— Почему Зинин?

— А почему Луначарский?

— Луначарский — нарком образования, а Зинин кто?

— А Зинин Николай Николаевич — знаменитый химик. И, между прочим, именно он открыл реакцию получения анилина из нитробензола…

— Стоп! — поднял руку Сергей, — Никаким именем мы ручку называть не станем…

— Почему? — хором спросили химик и Слава.

— Потому что, когда на ручке написано имя или фамилия, то становится похоже, что она принадлежит этому человеку. Надо другое слово, простое…

— Взлет.

— Что? — обернулись все трое.

— Взлет, — повторила Леночка, проводя пальчиком по черному блестящему боку ручки, — Они такие… летящие…

Сергей посмотрел на Славу:

— А что? «Взлет», так «Взлет».

— Сергей Аркадьевич, — Виктор Алексеевич подошел к Сергею, когда Слава уже ушел, перед самым уходом, — Что произошло вчерашней ночью? Налет?

— Можно сказать и так, — Сергей не видел смысла юлить, отвечая на прямой вопрос, — От меня требуют отдать мастерскую.

Химик выругался не по-русски:

— Ваше решение?

— Вы видели кровь. Оно уже принято.

— И?

— Возможно, сегодня ночью они попытаются поджечь мастерскую.

— Я остаюсь.

Сергей заколебался. С одной стороны, лишний человек, дополнительная пара глаз, еще один пистолет — это очень хорошо. С другой…

— Не надо, Виктор Алексеевич. Поверьте, я справлюсь.

Это ЕГО, Сергея, решение. И никто и Виктор Алексеевич тоже не должны пострадать от того, что решил он.

Химик зашелся в приступе кашля:

— Д-ха… Возможно вы правы. Подождите минуту.

Виктор Алексеевич вынес из своей лаборатории два узких жестяных цилиндра величиной с баллончик для дезодоранта.

— Возьмите. Если нападающие не успеют проникнуть внутрь — дерните кольцо и бросьте в них.

Ночью Сергей лежал на кровати в своей комнатушке и читал. Все-таки дневного сна не хватило для полного восстановления сил и глаза иногда начинали закрываться сами собой.

Он пролистал и отложил «Месс-Менд», попробовал было вникнуть в основы химии из толстого учебника, но быстро понял, что лучшего снотворного ему не найти… И неожиданно вчитался в казалось бы ничем не интересную повесть.

Не боевик, как «Месс-Менд», не детектив вроде Пинкертона, не фантастический триллер об отрезанной и оживленной голове профессора. В книжке рассказывалось просто про жизнь одного человека. Как он, вернувшись с гражданской войны — где, между прочим, был разведчиком в тылу белых, собирал сведения, притворяясь слепым — застал в своем родном городке развал и беспредел. Завод стоит и потихоньку разворовывается, мастера точат зажигалки на продажу, повсюду пьянство, бандиты, жена его ударилась в религию и заставляет детей молиться по утрам…

Сергей посмотрел на год издания. Нынешний, то есть двадцать пятый. А такое чувство, будто про девяностые написано…

И вот этот самый парень решил поднять народ на восстановление завода. Не все кинулись с энтузиазмом, но постепенно, постепенно, и работа пошла. И завод запустили, и самогонщиков разогнали и даже жена за ум взялась…

Сергей положил книгу на грудь и задумался. Очень этот парень на него самого похож. Тоже в городе, где почти ничего и никого знакомого, тоже производство налаживает. Разве что парень — целый завод, а он, Сергей, только лишь одну небольшую мастерскую… И парень — для людей, а он — для себя.

Не в этом ли его обвиняет Катя?

Ха, да ведь он в глазах девушки почти таким и выглядит. Пусть не герой войны, но герой стычек с беляками… Ага! Только она наделась, что он двинется счастье людям нести, а он вместо этого ушел в мелкий бизнес. Вот ее и корежит: с одной стороны Сергей ей нравится, с другой — не для людей старается…

Ну почему же не для людей?! Пить он, что ли, будет эти чернила? Бочками? Ведь для людей, для тех самых школьников, перед которыми он выступал… Для страны, в конце концов! Те же ручки, они же для страны! Пусть шариковые начнут производить в СССР, а не за бугром. Разве это не для людей?

