Однако это лишено смысла. Почему мисс Уитби должна носить крысу Дрейка? У Дрейка вовсе и нет крысы. И не особенно он их любит, хотя, в отличие от ее братьев, никогда не убивает их каблуками, предпочитая, как и Пэйтон, чтобы с этим делом справлялись судовые коты.

Наверное, он все же сказал «детеныша».

Но это тоже не имеет никакого смысла.

– Детеныша? – повторила она.

Джорджиана метнула на мужа оскорбленный взгляд.

– Вот, Росс, я же просила тебя не…

– А почему, собственно, она не должна знать? – пожал плечами Росс, стоя уже без рубашки. – Ради бога, ей уже девятнадцать. И раз уж ты собира’шься выставить ‘е на ярмарку невест, то, черт подери, лучше б ей иметь представление, как такое случается. И вряд ли Пэйтон совсем ничего не знает о том, откуда берутся дети. Мэй Линг ей все эт’ расписала. Правда, Пэй?

Пэйтон все еще была слишком ошеломлена, чтобы суметь ответить, и Росс небрежно продолжил:

– Ну, ты ведь помнишь, Джорджи, что случилось на нашем свадебном завтраке? Какое впечатление Пэйтон произвела на твоих сестер, когда рассказала им, что если они возьмут морскую губку, разрежут ее на части и пропитают какой-то дрянью, а затем вставят себе в…

– Росс! – щеки Джорджианы приобрели уже нежный оттенок коричневого.

Росс пожал плечами и ухмыльнулся младшей сестре.

– Плохо, что хоть немного своих познаний ты не донесла до мисс Уитби, а, Пэй?

– Росс. Ну, в самом деле, – Джорджиана перевела озабоченный взгляд на Пэйтон. – Ты, как, в порядке?

Возмущенный холодным взглядом, которым пронзала его жена, Росс требовательно спросил:

– Что я, дьявол раздери, такого сделал? Это Дрейк не может удержать свои штаны застегнутыми, а не я.

Вдруг Пэйтон стало жарко. Конечно, сейчас середина лета, но до сих пор расположенный на холме дом казался приятно прохладным благодаря легкому ветерку, постоянно дующему через множество распахнутых окон. Но сейчас, ветер, казалось, совсем стих, а стены особняка сомкнулись вокруг нее. У Пэйтон было отчетливое ощущение, что какой-то омар, которого она проглотила, выползает обратно.

– Что ты имеешь в виду? – удалось ей спросить. – Ты говоришь… Ты говоришь, мисс Уитби…

Она не договорила и широко открытыми глазами уставилась на свою невестку. Лицо Джорджианы выражало сострадание. Она оставила своего сконфуженного мужа стоять без рубашки, и, подойдя к его сестре, обняла ее.

– Мне так жаль, дорогая, – сказала она, прижимая к себе Пэйтон, – Я взяла с них обещание не говорить при тебе об этом. На самом деле, о таких вещах девушкам твоего возраста вообще не полагается знать. Но я не осознавала, насколько ты… Ну да, теперь я понимаю, что лучше бы ты знала. Тебе, конечно, от этого ничуть не легче, но, по крайней мере, ты теперь знаешь почему…

К счастью, Росс стоял за спиной своей жены и оттуда мог наблюдать за лицом сестры. Он путешествовал с Пэйтон при всех мыслимых обстоятельствах, в самых разных условиях, и хорошо знал выражения ее лица. И то, что появилось прямо сейчас, было ему слишком хорошо знакомо. В один миг Росс сорвал с деревянной подставки умывальный таз и через секунду уже держал его перед Пэйтон, пока та освобождалась от всего своего ужина и значительного количества выпитого шампанского.

Глава 6

Намного позже Пэйтон сидела возле окна в прохладной темноте отведeнной ей гостевой спальни, и, положив подбородок на руки, разглядывала длинные тени, порожденные светом луны в расстилающемся перед ней саду.

Она была крайне недовольна собой – тем, как повела себя, услышав новости, сообщeнные братом и невесткой. И правда, иногда она поступает как ребeнок. Hе удивительно, что Росс обошел ее, не отдав ей «Константу». И совершенно определенно ей не удалось перенести с достоинством крушение своих иллюзий. Конечно, она ничего не швыряла и не разбила ни одного окна, как мог бы поступить любой из ее братьев. Но она ушла в свою комнату и надулась. Тех, кто дуется, Пэйтон презирала почти так же, как и тех, кто падает в обморок. Взрослые, умудренные опытом, женщины не дуются. Они могут проявить некоторую отстраненность, выражая свое недовольство, но никогда не дуются.

