ЛИДОЧКА

Как-то в середине года один из товарищей спросил меня:

— Что вечером делаешь?

Я неопределенно пожал плечами.

— Хочешь, познакомлю с одной девчонкой?

— Кто такая?

— Лидочка. Моя соученица по школе. Сегодня я должен к ее матери зайти по делу. Можешь пойти со мной.

Вечер был свободный, и я согласился. Чтобы произвести впечатление на будущую знакомую, я надел свои лучшие вещи: белый макинтош, шляпу и синие вылинявшие «дунгари».

На третьем этаже облупленного дома на Лиговском проспекте мы позвонили в дверь, обшитую черной клеенкой. Какая-то древняя старушка впустила нас в прихожую. Я намеренно долго стаскивал свой «макен», все надеялся, что выйдет эта самая девчонка, с которой я пришел знакомиться, и будет поражена моим иностранным видом, но она не вышла. Вместо нее появилась полная, еще не старая женщина с жестковатыми голубыми глазами, затянутая в черное шелковое платье.

— А, мальчики, здравствуйте. Проходите в гостиную. Как поживают родители? — спросила она моего товарища. — Здоровы? Как дядюшка?

Приятель ответил на все вопросы и потом сконфуженно сказал:

— Мне бы надо с вами поговорить наедине, Анна Николаевна.

— Ну что ж, пойдем поговорим, если надо. Вы нас извините, — обернулась ко мне хозяйка.

Они вышли. Я чувствовал себя крайне неловко. Но тут отворилась дверь. В комнату вошла девушка.

Я взглянул на нее и понял, что это именно она, та, которую я искал, о которой мечтал, видел во сне и уже любил, никогда не встречая прежде. Светлая, подстриженная под мальчишку головка, лазурные глаза, широкий носик и родинка над верхней губой. Она! Лидочка была одета в длинную бархатную толстовку и такую короткую юбочку, что она еле-еле прикрывала колени.

— Здравствуйте, — проговорила Лидочка и улыбнулась.

Не знаю, каким колокольчиком прозвучал ее голос. Мне показалось, что я услышал музыку. Я поздоровался и больше не сказал ни слова. Что со мною случилось? Раньше я никогда не смущался в присутствии девушек. Даже бывал излишне развязен. А тут…

Меня о чем-то спрашивали, я отвечал односложно и замолкал. Скоро мы стали собираться домой. Нас не удерживали. На прощание Лидочка сказала из вежливости:

— Заходите, пожалуйста.

Щелкнул замок. Мы спускались по лестнице.

— Добрая старушка, — засмеялся приятель. — Дала пятерку до стипендии. Живем! А то не у кого было занять. Специально за этим и приходил. Как, понравилась Лидочка?

— Ничего, — как можно безразличнее ответил я.

Целую неделю я мучился. В голову ничего не лезло. Несколько раз подходил к телефону, хотел позвонить. Придумывал, что скажу. Что-нибудь веселое, остроумное, возьму реванш за глупое поведение, пусть знает, с кем имеет дело. Не придумал. Ходил как в воду опущенный.

В субботу после занятий в мореходке решился. Набрал номер.

— Алло?

— Лидочка? Юра говорит.

— У меня Юр знакомых нет.

Не помнит. Этого я и боялся.

— Ну, Юра. Еще с этим… — я назвал имя моего товарища, — у вас дома целый час сидел. Вспомнили?

Помолчала.

— Теперь вспомнила. Вы еще в таких смешных штанах были: с передником и лямками, как у детишек. Да?

«Смешных»! Высший класс мореходской моды, а она — смешных!

— Ага… в синих.

Или пан, или пропал.

— Я хотел вас в кино пригласить. Картина мировая идет в «Паризиане». Называется «Жизнь за жизнь». Пауль Вегенер играет. Пойдем сегодня?

— Сегодня не могу. Завтра, если вам удобно.

Согласилась! Я даже трубку чуть не выронил от радости. Договорились встретиться у кинотеатра за полчаса до начала сеанса.

