Преследовать их? Разумеется.
Но когда? Сейчас?
Осторожность подсказывает, что нет.
Видели только четверых, но они могли быть авангардом четырех сотен.
– Подождем, пока к нам спустится женщина, – советует кто-то из более робких.– Они ведь не преследуют ее больше. Кажется, я слышу топот копыт ее лошади – наверно, она спускается по склону. Она должна хорошо знать дорогу – ведь она же сама нам ее указала.
Этот совет кажется разумным большинству из присутствующих. Они не трусы. Однако лишь некоторые из них участвовали в настоящих схватках с индейцами; многие вообще видели только тех индейцев, которые приезжали торговать в форт.
Итак, предложение принято. Все ждут Исидору. Все уже около своих лошадей. Некоторые прячутся за деревьями, опасаясь, что вместе с мексиканкой или вслед за ней может появиться отряд команчей.
Тем временем Зеб Стумп вынимает кляп изо рта временно помилованного пленника и развязывает туго затянутую веревку.
Луиза с напряженным вниманием следит за ним, но она не помогает ему. Она уже сделала все, что могла, – быть может, слишком открыто. Она больше не хочет привлекать к себе внимание.
Но где же племянница дона Сильвио Мартинеса?
Ее все еще нет. Не слышно больше стука копыт ее лошади. У нее было достаточно – более чем достаточно – времени, чтобы доскакать до хакале.
Это вызывает удивление, тревогу, страх.
На многих мексиканка произвела сильное впечатление, это и неудивительно: в толпе есть и ее старые поклонники, и те, кто увидел ее впервые.
Неужели ее захватили в плен?
Этот вопрос возникает у всех, но никто не может на него ответить.
Техасцы чувствуют упреки совести. Ведь это к их благородству и мужеству взывала девушка: «Техасцы! Друзья! Спасите!»
Неужели же эта красавица в плену у дикарей?
Они напряженно прислушиваются; у многих сердце сжимается от тревоги.
Но ничего не слышно. Ни топота копыт, ни женского голоса – ничего, кроме звяканья уздечек их собственных лошадей.
Неужели ее захватили в плен?
Весь гнев, скопившийся в их груди, направлен теперь не на мустангера, а на исконных врагов.
Наиболее молодые и пылкие не могут больше пребывать в неизвестности; они вскакивают в седла и громогласно объявляют о своем решении отыскать девушку, спасти ее или погибнуть.
Кто станет возражать им? Те, кто преследовал девушку, могут оказаться теми, кого они разыскивают, – убийцами Генри Пойндекстера.
Никто их не останавливает. Они отправляются искать Исидору – преследовать разбойников прерий.
Возле хижины остаются немногие; среди них Зеб Стумп.
Старый охотник не высказал своего мнения, стоит ли преследовать индейцев: он промолчал. Кажется, что его единственная забота – помочь больному, который все еще без сознания и которого все еще стерегут «регулярники».
Но не только Зеб остается верен мустангеру в его несчастье. Ему верны еще двое. Прелестная девушка по-прежнему ие спускает с него глаз, хотя и принуждена скрывать свое горячее участие. Второй – неуклюжий, забавный человек у изголовья больного, которого он называет мастером Морисом: это Фелим. Все это время он просидел, прячась в густой листве развесистого дуба, молча наблюдая за всем происходящим. Изменение обстановки позволило ему наконец без риска спуститься на землю, и он начинает ухаживать за хозяином, вместе с которым пересек Атлантический океан.
Дальнейшие события будут развиваться уже далеко от берегов Аламо. Через час хижина опустеет, и Морису-мустангеру, быть может, никогда уже не придется жить под ее гостеприимным кровом.
Глава LXVIII. ДВОЙНОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ
Поход против команчей длился очень недолго – не больше трех или четырех дней. Сказалось, что индейцы вовсе и не собирались начинать войну. Набег был совершен отрядом юношей, которых должны были принять в число воинов; они хотели отпраздновать это событие, добыв несколько скальпов и угнав какое-нибудь стадо или табун.
Такие мелкие нападения краснокожих – довольно обычное явление в Техасе. Часто они устраиваются без ведома вождя и старейшин племени, подобно тому как молодой офицер может уйти тайком из лагеря вместе с дюжиной товарищей и захватить в плен вражеский патруль. Эти набеги обычно совершают молодые воины, отправившиеся на охоту, когда им хочется вернуться домой не только с дичью, но и с другими трофеями; об их похождениях остальные воины чаще всего узнают только много времени спустя. В противном случае, их остановили бы старейшины, которые, как правило, против таких разбойничьих набегов, потому что считают их не только неразумными, но и опасными для всего племени, хотя и готовы их одобрить в случае благополучного исхода.
На этот раз молодых команчей перехватил эскадрон конных стрелков среди холмов Сан-Саба. Они были вынуждены бросить угнанный скот, но сами спаслись, ускакав в ущелья Льяно-Эстакадо.
Преследовать индейцев на этом бесплодном плоскогорье представлялось рискованным, так как трудно было наладить снабжение войск, и, хотя родные погибших требовали немедленной мести, им отвечали, что к карательной эспедиции надо хорошенько подготовиться. Поскольку команчи отступили за пределы нейтральной полосы, войскам оставалось только вернуться в свои лагеря и ждать дальнейших распоряжений командования.
Войска форта Индж, охранявшие пограничную полосу вплоть до реки Нуэсес, вернувшись в лагерь, с удивлением узнали, что могли бы встретиться с индейцами, никуда не уезжая. Молодые офицеры, жаждущие подвигов – в том числе Генкок,– которые не находили себе места от досады, услышав, что за Леоной видели краснокожих, воспрянули духом.
Но их постигло еще одно разочарование: в этот же день вернулся собранный из штатских отряд, преследовавший замеченных вблизи Аламо команчей, и сообщил, что никаких индейцев там и не бывало.
Их заявление подтверждалось вещественными доказательствами – париками из конского волоса, петушиными перьями, выкрашенными в зеленый и красный цвет, штанами из оленьей шкуры, мокасинами и несколькими пакетиками красок. Все это было найдено в дупле старого тополя.
О новом походе против индейцев нечего было и мечтать. Искателям геройских подвигов пришлось смирить свои порывы и удовлетвориться мирной жизнью, тем более что за последнее время даже в этой глуши произошло немало интересных и таинственных событий, о которых можно было подумать и поговорить. Прежде всего – недавний приезд на Леону замечательной красавицы; затем–таинственное исчезновение и предполагаемое убийство ее брата; далее – еще более таинственное появление всадника без головы; очередная история о белых, переодетых индейцами, и, наконец, последняя новость – заподозренный в убийстве Генри Пойндекстера человек пойман и находится на их же гауптвахте в состоянии буйного помешательства.
Разочарованным воинам рассказали и другие интересные новости, так что жаловаться на скуку им не приходилось. Имя Исидоры Коварубио де Лос-Льянос, этой коварной красавицы, тоже все время упоминалось в разговорах. Ходили слухи, что она имеет какое-то отношение к тайне, занимавшей все умы.
Все разыгравшиеся на Аламо события – захват больного мустангера в его хижине, решение повесить его, вмешательство Луизы Пойндекстер, предстоящий пересмотр дела, отложенного благодаря отважному заступничеству Зеба Стумпа,– все это дало повод к нескончаемым пересудам и сплетням.
Однако наиболее оживленные споры разгорелись вокруг вопроса о виновности мустангера, обвиняемого в убийстве Генри Пойндекстера.
– Убийство, – сказал философски настроенный капитан Слоумен,– это преступление, на которое, по-моему, Морис-мустангер не способен. Мне кажется, я его достаточно хорошо знаю, чтобы утверждать это.
– Вы не можете отрицать,– возразил Кроссмен, – что все улики против него. Его виновность почти несомненна.
Кроссмен никогда не был расположен к молодому ирландцу. Ему однажды показалось, что племянница интенданта, красавица форта, слишком благосклонно посмотрела на этого безвестного искателя приключений.