Если оставить в стороне Альпийский и Пиренейский фронты, которые вследствие своей отдаленности от Парижа не представляли особенно сильной угрозы, положение выглядело следующим образом.

Вдоль северной границы силам австрийцев, ганноверцев и гессенцев, достигающим в совокупности 118 тысяч штыков, противостояли республиканские Северная и Арденнская армии. После измены Дюмурье, вместе взятые, они насчитывали едва 22 тысячи. Весенний и летний наборы увеличили их численность до 108 тысяч. Однако, исключив больных, штрафников, отпускников и занятых на вспомогательных работах, Сен-Жюст уменьшил при подсчете находящихся под ружьем в обеих армиях более чем наполовину, дав приблизительную цифру 50 тысяч. Это было в два с половиной раза меньше, чем у врага. При этом необходимо было учитывать значительную протяженность фронта.

Сен-Жюст сразу взял Северный фронт на заметку.

На Восточном фронте положение складывалось иначе. Здесь 84 тысячи пруссаков и австрийцев имели против себя две республиканские армии — Мозельскую, насчитывающую 83 тысячи человек, и Рейнскую, доходившую к этому времени до 100 тысяч. Если из этого числа, проведя ту же счетную операцию с больными, отпускниками и т. п., откинуть даже половину, оставалось число бойцов, более чем уравновешивающее силы противника.

Сен-Жюст делал двоякие выводы — дальнего и ближнего прицела. Первые касались маневренной переброски войск, и к этому подойти вплотную он собирался позже. Выводы же, которые требовали немедленного решения, касались деятельности и личности одного из главных представителей французского командования — генерала Кюстина.

Генералу Кюстину в марте были доверены войска Восточного фронта. Хотя его силы по численности не уступали силам врага, он вдруг бросил французские склады в Рингене, Крейцнахе и Вормсе, быстро отступил к Ландау, но и там не считая себя в безопасности, отошел за реку Лаутер, предоставив неприятелю возможность обложить осадой Майнц. Это произошло в начале апреля. Тогда же, размышлял Сен-Жюст, генерала, который был абсолютно бездарен или, что представлялось более вероятным, предавал, следовало отстранить от должности и отдать под суд. Где там! «Комитет Дантона» на подобное был не способен. Вместо этого оскандалившегося генерала по ходатайству его друга Гаспарена перебросили на Северный фронт. Совершенно очевидно, что сделано это было с целью похоронить поведение Кюстина на Восточном фронте. Но что же дальше? Быть может, получив новое назначение, генерал поспешил искупить свои ошибки? Ничуть не бывало. Как командующий Северным фронтом он показал себя не лучше, чем раньше. Он провел авантюру якобы с целью спасти Майнц, хотя Майнц был на Восточном фронте. Сен-Жюст не сомневался, что города изменник не спасет. Зато, распылив свои силы, Кюстин еще более оголил Северный фронт, в то время как Валансьен и соседние крепости находились под угрозой. Не ясно ли, что он идет по стопам Дюмурье? Ну как тут не вспомнить, что в своем последнем, предсмертном номере газеты Марат обличал именно Кюстина, а Комитет и Конвент остались глухи к его предостережениям!..

Сен-Жюст понимал: медлить нельзя. Невзирая на то что он был одинок в Комитете — Кутон болел, а Ленде находился в командировке, — он смело поставил вопрос о Кюстине на первом же пленарном заседании.

Гаспарен немедленно выступил в защиту своего ставленника. «Красавчик Эро» промолчал.

Совершенно неожиданно Сен-Жюста поддержал Барер, и поддержал горячо. Тогда остальные согласились с Сен-Жюстом и Барером. Гаспарен оказался в изоляции.

Конвент немедленно вызвал Кюстина в Париж.

В ночь на 22 июля генерал был арестован.

Это была первая победа Сен-Жюста в Комитете.

Первая, но какая! Он оказался во всеоружии. Он показал коллегам недюжинную эрудицию, умение выделить главное, способность четко аргументировать свою мысль. Недаром же хитрец Барер поддержал его!

