Бекки Уитби рассмеялась. Ломким, словно бьющееся стекло, смехом.

– Ты в своем уме? Меня повесят, Пэйтон. Эта штука могла бы спрятать мою шею от палача с топором, но, как я понимаю, моя смерть будет осуществлена другим способом. И хотя я, безусловно, позаимствовала немало твоих вещей тогда, когда находилась вместе с вами в Лондоне, однако именно эта деталь туалета не совсем подходит к моей коже и волосам. Премного тебе обязана, но…

– Знаешь, Бекки, я всегда считала тебя эгоистичной, тщеславной, любящей манипулировать, пустой… – начала было Пэйтон.

– Благодарю от всей души, – язвительно перебила ее Ребекка. – Уж если мы заговорили начистоту, позволь мне вернуть комплимент и сообщить, что ты всегда страшно меня раздражала. Вся эта твоя смехотворная откровенность и мужеподобная страсть ко всяким морским штукам! Но наиболее душераздирающа эта твоя маленькая одержимость Коннором Дрейком, который, хотела бы я добавить, рассказал мне по секрету – надеюсь, ты не возражаешь, что я так говорю – всегда считал тебя весьма неженственной. Аж до такой степени, что ты была ему физически отвратительна.

Пэйтон вздернул бровь. Право слово, когда она последний раз видела Коннора Дрейка, он, казалось, испытывал к ней что угодно, но только не отвращение. Но, разумеется, она не собиралась спорить с Бекки Уитби. Вместо этого Пэйтон спокойно, словно бы ее совсем не перебивали, заметила:

– Но единственной, кем я тебя никогда не считала, Бекки Уитби, так это глупой. Но именно так ты сейчас себя ведешь. Глупо.

– О? Глупо, да? Потому что я не принимаю эту идиотскую шляпу в подарок? – она швырнула оскорбивший ее предмет на пол. – Мне не нужна шляпа, ты, невежественная девчонка. Мне нужен хороший поверенный.

Пэйтон удивилась.

– Я думала, твой отец обязательно наймет для тебя поверенного. У сэра Маркуса всегда были столь могущественные друзья…

– Они у него и были, но до того, как он решил связаться с вашей шайкой. Видимо, и не спрашивай меня, как, у вас, Диксонов, более могущественные друзья там, в Англии. Друзья, которые не побрезгуют оказать давление на мужей облеченных властью и помешать тем встать на защиту невинных людей, подобных моему отцу…

– О, ради Бога! – сказала Пэйтон. Теперь настала ее очередь смеяться. – Ты забыла? Я была там, Бекки. Я все слышала. И все знаю. Мне предстоит давать показания на суде над тобой, равно как и над сэром Маркусом. – Пэйтон покачала головой. – Но, знаешь, ты ошибаешься. Тебя не повесят. Они не могут повесить беременную женщину. И кроме того, ты никого не убивала… по крайней мере мне об этом неизвестно. А твоего отца повесят. И ты знаешь, где.

Бекки вздрогнула. Ну, Пэйтон не хотела напоминать об этом, но, право слово, нет никакой нужды быть столь нахальной. Отца Бекки ждала та же судьба, что ждала бы любого пирата, кого нашли бы виновным в его преступлениях. Во время отлива сэра Маркуса прикуют к столбу, установленному на песчаной отмели в бухте. И там он будет оставлен, болтаться «intra infra ftuxum et refluxum maris», меж приливом и отливом, пока его бездыханное тело не обглодают начисто чайки и рыбы и пока, наконец, его кости, рассыпавшись, не окажутся в море.

Не самый приятный способ умереть. Возможно, стоит простить Бекки ее вздорный характер.

Хотя, конечно же, ее не ждала подобная судьба.

– Знаешь, Бекки, они вышлют тебя, – сказала Пэйтон. – После рождения ребенка. В Австралию, вероятно. Или в Америку. Кто знает.

Бекки Уитби злобно уставилась на младшую из Диксонов.

– Где я, несомненно, буду самой модно одетой осужденной преступницей за всю историю, – едко заметила она. – В твоей шикарной шляпе.

Пэйтон пожала плечами, и шелковое одеяние, которое она как раз расстегивала, слегка соскользнуло вниз:

– И в моей накидке.

Глаза Бекки сузились. Они были такого же голубого цвета, что и вода в той бухте, где утонет ее отец.

– О чем ты говоришь? – требовательным и полным подозрений голосом поинтересовалась она.

