В этот период зародилось замечательное движение по сбору средств на восстановление разрушенного немцами города машиностроителей. Командование и политотдел учредили переходящее знамя дивизии для вручения лучшему производственному коллективу Мариуполя. Начальник политотдела дивизии полковник Дмитрий Константинович Мачнев пригласил к себе Николая Лавицкого и сказал:

— Поступил приказ: нашим представителям выехать в Мариуполь для вручения переходящего знамени 9-й гвардейской дивизии лучшему предприятию — заводу имени Ильича. В этом городе развернулся сбор средств на постройку самолетов. Истребители получат лучшие летчики. Кого бы ты назвал в их числе?

Николай, не задумываясь, ответил:

— Ванюшка Бабак и Василий Шаренко. Отличные летчики. Дерутся смело, себя не щадят!

Мачнев улыбнулся:

— Я ведь тоже так подумал: Бабаку и Шаренко ехать.

Дмитрий Мачнев был в дивизии с первых дней ее формирования. Николай успел хорошо узнать его. Запомнилась первая встреча в Гудермесе, когда штаб дивизии только что стал базироваться на северо-восточной окраине города.

Село Никольское, Енотаевский район Астраханская область. Далекие годы. Давно минувшие дни. Первый воспитанник коммуны. Первый комсомолец. Первый из села счастливчик, попавший в число слушателей губернской совпартшколы. Первый организатор передвижной школы политграмоты. Бойкий и смышленый парень. С винтовкой в руках он сражался против бандитов, доставал хлеб голодающим Поволжья. И вот теперь начальник политотдела дивизии. Полковник. Был он прекрасным партийным работником. Летчики его любили. Лавицкому льстило, что Мачнев с ним советуется.

— Ну так что, Бабак и Шаренко?

— Так точно, товарищ полковник.

— И нам с тобой, — сказал Мачнев, — тоже работенка найдется. Не будем же мы отставать от школьников, которые уже собрали тридцать тысяч рублей и просят разрешить приобрести самолет для вручения летчикам-истребителям.

В канун нового, 1944 года Мачнев и Лавицкий вручили переходящее знамя дивизии труженикам города Мариуполя.

8 января 1944 года в газете «Приазовский рабочий» появилась статья Лавицкого «К новым успехам на фронте и в тылу», в которой он писал, что летчики-гвардейцы передали на восстановление освобожденного Мариуполя 160 тысяч рублей.

В феврале в мариупольскую школу № 2, где начинался сбор средств на постройку самолетов, пришла телеграмма. Ребята читали: «Высшая правительственная. Мариуполь. Средняя школа № 2. Директору школы т. Полубогатько. Комсоргу школы т. Кушнаревой. Прошу передать учащимся и учителям средней школы № 2 города Мариуполя, собравшим тридцать тысяч рублей на постройку самолета, мой горячий привет и благодарность Красной Армии. Желание учащихся и учителей будет исполнено. И. СТАЛИН».

А 16 апреля школа вручала специально прилетевшим для этого летчикам-гвардейцам самолет.

Летчики помогли взобраться на крыло истребителя комсомольскому вожаку школы Гале Кушнаревой.

— Бейте крепче фашистов, — говорила она. — Гоните их с нашей земли! Храбро сражайтесь за нашу Отчизну!

Боевая машина, на фюзеляже которой красной краской была начертана надпись: «От учащихся и учителей средней школы № 2 города Мариуполя», улетела на фронт. Вел ее летчик, друг Николая Лавицкого Иван Ильич Бабак.

Неразговорчивый, прямой, Бабак всегда был строгим судьей летчикам. И Николай мерил по нему все свои поступки. Сколько было правды в этом человечище! Бабак говорил:

— Если бой длится двадцать минут, весь уйди в этот бой, все отдай за эти двадцать минут. Не жалей себя.

И Николаю однажды было приятно услышать, когда Иван Ильич сказал летчикам:

— Учитесь драться у Лавицкого!

А ведь такую похвалу надо было заслужить у «воздушного барса», как звали Бабака. А сам Иван Ильич по этому поводу говорил:

— Вовсе я, Коля, не барс. Я Иван из украинского села Алексеевки, что незаметной точкой виднеется на карте между Кривым Рогом и Никополем. Но не это главное, а то, что одним воздухом мы дышим с тобой, делаем одну, надо сказать, нелегкую работу: бьем фрицев. И чем скорее мы изживем эту нечисть, тем чище будет воздух над Родиной. Понимаешь?

