МАШКА (читает). «Мой папа и я просим вас немедленно уйти из нашего дома. И забудьте, что мы вам родня».

Шесть часов вечера. Спиной к зрителям, облокотившись на жерди, стоит Валерка.

МАШКА. Валерка!…

Валерка неподвижен.

МАШКА. Валерка!…

И вот Маша появляется слева, отдуваясь после тяжелого подъема.

МАШКА. Высота!… Мне Ленка сказала, что ты по этой тропинке пошел, а то бы я и не нашла… До чего мир устроен чудно: у нас холмика не найти, а тут горб на горбе… Если бы я была богом, я бы каждой равнине распределила по горе. И справедливо, и глазу было бы остановиться на чем… (Помолчав.) И еще Ленка сказала, что час назад отца твоего оперировать повезли. Мать у нее в больнице – хирургическая сестра.

Валерка, не оборачиваясь, замычал мелодию.

Ой, Валерка, а у меня ведь тоже беда. С твоей не равняю. правильнее сказать – огорчение даже, а не беда. Телепат-то наш жуликом оказался. Как ты дядю выгнал, он ведь к нам переселился. Чемоданчик-то маленький, который он всегда с собой носил, в шкаф запер, а ключ под подушку себе положил. Утром просыпается – ни чемодана, ни телепата нет. А бабка моя… Ну, одним словом, решение я приняла… Ты чего не слушаешь меня?

Валерка продолжает мычать.

Ну и ладно. В другой раз расскажу. (Помолчав.) Домик наш отсюда маленький какой!… Весь город видать… (Помолчав, смотрит на Валерку.) Ты стой себе, стой. На слова мои внимания не обращай. Я ведь так для шума говорю. (Тяжело вздыхает.) Вот что значит – море! Стихия! Смотришь на него, и вроде бы, кроме него, ничего на свете и нет.

ВАЛЕРКА (вдруг). «Он прянул в воздух и узкой лентой блеснул на солнце».

МАШКА. Ой! Плохо тебе?

ВАЛЕРКА. «Но не убился, а рассмеялся»!

МАШКА. Как бы тебе солнечный удар не схватить. (Надевает ему на голову панаму.)

ВАЛЕРКА. «Смешные птицы!» (Срывает панаму. Сбегает вниз. Покачнувшись удерживает равновесие.)

МАШКА (поддержав пошатнувшегося Валерку). Валера, да ты напился никак?

ВАЛЕРКА (Надевает панаму на Машу. Гордо). Напиваются алкоголики. А я юноша. Мне напиваться педагогика не велит… Здравствуй, Маша.

МАШКА. Виделись уже.

ВАЛЕРКА. Здравствуй в веках! Как звезды, как луна! Не подпирай меня. Достоинство обязывает человека стоять на двух, а не на четырех.

МАШКА. Господи! Да как же ты?

ВАЛЕРКА. За процветание военно-морских сил нашей родины, ура!

МАШКА. Ты даже на своем дне рождения маленькими рюмочками вино пил.

ВАЛЕРКА. А, в щель подглядывала за мной? Доносчикам и шпионам руки не подаю. Не подпирай!

МАШКА. Последнее дело – горести в вине топить.

ВАЛЕРКА. Резонерка ты, Машка. Позор. Объясняю. Друзья к отцу в больницу пришли. А их поперли. Вместе со мной. Операция сложная. Последний шанс. У врачей и без нас нервы напряжены. Мы тогда на набережную в шашлычную пошли. Сперва за благополучный исход выпили, потом – за маму мою. А когда тост за военно-морские силы подняли, я по ошибке вместо рюмки полный стакан взял. Пригубил, а в это время команда: Стоя и до дна! Я и осушил.

МАШКА. Ну осушил – и осушил. Чего же ты колобродишь? Пошел бы в сарайчик, уснул. Операция, говорят, долгая. Не на час, не на два.

ВАЛЕРКА. Писатель сказал: жить надо на людях, а умирать в одиночестве. Я, Машка, от тебя в отличие, начитанный человек… Как только почувствовал, что вот-вот с катушек долой, так из шашлычной и уполз. (Потряс голой.) Мерзость.

МАШКА. Сядь, Валера. Посиди – оно и пройдет.

