Оне хорошохонько в ясность приведут и выдут из унынья, будто в опале. А буде, голубчик, на то скажешь, что неловко, то Андрея Шувалова3 не изволишь ли. Он щет знает. А буде найдешь, что все мои пропозиции бешены, то не прогневайся, аще за неименьем людей, луче не придумала.
295. Екатерина II — Г.А. Потемкину
[Март 1775]
Друг мой сердечный, указ о соляном разбирательстве весьма пространен. Это первый его порок. Другой есть то, что дело сие до кончания века не кончится тем обрядом, и столько винных по всей Империи сыщем, что более будет крика, нежели добра. И на конец из двух одно выйдет: или иных простить и других наказать придет[ся], или же покрыть дойдет Генеральным указом. Третий порок есть тот, что, называя везде директора, сие уже похоже будет на персональное гоненье в умах людей, кои того, может быть, и стерегут, чтоб кричать о чем. И четвертые: все сие будет делаться под Свят[ым] имянем твоим. Пятые: все дело сие есть свойства такого нежного, что Петр Шува[лов], который, конечно, был человек с отменными качествами и который желал сим делом прославиться и принести Империи пользу, от нея понес народную ненависть1.
И так, дабы добро зделано было, а вред, колико возможно, отвращен был, мое мнение есть указ сей написать коротче и просто сказать, что как мое желание есть видеть устройство и порядок во всех частях и доходах и того для…
Второе, делать исполнение его короткое и возможное. Третье, избегнуть в нем все то, чтоб отзываться могло персональным гоненьем на директора или ином кого. Четвертое, тебя сим не отягощать, ибо от сего более будет ненависти и труда и хлопот, нежели истинного добра. Сверх того, пока сие Вы велите изготовить, я Князю Вязем[скому] велю также написать и который мне понравится, того и подпишу, или же из обеих сочиню своим лаконическим и нервезным штилем2, в котором обыкновенно более дела, нежели слов.
Третье, прощай, милюха, более о сем при случае словесно поговорим, а что на уме и на совести имела, то Вам чистосердечно сообщила. Еще должна Вам сказать того, что, чаю, Вы знаете, что Шапкин такой же, по крайней мере, плут, как и Моисеев3, аще не больше.
296. Екатерина II — Г.А. Потемкину
[Март 1775]
Горячи[шь]ся по пустому, миленький. Не изволь гневаться. Право, отвадишь истину сказать, как думаю. Прийди скорее. А я тебя ни отроду не сравняла с Шуваловым. А указ переписать нужно.
297. Екатерина II — Г.А. Потемкину
[Март 1775]
Встав из-за стола, получила я гневное Ваше письмо1. Признаюсь, велика моя вина, что требую, чтоб в моих указах избежено было противуречие и сказано было, какой ни есть, только претекст, дав оный Вам же на выбор. Я дурачить Вас не намерена, да и я дурою охотно слыться не хочу. Прочия изражении письма Вашего принимаю за спыльчивость, на которых ответствовать не буду, а еще меньше горячиться попустому, ибо Вы сами знаете, что Вы вздор написали.
Прошу, написав указ порядочно, прислать к моему подписанию и притом перестать меня бранить и ругать тогда, когда я сие никак не заслуживаю. Дурак, яур.
298. Екатерина II — Г.А. Потемкину
[Март 1775]
Батинька, право, приймуся за соляное дело и Камынина1 означу. А ты весьма мил.
299. Екатерина II — Г.А. Потемкину
[До 14 марта 1775]
Батинька, буде Петр Панин возвратил мой экземпляр, прошу прислать1. Опасаюсь, чтоб мерзкий толк не зделали в людях прежде времени. От понедельника до пятницы, кажется, прочеть можно было.
300. Екатерина II — Г.А. Потемкину
[18 марта 1775]
Я приехала домой, освободясь от своей пакотильи,[116] при чтении которой многие тронуты были до слезы1. Позабыла я тебе сказать, что вчерась Вел[икий] Кня[зь] поутру пришед ко мне, пока я убиралась; велела я ему с Стрекаловым прочесть в спальне всю сию пакотилью, и он сказал Сте[пану] Фед[оровичу], прочтя прощение бунта, что это рано. И все его мысли клонились к строгости2.
Сие-то я хотела тебе вчерась сказать, голубчик. Буде ты не будешь ласковее прежнего, то, то, то, право, обедать не буду.
