отступление на север, чтобы еще раз повторить бортовой залп, когда придет время.

— Под ветер! — вскричал Дринкуотер, сам налегая на румпель и поворачивая «Кестрел» на четверть румба на штирборт, направляя свой корабль прямиком на яхту.

Куттер вздрогнул под обрушившимся на него залпом «Драакен». Дирик-фал был срезан и грот безжизненно обвис. От передних секций фальшборта дождем полетели щепы, а мощный звон свидетельствовал о том, что по крайней мере одно из ядер срикошетило от погонного орудия. Кто-то закричал, а один из рулевых молча отошел в вечность, снопом повалившись под ноги Дринкуотеру. Потом «Драакен» закончил поворот и начал обходить куттер на другом галсе, не далее как в двадцати ярдах с наветра.

— Джессуп, пора!

Лежавшие на палубе люди заняли места у орудий правого борта. «Драакен» поравнялся с ними.

— Огонь!

Борт яхты скрылся из виду, затянутый дымом от ее собственного залпа. Когда облако рассеялось, Дринкуотер разглядел пришедшие в полный беспорядок паруса. Сантона обрезал снасти, и «Драакен» дрейфовал по воле ветра. Со своей малой осадкой, яхту будет сноситься быстрее куттера, который тоже терял ход. Грот «Кестрела» бесполезно свисал, топсель и кливер почти не работали из-за пробоин.

— Обрезать снасти! К абордажу готовься!

Канониры «Кестрела» посылали в яхту ядро за ядром с предельно возможной скоростью. Это была бойня, и хлопанье парусов звучало в унисон со стонами раненых и ревом орудий. Потом из пороховой мглы показался «Драакен», его мачта находилась напротив румпеля «Кестрела».

— Абордажная партия на ют! — рявкнул Дринкуотер, вытащив из-за пояса пистолет и выхватывая тесак. Сквозь дым он разглядел Тригембо, Шорта, Джеймса Томпсона и еще с полдюжины матросов, лица которых были знакомы ему как лица старых друзей.

«Кестрел» вздрогнул, когда «Драакен» ударился о его корпус; голландцы начали набрасывать концы на все, за что можно было зацепиться. Ветер снес последние клочья дыма, и теперь, когда орудия замолчали, можно стало рассмотреть врагов.

Те скопились у борта, округлые красные рожи среди блеска кортиков, топоров и остриев пик. Дринкуотер пытался разглядеть Сантону, но забыл о нем, когда голландцы хлынули через фальшборт. «Кестрельцы» подались назад, очистив собственную палубу вплоть до шлюпок, закипела ожесточенная рукопашная. Дринкуотер рубил и колол, слыша, как Тригембо орудует пикой справа от него, а Джеймс Томпсон слева. Нога лейтенанта наступила на чье-то трепыхающееся тело, но он не мог опустить глаз, будучи вынужден отражать неумелый выпад со стороны белобрысого юнги с застывшим в глазах мужеством отчаяния. Мальчишка нанес очередной укол, неточно, но быстро. Дринкуотер рубанул наотмашь по излишне вытянувшейся руке. Юнец отпрянул, завыв и выронив оружие.

Натаниэль остановился на миг. Он чувствовал, что атака голландцев захлебывается, британцы же, прижатые к гичкам, твердо держат оборону.

— «Кестрельцы», вперед!

Клич Дринкуотера походил скорее на хрип, матросы, перехватив поудобнее пики и кортики, двинулись, гоня перед собой врага. Шорт запрыгнул на орудие левого борта и с диким хохотом скинул одного из голландцев за борт, после чего прижал еще двоих к гакаборту. Они были безоружны, и Шорт пришпилил их к доскам как крестьянин, скирдующий солому.

Лейтенант пробивался к правой раковине, где голландцы перебирались на свое судно.

— На абордаж, Джеймс! Захватим ублюдка! — закричал он, и стоявший рядом Томпсон оскалился.

— Я с вами, мистер Дринкуотер! — раздался голос Тригембо, а тут уже подоспели Хилл и Балмен с расчетами погонных орудий. Заскочив на планшир, они спрыгнули на палубу «Драакена» и, повинуясь силе инерции, устремились вперед. Озверевшие от многомесячной блокадной рутины англичане дрались куда охотнее голландцев, вырванных из уютной гавани и вынужденных сражаться ради интересов чужой страны.

Сопротивление было очаговым, оно утратило твердость. Тут ухо Дринкуотера уловило поток яростных ругательств, сильно отличавшихся от стонов и проклятий умирающих голландцев.

Орудуя тесаком, Дринкуотер пробивался на ют. Перед ним возник голландский офицер, вставший в позицию. Инстинкт подсказывал Натаниэлю остановиться и последовать примеру неприятеля, но тут появился Шорт с перекошенным злобной радостью лицом, и устремился с пикой на офицера. Пистолетная пуля ударила Шорта в глаз, снеся половину черепа, но тот уже распластался в выпаде, и голландский лейтенант рухнул на палубу, пронзенный пикой и придавленный содрогающимся в конвульсиях телом помощника боцмана.

Дринкуотер сделал шаг в сторону и оказался лицом к лицу с человеком, стрелявшим из пистолета. Это был Эдюар Сантона.

Француз отбросил пистолет и замахал шпагой в molinello, как в прошлый раз в Ширнессе. Дринкуотер вскинул тесак, горизонтально парируя удар, и лезвия скрестились. В этот миг рядом с ним появился Тригембо, целя пикой в незащищенный живот Сантоны.

— Живым, Тригембо! Брать живым!

Собравшись с силами, Натаниэль вывернул кисть, высвободил клинок и нацелил его на открытое предплечье француза.

Сантона, защищаясь от двоих противников, больше опасался пики, и пытался отразить ее, хотя Тригембо, повинуясь приказу, приподнял оружие. Острый наконечник достал до лица француза, оставив на его лице большую уродливую отметину, и Сантона повалился, обливаясь кровью.