МАШКА. Человек.

ВАЛЕРКА. Человек?! Да чего человеческого в тебе? (Подражая выговору Маши.) Ноги? Глаза? Эти предметы и у мартышки есть. Утешительница нашлась! А ну, катись отсюда! Ван-Гог.

МАШКА (стараясь сдержаться). Валера, не надо. Это все нехорошее, все низкое в тебе говорит. Человек и в беде не должен себя забывать.

ВАЛЕРКА. Опять прописи понесла! А хочешь кубарем покатишься с горы? (Замахивается.) Я тебе ускорение придам!

МАШКА. Имей в виду, я забываюсь, когда кулаками машут передо мной.

ВАЛЕРКА (не отдавая себе отчета). А мне на твои эмоции наплевать. Что ты, как привязанная, ходишь следом, азбучные истины твердишь? Гордости женской в тебе нет. Пальчиком тебя помани – ты и прибежишь.

МАШКА (дает ему пощечину). Фашист.

ВАЛЕРКА (с удивлением пощупав щеку). Гляди-ка, сыплет, как в кино.

Маша снова бьет его – по одной щеке, по другой.

ВАЛЕРКА (падает). Дешевка!

МАШКА. Дурак!

ВАЛЕРКА. Ну все, Балагуева, молись!

Валерка пытается встать, падает, ударяется. Маша стоит над ним, потом садится и, закрыв лицо руками, плачет.

ВАЛЕРКА (медленно подымается, ощупывает скулу). Мерзость какая-то со мной происходит… Прости. Это правда – пригнуло меня. До земли. Супермена разыгрываю из себя.

МАШКА (вытирая глаза). А ты надейся, Валера. Медицина нынче чудеса творит. Главное в жизни – надежды не терять.

ВАЛЕРКА. Ну вот, понесла. (Почти ласково.) Дуреха ты у меня.

МАШКА. Пойдем, Валерик. А руку мне на плечо положи.

ВАЛЕРКА (грустно). Смешные птицы…

Картина четвертая

Валерка спускается с мостика…

ВАЛЕРКА (негромко, самому себе)… И чтобы каждое утро всходило солнце. И чтобы быть честным перед собой и перед людьми… И добрым. Не добреньким, не всепрощающим, а добрым – от вечного. И быть во всем похожим на отца. Ненавидеть – как он. Верить – как он. Людишки вроде дядьки моего по земле с опущенной головой идут. А ведь главное, что весна… Главное голову не опускать, на звезды, на деревья смотреть. Главное – что почки на них. И чтобы люди были счастливы. Все…

(Обернулся, увидел Машу, которая появилась к финалу его речи.)

Антре! Чего это тебя с петухами подняло?

МАШКА (улыбаясь). А тебя?

ВАЛЕРКА. Меня ответственность подняла. Перед всем рыбным хозяйством нашей необъятной страны.

МАШКА. Паясничаешь с утра?

ВАЛЕРКА. Нептуном клянусь. Вон, видишь, у причала сейнер стоит «Керчь»? Меня ждет. Вчера капитан сказал: «С нами уйдешь. Отдаем швартовы в шесть утра. До вечера не придешь – до вечера простоим»… Чего это ты улыбаешься?

МАШКА (легко). Не знаю… Потому что утро… И ты… Я в сарайчик заглянула – тебя нет. Под навес – нет. На террасе твоя раскладушка застеленная стоит. Я и вспомнила, что утром ты отца собирался навестить.

Гудок парохода.

ВАЛЕРКА. «Керчь» зовет.(Кричит, подражая тембру парохода.) Иду-у!. (Дойдя до кулис возвращается.) Машка, я надолго, на целую неделю с рыбаками уйду.

Маша кивает.

Врачи сказали выживет. А отец требует, чтобы я и близко к больничному окну не подходил… Помнишь, ты первый раз в щель приползла? Ты еще сказала, что тебя невзначай и за дурочку можно принять?

МАШКА (улыбаясь). Ага.

ВАЛЕРКА. Так вот: я тебя тогда за нее и принял.

МАШКА. Это мать так про меня говорит.

ВАЛЕРКА. А потом пригляделся к тебе. Поняла?

МАШКА. Ага.

ВАЛЕРКА. Что ты все «ага» да «ага»! И не улыбайся ты. Это еще не главное. Молчи. И в глаза мне сейчас не смотри.

МАШКА. А куда мне смотреть?

ВАЛЕРКА (взрываясь). На горы! (Увидев, что так Маша полностью отвернута.) Нет, лучше на море. И в общем всем грубостям, что я тебе за эти дни наговорил, не верь. У меня к тебе отношение такое… Ну в общем… (Смутился, умолк.)

МАШКА (поворачиваясь). Полюбил ты меня, да?

ВАЛЕРКА. И как язык не отсохнет у тебя – с легкостью такие слова говорить?! А теперь не оборачивайся, пока я до угла не дойду.

МАШКА (останавливая его). Валера!… А я ведь знала. Я чувствовала, какое у тебя отношение ко мне.

ВАЛЕРКА (несколько разочарован). Да?

МАШКА. Конечно. Все равно, хоть взглядом, а выдашь себя. Я люблю за мальчиками наблюдение вести.

ВАЛЕРКА. Нет, Машка, определенно в тебе что-то порочное есть.

МАШКА. Искренность во мне есть.

Пароходный гудок.

ВАЛЕРКА. Я в субботу вернусь.

МАШКА. Ладно.

Валера отходит.

Валера! А только в субботу не будет меня.

ВАЛЕРКА. В воскресенье после базара приходи.

МАШКА. И в воскресенье не будет меня.(Кивает на чемодан.) Через три часа у меня поезд.

ВАЛЕРКА. Куда же ты?

МАШКА. Домой.

ВАЛЕРКА. Ты же до конца лета должна была жить.

МАШКА. Я вчера рассказывала – не слушал ты… С бабкой я поругалась.

ВАЛЕРКА. Новости! Что вам с бабкой делить?

МАШКА. Телепат наш жуликом оказался. У дяди твоего деньги стянул.

ВАЛЕРКА (почти с восторгом). Ну да?

МАШКА. Все, что было, стянул. В милицию заявили. Может, поймают.

ВАЛЕРКА. Так ведь не ты стянула – тебе-то чего уезжать?

МАШКА. А бабка кричать стала, что это, мол, я его в дом привела. Телепата-то. Ну, я тогда не утерпела. Вчера и билет купила. Завтра к вечеру домой доберусь.

ВАЛЕРКА. Глупо!

Опять нетерпеливые гудки парохода.

(Не повышая голоса.) Да бегу же, бегу… Машка, на моей терраске поселись. Николаю скажи, пусть тебя водит обедать с собой. Разберемся потом.

МАШКА. Да я уже и телеграмму отправила домой. Поеду я. И ты беги – ждут.

ВАЛЕРКА. Абсурд. (Убегает, возвращается.) Выходит, ты и на будущее лето не приедешь сюда?

МАШКА. Почему?

ВАЛЕРКА. Не простит она никогда.

МАШКА. Не простит. (Улыбаясь, как о давно решенном для себя.) А я к тебе приеду. У тебя буду жить.

ВАЛЕРКА (на секунду опешил, потом радостно). Правильно! У нас комнат – как в Ливадийском дворце.

МАШКА. Я хозяйственная. Я маме твоей пригожусь.

Опять нетерпеливые гудки парохода.

ВАЛЕРКА (отступая к кулисам). Адрес оставь.

МАШКА. У тебя под подушкой лежит.

ВАЛЕРКА. Ну, Машка, с тобой не пропадешь.

МАШКА. Так ведь говорю: хозяйственная я.

ВАЛЕРКА (после паузы, потупившись). Ну а ты ко мне как?

МАШКА (легко). А я к тебе так: просыпаюсь – первая мысль о тебе. Сдачу отсчитываю или по хозяйству вожусь, а в голове все то же свербит. Или, чего ты сказал, вспоминаю, или чего я ответила тебе.

Валерка старательно носком ботинка что-то выковыривает из земли.

Видишь, не надо было про это вслух говорить. Теперь между нами неловкость есть… Я отвернулась уже, иди.