Вечером я никуда не пошел. Сидел дома и мечтал о Лидочке. Все представлял, как мы с ней в кино пойдем, о чем будем говорить. А в воскресенье занялся приведением в порядок своего туалета. Выутюжил брюки, робу решил не надевать, «макен» почистил, поля у шляпы прогладил. Надел рубашку с галстуком. Без конца смотрел на часы. Они как будто остановились. Я и за книги хватался, и комнату прибирал, и задание по навигации пытался выполнить. За час до начала не выдержал. Оделся, выскочил из дому. Бог мой, меня так и обожгло! Мороз градусов двадцать пять! В трамвае я уже закоченел. С полчаса я бодро подпрыгивал у входа в «Паризиану», согреваясь испытанным методом извозчиков — сам себя хлопал по спине. Но к семи часам я уже доходил. Сеанс начинался в семь пятнадцать, а Лидочка не приходила. Я с надеждой смотрел на каждый трамвай с номером «четыре», на нем она должна была приехать. Напрасно. Трамваи катили один за другим, ее не было.

«Не придет, — думал я. — Обманула! Знает ведь, что мороз. Двадцать минут уже жду сверх срока. Не придет. Еще пять минут — и уйду. Хватит. Подумаешь, королева!»

Но проходило пять минут, еще пять, а я все прыгал у входа в кино. Не уходил. Ровно в семь тридцать она сошла с трамвая.

— Ах, ах! Я, кажется, немножко опоздала? Не сердитесь, пожалуйста. Задержалась дома. Ну не сердитесь, — ворковала Лидочка, беря меня под руку.

— Н… ничего. Мы опоздали на сеанс. Пропали билеты. П… пойдем на второй, — прошептал я плохо ворочающимся от мороза языком.

Лидочка говорила, извинялась, сожалела, что пропали билеты. Я не слушал. Мне было нестерпимо холодно. Только через некоторое время, в фойе, в ожидании начала второго сеанса, я начал отогреваться и стал способен шутить и отвечать ей.

Когда же мы очутились в теплом, темном зале, мне сделалось совсем хорошо. Я взял ее руку в свою и, испытывая невероятное блаженство, привалился к ее плечу. От белого барашкового воротничка пахло дешевенькими духами. На экране страдал Пауль Вегенер. У меня начали слипаться глаза. Меня разморило. Я собрал всю свою волю, чтобы не уснуть, как-то непроизвольно положил голову на белый Лидочкин воротник и задремал.

— Бедный мой! — услышал я ее голос — Перемерзли. Как я виновата перед вами! Но я не думала, что вы будете ждать так долго…

Ее слова были лучшей наградой за все мучения, что я перенес.

Фильм кончился. Мы вышли на улицу. Мороз стал еще крепче. Я посадил Лидочку в трамвай.

— Обязательно звоните! — крикнула она с площадки.

Несколько позже, сидя дома с намазанными гусиным жиром ушами, я подумал, что Лидочка опоздала нарочно. Наверное, испытывала меня на верность. С этого началась наша любовь.

Я совсем забросил занятия в техникуме. Мы встречались почти каждый день. Ходили по морозу, по слякоти, ездили за город. Лидочка приходила ко мне, я приходил к ней, к величайшему неудовольствию Анны Николаевны, Наверное, ей не нравилась такая неразлучная дружба.

Весной, перед самым окончанием первого курса, когда мы уже сдали все предметы и готовились уезжать на практику, пришла грустная Лидочка.

— Я на минутку. Все очень плохо. Мы должны расстаться и больше не видеться.

— Почему?

— Мама настаивает. Она говорит, что я должна выйти замуж… и ты этому мешаешь.

— А ты что?

— Я не хочу.

Расстаться? Не для того я искал ее, чтобы вот так просто отпустить. Мама настаивает. Невозможно! И я принял решение. Ведь мне было девятнадцать.

— Успокой мать. Выйдешь замуж.

— Ты с ума сошел! Ни за кого не выйду.

— Выйдешь. За меня. Завтра. Согласна?

Она не колебалась:

— Согласна. А жить как будем?

— Там увидим. Завтра я пойду в техникум, получу обмундирование и к двенадцати приду на угол Фонтанки и Невского. Там и загс. Не опаздывай.

На следующий день я поехал в мореходку. Получил там бушлат с двумя золотыми птичками на рукаве, что означало «второй курс», пару сапог и две тельняшки. Все это я свернул в неуклюжий тюк, перевязал смоленым шкимушгаром и был готов к бракосочетанию.

Ровно в двенадцать я стоял у загса. Невеста, конечно, опоздала. Минут на двадцать. Мы поднялись на второй этаж. Красные от смущения, подали паспорта. Я все еще держал свои пожитки в руках, не зная, куда их деть. Женщина, производившая запись, подозрительно оглядела нас. Нет, все было в порядке, кроме нашей неприличной молодости. Через десять минут мы стали мужем и женой.