301. Екатерина II — Г.А. Потемкину
[До 19 марта 1775]
Прошу родительницу поздравить и от нас и послать к ней сей гостинец1. Об сбавке с соли просим не говорить более. Дело зделано будет к нашему рождению, а до тех пор таить станем2. А ты сударка и сударка милая и безпримерная.
302. Екатерина II — Г.А. Потемкину
[После 6 апреля 1775]
Батинька, я тринадцать лет назад приказала Коллегии экономии, чтоб все, что мироварению надлежит, зделать серебряное. И теперь вижу, что варят в серебре, а понесут в церемонии всенародно миро в оловянных премерзких сосудах. Пришло мне на ум на сей случай: пока поспеют серебряные, не можно ли дать взаймы из мастерской или Оружейной кувшины серебряные, но с тем, чтоб опять поставлены были в Грановитую к праздникам мирного торжества. И буде мысль моя Вам нравится, прикажи по ней исполнить, слышишь, душа.
303. Екатерина II — Г.А. Потемкину
[После 14 апреля 1775]
Голубчик родной, при сем посылаю к тебе бухарский мешок для любопытства. Вели Егорьевскому полку мешки [для] денег делать таковые. О Архиерее и архимандрит[е] приказала указы написать1. Прощай, душа.
304. Екатерина II — Г.А. Потемкину
[До 17 апреля 1775. Москва]
Дабы Крестинека в Синбирске определить комендантом1, надлежит выправиться, не полковничье ли это место, ибо он только что майором и в подполковники пожаловать можно, а в полковники много.
305. Екатерина II — Г.А. Потемкину
[До 17 апреля 1775]
Батинька, сударка, прикажи себе напомнить о Крестинеке и о его комендантском месте в Синбирск1. А буде тебе не можно, то прикажи указ написать и я подпишу. Милюха милая, je Vous embrasse mille fois.[117]
306. Екатерина II — Г.А. Потемкину
[17 апреля 1775]
Буде, батинька, у Бородина сыновья есть, то обнадежить их, что я их за службу отца их не оставлю. И в самом деле посмотрите, каковы оне и не можно ли с ними делать какую милость.
307. Екатерина II — Г.А. Потемкину
[20 апреля 1775]
Батинька, буде притом остается, что приведешь обедать Лаваля, то дай знать маршалам, чтоб стол мой поприборнее был.
308. Екатерина II — Г.А. Потемкину
[До 21 апреля 1775]
Чем ужо доложить, чего позабудем оба, напиши, пожалуй, теперь имян подполковников достойных. Или, одевшись, сам прийди. Но естьли очень молоды по списку, то многие за обиды паки почтут.
309. Екатерина II — Г.А. Потемкину
[До 21 апреля 1775. Москва]
По пяти копеек с соли сбавить — учинит 400 000 р[ублей]. Мне в кабинет отпускается миллион. Буде Вяземский инако не согласится и половину на себя убытка не берет, я народу бью челом из моих 400 000 р[ублями].
310. Екатерина II — Г.А. Потемкину
[После 21 апреля 1775]
Вел[икий] Кн[язь] был у меня и сказал, что он опасается, чтоб до меня не дошло и чтоб я не прогневалась. Пришел сам сказать, что на него и на Вел[икую] Кн[ягиню] долг опять есть1. Я сказала, что мне это неприятно слышать и что желаю, чтоб тянули ножки по одежке и излишние расходы оставили. Он мне сказал, что ее долг там оттого, от другого, на что я ответствовала, что она имеет содержание (и он такое), как никто в Европе, что сверх того сие содержание только на одни платья и прихоти, а прочее — люди, стол и экипаж — им содержится, и что сверх того еще она платьем и всем года на три снабдена была. И чтоб не хуже было менее купить и заказать всякой дряни и лоскутки и завести хозяйство порядочное. Он говорил, что дорога им дорога стала2. На что я ответствовала, что я их вожу и что за них вдвое пошла противу моего проезда. На сие он меня хотел уверить, что на них кладут то, что на меня пошло. Одним словом, он просит более двадцати тысяч, и сему, чаю, никогда конца не будет. Говори Ан[дрею] Ра[зумовскому], что[б] мотовство унял3, ибо скучно понапрасно и без спасибо платить их долги. Естьли все счесть и с тем, что дала, то более пятисот тысяч в год на них изошло, и все еще в нужде. А спасибо и благодарности ни на грош.