Сергей бегло пересмотрел повесть еще раз. Ну да, ну да… Нигде даже не упоминалось, что герой хочет что-то для себя. Для других. А он, Сергей, в глазах Кати — мелкий эгоист, который хочет только денег. Правильно, он так и говорила. И ее вопрос про передачу мастерской государству. Это она проверяла, насколько он держится за частную собственность, насколько он «буржуй и мещанин». А вы, Сергей Аркадьевич, что ответили? Никому, мол, не отдам! Мое!

Пусть в виду он имел другое, поняла она по-своему. Девушкам вообще трудно доказать что-то, если уж они твердо убеждены в обратном. Другая бы не стала связываться с ним, но он, судя по всему, Кате понравился, вот он и разрывается теперь между двумя чувствами к нему.

«Не могу я, Катенька, мастерскую государству отдать. Пока не могу. Мне и жить на что-то все же надо, да и не закончена она…»

Сергей хмыкнул, представив, как он передал мастерскую государству и вместо вывески «Чернильная мастерская Вышинского» красуется табличка «Красные чернила»… Кстати, на заметку. Скоро производство фиолетовых чернил выйдет на стабильный уровень, и тогда, в будущем, можно будет задуматься о производстве цветных: красных, черных, зеленых… Вот опять он себе на голову проблемы ищет. Какое будущее? Твое будущее: Питер-артефакт-двадцать первый век. А то застрянешь здесь навсегда: сначала запустить мастерскую, потом разработать концепцию шариковых ручек, потом начать производство красных чернил, следом расширить производство, открыть дополнительные цеха, наладить серийное производство шариковых ручек… Этак ты в будущем окажешься, как говорили в «Гостье из будущего»: «Своим ходом, год за годом».

Тут не знаешь, как до завтра дожить, не говоря уж о планах на будущее…

Сергей насторожился. Прикрутил фитиль керосиновой лампы, постоял в темноте, пока привыкнут глаза, тихо снял со стола наган, один из «подарков» Виктора Алексеевича и босиком начал красться к выходу из мастерской.

Консервные банки загремели еще раз.

Сегодня у мальчишки на рынке Вышинский купил с десяток пустых, слегка поржавевших банок, буквально за копейки. Под вечер сделал из них примитивную «сигнализацию»: натянул на задворках мастерской бечевку вдоль забора на уровне колена и к одному концу привязал банки. Потом вечером, когда пошел в туалет, перешагнул светлеющую бечевку, а затем, выругав самого себя, натер веревку сажей. Сам чуть не налетел, но и в темноте она теперь полностью невидима.

И вот «сигнализация» сработала. Конечно, это мог быть заблудший кот, но не два же раза подряд.

Гости.

Сергей выглянул в окно. В свете луны — полнолуние еще через несколько дней, но светло достаточно — был виден пустой двор. Правильно, незваные пришельцы наверняка перелезли через забор на задворках. Вышинский мысленно выругал себя за скошенную крапиву — эстетики ему, видишь ли ты, захотелось! — вот бы сейчас бандиты покувыркались в жгучих зарослях. Жаль, что на задний двор окна не выходят…

Сергей подошел к задней двери, осторожно приоткрыл ее на ширину пальца. Густо смазанные еще с вечера петли не подвели, не раздалось ни одного скрипа.

— Давай, давай… — послышался быстрый шепот.

Две черные фигуры сгорбились у угла мастерской. Один из «гостей» плещет на стену из большой квадратной фляги, второй поторапливает.

— Давай-давая… — пробормотал один из поджигателей — ну не святую же воду они льют?

— Что?!

— Нет, ничего…

Сергей приоткрыл дверь чуть пошире, поднял ствол нагана… Опустил.

Нет, не может он так. Не мог Сергей убить человека просто так: не в пылу схватки, не под воздействием адреналина, спокойно и хладнокровно. Не мог.

Он убрал револьвер за пояс и потянул кольцо, припаянное к донышку подарка химика…

— