Врагами станут и те, кто не понял этого, кто проявляет снисходительность к мятежникам и пытается сгладить острые углы.
Когда процессия вернулась в сад Кордельеров, было около полуночи. Толпы народа на улицах и в саду тихо пели революционные песни. Через каждые пять минут на Новом мосту раздавались пушечные залпы.
В глубине сада, ярко освещенного факелами, — сложенный из больших камней холм. В его нижней части виднелось отверстие, закрытое железной решеткой. Над решеткой в нише временно поставили драгоценную урну, в которой хранилось сердце Марата. Холм был увенчан обелиском с надписью:
Здесь покоится Марат…
Он кончил преждевременной могилой.
Так кончим и все мы: долгая жизнь не входит в наши планы.
Ибо мы будем бороться до последнего врага или до последнего патрона; если не сможем победить, погибнем, и если одержим победу, но не закрепим, то погибнем также.
«Гора между двух огней», — сказал как-то Робеспьер.
Но теперь они видят: двух огней нет, есть только народ и его враги. Тот, кто не идет с народом, идет с его врагами. Истина простая и ясная как день. Но чтобы прийти к ней, сколько пришлось блуждать в потемках…
На следующий день произошло одно пустяковое событие, на момент отвлекшее Сен-Жюста от серьезных мыслей. Началось с того, что он с удивлением заметил непонятную веселость кое-кого из коллег. Потом ему вручили брошюру с заранее отчеркнутым местом…
Виной всему оказался старый знакомец, который с некоторых пор буквально не выносил его (впрочем, чувство было взаимным), — член Конвента и журналист Камилл Демулен.
Совсем недавно, 11 июля, с Камиллом случилась пренеприятная история. Депутат Камбон известил Конвент о только что раскрытом роялистском заговоре, во главе которого стоял генерал Диллон, уже арестованный и допрошенный.
И вдруг Камилл бросился к трибуне Конвента с опровержением.
— Нет ничего нелепее этой басни! — вопил он.
Друзья Камилла переглядывались. Всем было известно, что Демулен постоянно обедал у Диллона и что Диллон ухаживал за женой Демулена, которая, как полагали, и толкнула мужа на этот выпад. Но выступить в такое время в защиту генерала-роялиста…
Председатель Тюрио, желая спасти безумца, отказал ему в слове.
— Не давайте этому идиоту позориться! — крикнул с места кто-то из депутатов.
А когда понурый Демулен выходил из зала, вслед ему бросили:
— Ступай обедать с аристократами!
Сен-Жюст во время этой перепалки не проронил ни слова. Однако, когда Демулен проходил мимо, он окинул бывшего приятеля ледяным взглядом, и Камилл поймал этот взгляд…
Этот ничтожный инцидент никогда бы не задержался в памяти Сен-Жюста, если бы именно сегодня, 17 июля, не обнаружилось его продолжение. Разъяренный журналист выпустил брошюру «Ответ Камилла Демулена по поводу дела Артура Диллона». Оправдывая себя, он пустил несколько стрел в своих критиков. Одна из них предназначалась Антуану.
«После Лежандра, — писал Демулен, — самым тщеславным членом Конвента является Сен-Жюст. По его поведению и манере держаться видно, что он смотрит на свою голову как на краеугольный камень республики и носит ее на плечах с таким уважением, будто это святые дары».
Сказано было зло. Очень зло. Но и остроумно.
Робеспьер, хохоча до упаду, сказал, что Демулен написал лучший портрет Сен-Жюста и теперь художникам нечего зря трудиться.
Смотря на себя в зеркало, Сен-Жюст не мог не признать, что его хулитель был в чем-то прав. Действительно, он всегда слишком прямо держался и слишком высоко поднимал голову; со стороны, вероятно, он выглядел неестественно натянутым и принужденным… Как бы то ни было, шутка Камилла именно потому, что она была остроумна и била прямо в цель, глубоко уязвила его. Но с ответом он не спешил.
Страшная смерть Марата произвела ошеломляющее впечатление на Париж и народ всей страны.