Пэйтон позволила накидке упасть на пол. Под ней она была одета лишь в тонкое белое батистовое платье, которое было весьма ей коротко и тесно. Думая, что она мертва, члены ее семьи не привезли из Лондона никакой ее одежды, и Пэйтон пришлось носить то, что осталось в доме со времен ее последнего пребывания в Нассау – великое множество белых платьев, более подобающих четырнадцатилетнему ребенку, а не девятнадцатилетней девушке, которая только что провела два месяца на тропическом необитаемом острове в компании баронета.

– Надень шляпу, – выдавила она сквозь зубы, стиснутые не столько ради того, чтобы охрана их не услышала, а сколько из-за быстро таявшего терпения. – И накидку. Они должны подойти. Это вещи Джорджианы, а вы одного роста. Подними волосы и опусти вуаль. И иди.

– Иди? – Бекки недоумевающе покачала головой. – Что…

– Иди. Твой француз где-то там. Иди и найти его.

Красные губы Бекки приоткрылись от удивления.

– Ты сошла с ума, – пробормотала она. – Решительно сошла с ума.

Пэйтон покачала головой.

– Совсем нет. Ты ведь его любишь?

– Кого?

– Француза. – Пэйтон аж закатила глаза от тупости мисс Уитби. – Капитана Лафонда. Любишь же?

Бекки смогла только кивнуть. И кивок ее вышел намного более глупым, чем Пэйтон могла бы ожидать от юной особы, столь искушенной в искусстве манипулировать другими.

– А я знаю, что он безумно влюблен в тебя. И вам двоим лучше быть вместе, чем порознь. Жди я ребенка, я бы хотела быть рядом с его отцом, если это возможно, – Пэйтон, поторапливая, махнула рукой. – Тебе лучше поспешить, пока они ничего не поняли.

Бекки посмотрела на накидку. Перевела взгляд на шляпку. Затем снова взглянула на Пэйтон.

– Ты серьезно, – сказала она, и это не было вопросом.

– Разумеется, серьезно, – ответила Пэйтон. – Тебе лучше отдать мне эту коричневую тряпку, которая на тебе надета. Я буду удерживать их так долго, как смогу, но…

Бекки мигом сдернула платье. Под ним на ней оказались на удивление вызывающие панталоны и вышитая вручную шелковая сорочка.

– Вот, – выдохнула она, практически швырнув платье Пэйтон, словно бы боясь, что в любой момент та может передумать.

Пэйтон спокойно его надела. Все еще теплое от тела Ребекки, платье повисло на ее более миниатюрной фигурке, словно мешок. Она знала, что не выглядит в нем ни особо жизнерадостной, ни сияющей.

И это, наконец, решила она, было нормально.

Бекки же, разумеется, казалась прелестным видением в позаимствованной одежде. Накидка сидела на ней идеально. Высокая талия скрывала беременность, а бирюзовый шелк подчеркивал кремовый цвет ее кожи, которая, к сожалению, через мгновение оказалась скрыта муслиновой вуалью. Глядя на Бекки, Пэйтон поняла, что любая женщина мигом бы заметила разницу между той девушкой, что зашла в стойло, и той, что вышла оттуда. Но среди тех, кого они должны были обмануть, не было женщин, так что это не станет проблемой. Пэйтон подошла к тюфяку, с которого Бекки вскочила, стоило только младшей из Диксонов зайти в стойло, и легла на него, спиной к двери. Она уже готова была крикнуть охране «пожалуйста, выпустите меня, сэр», как Бекки подняла руку и остановила ее.

– Мне обязательно нужно знать, почему? – спросила она мелодичным шепотом.

Пэйтон с самого начала знала, что этот вопрос обязательно будет задан. Проблема заключалась в том, что сейчас она точно так же не могла на него ответить, как не могла сделать это глубокой ночью, когда только у нее в голове начал складываться этот план, и она задала себе тот же самый вопрос. И вправду, почему? Зачем делать столько для женщины, которую она так долго презирала?

– Почему? – прошептала Бекки. – Я должна знать. Почему ты для меня это делаешь? – И тут же, не успела еще Пэйтон разомкнуть губы для хоть какого-нибудь ответа, Бекки, едва дыша, продолжила: – Потому что он любит меня, верно?

Пэйтон приподнялась на локте.

– Что?

– Он меня любит. – Из-за вуали Пэйтон видела лишь смутный абрис головы соперницы и совсем не видела ее лица, и когда шляпа задвигалась, ей оставалось лишь предположить, что Бекки кивнула. – Я знала. Это ведь он уговорил тебя на это?