ВАЛЕРКА. Не пройдет. Я здесь двадцать минут по часам стою. Главное – сознание не гаснет. Диктует волю собрать и круговращение побороть. А воля не может. Человеческая воля не может стакан жидкости побороть!… Машка, давай я в пропасть прыгну. Выметем пьяниц из нашего здорового общества – ура! (Приподнимается.)

МАШКА (придавливает его). Сиди уж, горе мое. Я тебе виски потру. (Растирает ему виски.) Должно полегчать.

ВАЛЕРКА. Машка, почему хорошие люди умирают, а скоты вроде дяди моего живут?

МАШКА (помолчав). Валерка, ты не гордись передо мной – поплачь. Я понимаю: страшно тебе, беду ждешь.

ВАЛЕРКА (Кричит). «Смешные птицы!… Что им там ясно?…»

МАШКА. Ты говори, Валера, говори.

ВАЛЕРКА. Три дня назад, когда ему совсем плохо стало, я ему говорю: «Батя! – он любит, когда я его батей зову, – давай я возле тебя поживу». А он спрашивает: «Боишься помру без тебя? А ты не бойся. Покуда мать не увижу – концов не отдам».

МАШКА. Надо было маму твою вызывать.

ВАЛЕРКА. В Атлантике она… И мысли какие-то мерзкие появились. На людей гляжу и вижу вроде бы облегчение у них на лицах. «Хорошо, мол, что не я на этот раз концы отдаю». А я, Машка, помер бы – клянусь! – если бы им это бессмертие принесло. Без страха, понимаешь? Помер бы – и все.

МАШКА. Это ничего, что от гордости у тебя.

ВАЛЕРКА. Опять ерунду понесла.

МАШКА. Ну, может, не от гордости. Может, от доброты.

ВАЛЕРКА (привстав). А я не добрый, Балагуева. Я, если хочешь знать, эгоист. (Не сразу.) А глаза и правда у тебя красивые.

МАШКА (как с малым ребенком). Ну вот и хорошо, вот и смотри.

ВАЛЕРКА. А помнишь, ты говорила, что можешь пять спичек на ресницах удержать? (Достает из кармана спички. Кладет ей на ресницы первую спичку.) Первую водворили. Дальше укладывай сама.

Маша укладывает спички.

Эй-эй, голову не задирай!… Три.

Спички падают.

Три, Балагуева, а не пять! Преувеличиваешь. Украшая себя, не брезгуешь и враньем. (Покачнулся.) А Шурик твой дурак.

МАШКА. А вот этого не надо.

ВАЛЕРКА. Повторяй! Мой Шурик дурак, бездарь и хвастун.

МАШКА. «Мой Шурик дурак, бездарь и хвастун». Только какая же он бездарь, если он на физика пойдет учиться?

ВАЛЕРКА. Он же не Эйнштейн. И вообще все физики бездарны, как пробки. Повторяй!

МАШКА. «Как пробки. И Шурик и Эйнштейн»

ВАЛЕРКА. Эй-эй! Эйнштейна не касайся. Кто ты, и кто он? И вообще, Маша, где у тебя крылья?

МАШКА. Какие крылья?

ВАЛЕРКА. Для полета. Где? (Шарит у нее за спиной.) Нет. Ни тебе вот такусеньких, ни цыплячьих – нет…

МАШКА. Ой! У тебя крылья…

ВАЛЕРКА. Я, Машка, тоже вру. Когда за военно-морские поднимали, я из рюмки пил. Это я уже потом. Отвернулся и опрокинул стакан. А, думая, черт с ним со всем, пропадать так пропадать.

МАШКА. Подлец!

ВАЛЕРКА. Эй-эй, лежачего не бьют.

МАШКА (встает, с силой). Господи, до чего же подлец! Друзей отца не постыдился. В такой день! Я за ради беды его с ним, как с малым дитем, говорю. Нянькаюсь с ним. Тебе жизнь в первый раз на плечи-то надавила. Ты и распластался. «Лежачего не бьют»… Сам придешь. (Идет.)

ВАЛЕРКА (вслед). Машка!

МАШКА (останавливается). Ну?

ВАЛЕРКА. Не приду. По пересеченной местности не могу.

МАШКА (подходит к нему). Валера, от горя да от беды одни добреют, у других характер в злобу идет. Гляди, озлобиться просто, это как в колодец сигануть. Выбраться – нелегко.

ВАЛЕРКА (с трудом приподнимается). А ты кто такая, чтобы мне морали читать?