Народ требовал мести.
У Марата немедленно обнаружились «наследники»: вожди «бешеных» Жак Ру и Леклерк объявили себя продолжателями его газеты.
Заместитель прокурора Коммуны журналист Эбер сказал:
— Если нужен наследник Марата, если нужна еще одна жертва, она готова и покорна судьбе: это я…
Диссонансом прозвучали слова Дантона:
— Его смерть принесла еще больше пользы делу свободы, нежели его жизнь, так как она показала, откуда грозят нам убийцы…
Мягко выражаясь, двусмысленная фраза.
Совершенно иначе, словно стряхивая с себя все колебания последних недель, выступил Робеспьер.
— Надо, — сказал он 14 июля у Якобинцев, — чтобы пособники тирании, вероломные депутаты, развернувшие знамя мятежа, те, кто постоянно точит нож над головой народа, кто погубил родину и некоторых ее сынов, надо, говорю я, чтобы эти чудовища ответили нам своей кровью, чтобы мы отомстили им за кровь наших братьев, погибших во имя свободы, за кровь, которую они с такой жестокостью пролили…
Сен-Жюст от души аплодировал другу. Он чувствовал: перелом начался.
10
Во второй половине июля он с головой ушел в дела Военной секции. Теперь именно здесь решалась судьба республики.
Убийство Марата стало сигналом к общей атаке врагов. В тот день, когда в Париже хоронили Друга народа, в мятежном Лионе озверевшие жирондисты бросили на плаху вождя местных санкюлотов Жозефа Шалье. Роялисты Вандеи одержали победу у Вье и угрожали Анжеру. Англичане готовились к осаде Дюнкерка. Австрийцы взяли Конде и рвались к Валансьену. В районе Альп завершилась оккупация Савойи. На Пиренейском фронте испанцы приближались к Байонне и Перпиньяну.
Угроза внешнего удушения становилась реальностью.
Поначалу Сен-Жюсту приходилось трудно: ему недоставало специальных знаний. Служба в национальной гвардии Блоранкура, постоянное общение с волонтерами, кратковременное сотрудничество с Военным комитетом Конвента, наконец, миссия в Арденны — все это дало ему много, но не сделало специалистом. Теперь, нуждаясь в подробных и точных сведениях, он занялся сбором и изучением самых различных материалов, имеющих отношение к войне.
В Военном бюро Комитета он наследовал дантонистам Дельма и Делакруа, оставившим дела в крайне запутанном состоянии. Ему пришлось сотрудничать с Гаспареном, вошедшим в Комитет 12 июня. Профессиональный солдат старого режима, бывший капитан Пикардийского полка, Гаспарен стремился создать себе репутацию единственного военного специалиста в Комитете. Он дружил с генералом Кюстином, экс-маркизом, и много содействовал назначению его в Северную армию. Что же до дела, то Гаспарен разбирался в нем плохо. Сен-Жюста раздражал этот самонадеянный солдафон, однако приходилось стиснуть зубы и терпеть. Терпеть приходилось и ненавистного Эро, который интересовался военным положением и всюду совал свой нос. Сен-Жюст по возможности воздерживался от сношений с этой парой; вскоре зато он нашел единомышленника в лице Робера Ленде, человека честного и работящего.
Сен-Жюст часто бывал в военном министерстве, где встретился с хорошо знакомыми людьми. Военному министру Бушотту в то время было тридцать шесть лет. Он прошел тяжелую рекрутчину старого режима, начал службу рядовым и в годы революции дослужился до чина полковника. Человек простой, дельный, решительный, он сразу вызвал симпатию Сен-Жюста. В канцелярии Бушотта он нашел своего старого друга Жермена Гато, с которым когда-то вместе учился в Реймсе; здесь же работал и Вилен Добиньи, общий знакомый Сен-Жюста и Робеспьера, получивший свою должность благодаря поддержке Неподкупного. Все эти люди оказали посильную помощь Антуану, и во второй декаде июля он уже располагал почти исчерпывающими данными о существе военной проблемы и о состоянии дел на различных фронтах.