Корма «Ифигении» представляла жалкое зрелище, но руль и бизань уцелели. Она распустила паруса на фок-мачте и теперь спускалась по ветру к «Эстри», вновь перекрыв тому линию огня. Джек рассматривал ее, когда услышал всплеск за спиной – то, что осталось от штурмана, отправилось за борт. «Сброд, а не команда. Неумехи, и точно не рвутся сойтись с «Боадицеей» в ближнем бою», – заключил он. Тем временем его корабль привелся еще круче к ветру, дистанция увеличилась, и в этот момент на «Ифигении» резко переложили руль и она навалилась на «Эстри», пытающегося проскочить в щель между ней и «Эфришен», чтоб достать англичан на предельной дальности.

Джек отвел фрегат еще немного на ветер и положил в дрейф. Ясная погода и прозрачный воздух позволяли отлично видеть французские корабли, людей на их палубах и даже состояние их оснастки. Сидя на лафете кормовой карронады он созерцал эту сцену, ибо наступило время созерцания. Никаких внезапных озарений не снизошло на него, да и толку б в них было немного – «Эстри» был сильным кораблем, при этом практически неповрежденным. Он уже освободился от навалившейся на него «Ифигении» и очистил палубу, море между ним и «Боадицеей» было чистым. Но нападать французский фрегат не спешил. Его полощущийся фор-марсель (несомненно, умышленно заполосканный) сказал Джеку достаточно о командире, а еще куча менее очевидных деталей подтверждала этот вывод: несомненно, хороший моряк, но драться не намерен. Уж точно не больше Гамелена, что уклонялся от боя при куда большем превосходстве в силах. Ни он, ни его люди, ни их коммодор не пойдут на рискованный шаг. Убеждение в этом все крепло, наполняя душу Джека мрачным весельем.

С другой стороны, здравый смысл подсказывал, заставляя сердце успокоиться, что «Эстри» имеет больший вес залпа, его артиллеристы точны, и что, хотя француз не быстрее «Боадицеи», он может идти круче к ветру, да и атака и защита – вещи разные. В ближнем бою «Эстри» может действовать неплохо, и, даже несмотря на то, что его мателот «Ифигения» управляется каким-то полным дураком, атаковать два фрегата при свете дня было бы безрассудством при таком соотношении сил. А ведь надо забрать обратно «Эфришен».

– Эй, на палубе, – заорали с марса, – два паруса справа на ветре, сэр! Я думаю, это «Стонч» и «Оттер». Несколькими минутами позже:

– Да, сэр, «Стонч» и «Оттер».

С таким ветром им требовалось два или три часа, чтоб присоединиться к «Боадицее», что ж, очень хорошо. Он встал, улыбаясь, и глянул на подветренный борт, где первый помощник, плотник и боцман переминались в ожидании с докладами.

– Трое раненых, сэр, – доложил Сеймур. – И, естественно, бедный мистер Бьючен.

Плотник обнаружил лишь три пробоины в корпусе, в трюме было восемь дюймов воды. Феллоуз перечислил пострадавшие снасти и паруса, и закончил:

– Думаю, за час все поправим, сэр.

– Так быстро, как только сможете, мистер Феллоуз, – отозвался Джек. – Мистер Сеймур, команде – завтракать. И распустите подвахтенных пока отдыхать.

Он спустился в кубрик, где обнаружил Стивена, читающего маленькую книжечку, держа ее поближе к фонарю.

– Ты пострадал? – спросил Стивен.

– Нет, совсем нет, благодарю за заботу. Я сошел вниз взглянуть на раненых. Как они?

– Колли, пробитие черепа. Я бы за него не поручился, он сейчас в коме, как видишь. Нужно его оперировать, чем быстрее, тем лучше, но для этого мне нужны мир и спокойствие, и света побольше. Двое с ранениями щепками – ничего страшного. У тебя бриджи все в крови.

– Это штурмана. На меня выплеснулась большая часть содержимого бедняги.

Джек подошел к раненым, спрашивая о самочувствии, говоря, что наверху все в порядке, подходят «Стонч» и «Оттер», и после того, как все силы будут собраны в кулак, французы получат заслуженное за «Эфришен». Вернувшись к Стивену, он сообщил:

– Киллик раскочегарил маленькую спиртовку, и, если у тебя есть желание позавтракать...

Стоя у кормовых окон, пока кофе пинтами вливался в их глотки, Джек объяснял Стивену положение дел, указывая расположение французских судов в настоящий момент, и где они находились в предыдущие этапы сражения.

– Я знаю, ты скорее всего назовешь это нелогичным, – заметил он, крепко ухватившись за деревянную раму, – и, возможно, даже суеверием, но я чувствую, что ход событий изменился. Я не собираюсь искушать судьбу, сохрани Боже, но я уверен, что когда «Стонч» и «Оттер» соединяться с нами, мы вернем «Эфришен». Мы бы могли даже прищучить «Ифигению» – она трусит, и мы здорово ей всыпали – только глянь на суету у ее борта. Да и капитан «Эстри» не больно-то ей доверяет. Но так далеко я не зайду – хватит с нас «Нереиды».

Снова они оказались на палубе, на удивительно приличной палубе, где уже закончили сращивать, вязать и сплеснивать, а швабры ютовых вахтенных домывали последние бледные разводы у штурвала с замененными спицами. В вышине надувался новый фор-марсель. Вдалеке французские шлюпки продолжали вывозить пленных с «Эфришен», на «Ифигении» часто стучали помпы, и, судя по лихорадочной активности аварийных партий на борту и у борта, на некоторое время она была избавлена от использования своих парусов. «Эстри» занял наилучшую позицию, чтоб прикрыть ее и «Эфришен», его капитан, видимо, хоть и не пожирал ядра на завтрак, но готов был держаться за свои призы мертвой хваткой до последней возможности. Но корпуса «Стонча» и «Оттера» уже были видны с палубы, а ветер еще свежел.

Рано раздали холодный обед, порцию грога урезали наполовину, но команда не роптала – неуловимая перемена, произошедшая с коммодором, его довольный вид и уверенность заразили команду сверху донизу. Команда жевала неплохие галеты и скверный сыр, запивая это скорее лимонным соком, чем ромом, и поглядывала на своего капитана и на сбившихся в кучу за подветренным бортом французов. Поглядывали моряки и на приближающиеся с каждой минутой английские суда, переговариваясь при этом приглушенными, но бодрыми голосами, на шканцах и на баке слышались довольные смешки.

Коммодор чертил план атаки куском мела прямо на палубе, командиры шлюпа и брига внимательно их разглядывали. Все три судна должны были спуститься по ветру строем фронта с «Боадицеей» в центре, и попытаться отсечь два французских фрегата, дальше открывалась масса вариантов, в зависимости от ответных движений «Эстри», и Джек разобрал их все досконально.

– Но в любом случае, джентльмены, – закончил он, – если все пойдет не так, вы не сделаете большой ошибки, сблизившись с «Ифигенией» с носа и кормы, и оставив мне «Эстри».

С ветром в три румба с кормы под одними марселями они спускались по ветру, малютка-бриг держался справа по корме, шлюп, как привязанный, шел с левого борта. Джек дал им достаточно времени для обеда и отдыха команды и сейчас был уверен, что корабли полностью готовы к бою и отлично управляются, а их командиры отлично понимают его намерения.

Он предусмотрел множество вариантов развития событий, и сердце пело у него в груди, ибо редко когда он был настолько уверен в себе – но все пошло именно так, как он не ожидал: Они были еще в полутора милях, когда с «Эстри» передали на «Ифигению» буксирный конец и оба фрегата подняли паруса. Бросив «Эфришен», они спешно покидали место боя, ставя все больше и больше парусов и приводясь на восток со всей возможной скоростью. Отличный ходок «Эстри» тащил «Иифгению» круто к ветру, куда круче, чем могла идти даже не отягощеная буксиром «Боадицея».

Немедленно стало ясно, что «Боадицея» сможет в итоге занять положение на ветре и догнать вражеские корабли после долгого преследования по сходящимся курсам, даже несмотря на превосходные обводы «Эстри», но в этом случае ни «Оттер» ни «Стонч» не имели ни малейшего шанса угнаться за ней. А главное, более чем вероятным был бы подход подкреплений Гамелена, приведенных французским бригом, что стало бы фатальным для «Эфришен». Увы, но приходилось проявлять благоразумие, и «Боадицея» легла в дрейф у ободранного мрачного корпуса, неуправляемо раскачивавшегося на волнах. Над его палубой возвышался лишь кормовой флагшток, на котором все еще реял французский флаг.