— Ну, как же тут не понимать, — соглашался Николай, пыхтя сигаретой. — Ведь давно уже, кажется с мая сорок второго, знакомы.

И они пускались в воспоминания о тех боях.

Кавказ был почти отрезан от центра. Новых самолетов не было. Старые изнашивались, а запасных частей не хватало.

Когда боевых машин стало совсем мало, создалась постоянная группа. Дмитрий Глинка брал в свою пару Ивана Бабака, Николай Лавицкий летал в паре с Владимиром Канаевым. В зависимости от количества исправных самолетов в труппе были Иван Свинаренко, Иван Шматко, Василий Шаренко, Василий Сапьян.

Летать, вести боевые действия было исключительно трудно. Мотороресурсы на исходе. Едва хватало сил оторвать самолет от земли при взлете. Многие летчики выходили из боя преждевременно.

После одного неудачного вылета Лавицкий рассвирепел:

— Мы что, на прогулку по Дерибасовской собрались? Я у вас спрашиваю? Молчите… — И тут разразился такими словами, каких от него никогда не слышали, — Фрицев испугались?!

Побелевший, он ругал друзей на чем свет стоит. Лавицкий был вообще-то прав. Но хотелось ему и возразить.

— В бой с полной уверенностью пойду только с Бабаком. Все остальные — трусы…

— Это на него непохоже. Никогда таким не видел. Вспыльчивый. Горячий. Но тут он превзошел самого себя. Для него нет никаких причин, чтобы не выполнить задание, — почесав затылок, проговорил его ведомый Канаев, когда Лавицкий, хлопнув дверью, вышел на улицу. — Вот он сейчас назвал в числе лучших Бабака. Согласен! Но Дмитрий Глинка дерется с врагом не хуже. Не так ли, Дима?

Глинка повернулся:

— Хочешь, скажу правду?

— А что?

— Прав Лавицкий, да и только. Вы слышали, чтобы он когда-нибудь жаловался на усталость? Весь отдается делу. И самолет у него всегда в порядке. А условия — одни. Надо из себя выжимать все. Это настоящий летчик-истребитель. Айда с ним мириться.

Кажется, было это совсем недавно — в дни боев за Малгобек и Грозный, а с тех пор прошло почти два года.

Во время итогов летного дня, слушая выводы генерала Васильева, И М. Дзусов написал записку Лавицкому: «Завтра получишь специальное и ответственное задание. Зайдешь ко мне лично!»

Весна была в полном разгаре. Черниговка, как и все притаврийские деревушки, от весенней распутицы тонула в грязи. Только возвышались надо всем курганы, составлявшие своеобразную тайну степи. На них застыли каменные изваяния далеких предков — угрюмые, настороженные, скрывающие разгадку «бабы».

Для чего были воздвигнуты? Может быть, что-нибудь стерегут они? Может, указывали путь-дорогу в далекие времена скифам? А может быть, их задумали еще каспии — очень древние народы? Кто знает?

На одном из холмов на громадном шесте установлен постоянный спутник аэродромов — полосатый конус. По нему узнают направление ветра. Часто на этом знаке сидел старый орел, которого абсолютно не смущал непрерывный рев моторов. Посидит минут пять, потом полетает. И опять сидит…

Николай думал: «Что привлекает сюда старую птицу?»

Для Лавицкого пока что оставалось тайной и напоминание командира дивизии зайти для личного разговора.

«Пора к Дзусову», — подумал он, взглянув на часы. Вскоре он был на командном пункте. Здесь ожидали командира дивизии еще четыре летчика.

— Ну, как спалось? Как отдыхалось? Что виделось во снах богатырских? — начал командир дивизии, стараясь сгладить официальное начало. — Может быть, соскучились по югу? Может быть, хочется побывать, скажем, на берегу седого Каспийского моря?

— А нам и на фронте неплохо, — ответил за всех Лавицкий.

— Вот как раз об этом и пойдет речь. Ради фронта надо поработать. Вам известно, что цель проверки, которая сейчас у нас проходит, — определить степень готовности дивизии к боевым действиям. Но чтобы окончательно сказать: «Мы готовы!», необходимо получить в Вазнани, близ Тбилиси, и доставить на аэродром Черниговка «аэрокобры». Да, кстати, меня срочно вызывают в Москву: похоже, что отзовут из дивизии совсем.