И их, безусловно, не рвет, когда они узнают, что мужчина, которым они восхищались, ухитрился случайно сделать ребенка какой-то другой женщине.

Она никогда бы не заподозрила – ей просто в голову бы это не пришло – что за решением Дрейка жениться на мисс Уитби стоит нечто подобное. Глупо с ее стороны, конечно. Но, честно говоря, Пэйтон никогда в таком смысле о Дрейке не думала. И не потому что у нее были основания сомневаться в его мужских достоинствах. Ведь она совершенно точно знала, куда Дрейк и ее братья исчезали всякий раз, когда корабль заходил в порт после долгого плавания.

Но одно дело – посещать бордель, а совсем другое – заниматься любовью с девушкой, живущей в комнате, которая выходит в тот же коридор, что и его собственная.

Ну, а что же мисс Уитби? С первого дня знакомства Пэйтон категорически презирала Бекки Уитби за приторную любезность, вялость и весь ее облик, наводящий на мысль о выброшенной на берег пикше [14].

Но мисс Уитби оказалась вовсе не такая уж милая и отнюдь не вялая. Она знала, чего хочет, и добивалась своего любыми, даже самыми непорядочными и коварными, по крайней мере, с точки зрения Пэйтон, способами.

Теперь все обрело смысл. Пэйтон не могла понять, почему этого не случилось раньше. Может, потому что она действительно такая невежда в этих вопросах? О, она знала все о телесной стороне любви – нельзя провести в компании моряков столько времени, сколько она, и ничего об этом не узнать. А благодаря Мэй Линг она знала даже о таких вещах, как предотвращение беременности.

Но ей никогда не доводилось самой заниматься любовью – и уж тем более, воспользоваться способами предохранения. В конце концов, вплоть до последнего года ее сплошь и рядом принимали за мальчика. И, конечно, никто не стал бы заниматься с ней любовью.

Однако очевидно, что другие, за ее спиной, предавались любви достаточно часто, и винить в этом Пэйтон могла только саму себя. Прежде всего, разве не она пригласила мисс Уитби погостить у них? Неделями все они жили под одной крышей, и Пэйтон оставалась в блаженном неведении обо всех недозволенных свиданиях и объятьях при луне, происходивших, по-видимому, после того, как повсюду погаснет свет. Она крепко спала и не имела ни малейшего понятия о том, что творится вокруг. Дрейк и ее братья могли бы развлекаться по ночам с полудюжиной шлюх, и она все равно бы ничего не заметила.

Как вообще Пэйтон могла что-то заподозрить? Никто никогда не пробирался в ее спальню в темноте. Никто никогда даже до ручки двери не дотрагивался!

Да и зачем им это? Ведь она такая страшная и неженственная. Кто бы ее захотел?

Когда немного раньше она вот также причитала, пока Джорджиана умывала ей лицо и пыталась избавить от корсета, невестка отвечала ей успокаивающе:

– Ну, ну, успокойся, это неправда. Многие мужчины будут желать тебя. Очень многие.

Но дело в том, что Пэйтон не хотела многих. Она хотела одного мужчину. А он женится завтра, и вовсе не на ней.

Так почему же она до их пор его хочет? Как может она до сих пор хотеть этого никчемного портового кобеля?

Наверное, что бы ни говорили, сколько бы у Дрейка ни было возможностей, и сколь многое ни сближало бы его с Бекки Уитби, Пэйтон не могла заставить себя поверить в то, что капитан Коннор Дрейк способен совершить нечто настолько низкое, настолько грязное как то, в чем обвиняет его Росс. Сделать бедной сиротке ребенка? Коннор Дрейк? Невозможно! Даже если девушке-сиротке уже, по меньшей мере, далеко за двадцать, волосы у нее цвета пламени, а фигура такая, что проходящие мимо нее по улице мужчины врезаются в фонарные столбы. Коннор Дрейк не тот человек, что позволит себе просто так соблазнить женщину. Он не мог этого сделать. Не мог.