Ближайшие дни еще более убедили Сен-Жюста: он рассчитал все правильно, можно даже сказать — математически точно.

23 июля пал Майнц.

28 июля враг овладел Валансьеном.

Оскандалившийся Гаспарен не стал ждать дальнейшего развития событий. Сразу после падения Майнца, ссылаясь на расстроенное здоровье, он подал прошение об отставке. Просьба его была удовлетворена: 27 июля он «по болезни» вышел из состава Комитета общественного спасения.

27 же июля на освободившееся место был назначен Конвентом Максимильен Робеспьер.

Радость Сен-Жюста была столь велика, что, несмотря на свою обычную сдержанность, он не мог ее скрыть. Он крепко обнял друга.

Итак, его победа оказалась двойной: добившись ареста изменника, он содействовал этим водворению в Комитете человека, который и только который был там абсолютно необходим.

Наконец выздоровел и Кутон.

Конечно, то, что теперь рядом с ним были оба его соратника и друга, значительно облегчало положение Сен-Жюста и давало ему большую уверенность в правоте своих действий. Правда, и Кутон, и Робеспьер были весьма далеки от проблем, связанных с войной. Неподкупный никогда не вникал в детали кампаний и битв и не скрывал, что ничего не смыслит в стратегии и тактике; зато он отлично разбирался в цивизме генералов, и здесь его нюх был очень полезен: после Кюстина были отстранены и отправлены в Трибунал преступно бездеятельные генералы Ушар, Богарне и Шауенбург.

А в конце июля — начале августа внимание всего Комитета было приковано к Северному фронту.

Падение Валансьена, главного форпоста на севере, угрожало вторжением. Именно здесь герцог Кобургский мог легко осуществить прорыв фронта и выйти на самую короткую дорогу к Парижу. Еще раз тщательно просмотрев планы и карты, Сен-Жюст пришел к выводу, что необходима переброска части сил с Восточного фронта на Северный.

Эта мысль Сен-Жюста была одобрена Комитетом.

9 августа переброска была осуществлена, в результате чего численность Северной и Арденнской армий сразу возросла до 70 тысяч человек. Перед Кобургом возник непреодолимый заслон, а в будущем уже предчувствовались победы республики.

Так молодой член Комитета общественного спасения Антуан Сен-Жюст в период отсутствия необходимых контингентов,[15] кризиса командования и хронической нехватки продовольствия заставил Комитет придерживаться динамичной «политики обстоятельств».

Сен-Жюст, говоря об этой новой стратегии, всегда подчеркивал две ее стороны: смелость и осмотрительность, решительность нанесения удара при полном учете ресурсов.

— Только дерзость в сочетании с мудростью создает искусство побеждать, — не раз говорил он.

Не меньшее значение придавал Сен-Жюст снабжению армии и городов страны, в первую очередь цитадели революции — Парижа. Между тем продовольственная проблема все более обострялась. Экономический кризис лета 1793 года толкнул предпринимателей и торговцев в объятия контрреволюции. Недовольство богатых фермеров, придерживавших свои продукты, могло парализовать оборонные усилия крепостей и пограничных городов страны.

Сен-Жюст с обычной для него решительностью поставил в Комитете проблему продовольствия и снабжения весьма недвусмысленным образом: экономика страны должна быть мобилизована на нужды национальной обороны. Действительно, уж если мы ради спасения родины без всякой неловкости превращаем мирных людей в солдат, то почему должно нас смущать столь же необходимое для спасения родины вторжение в сферу производства и торговли?..

И Конвент, идя навстречу предложению Сен-Жюста, 9 августа впервые декретировал реквизицию в качестве одной из мер общественного спасения. Отныне все фермеры, производители зерна, за исключением бедняков, имевших менее пяти арпанов засеянной земли, должны были сдавать государству часть своей пшеницы и ржи по прогрессивной разверстке. Разверстка предусматривала очень большую разницу в количестве подлежавшего реквизиции зерна в зависимости от состоятельности культиватора. Стоимость реквизированного зерна оплачивалась администрацией по государственной цене, то есть по ставкам майского максимума.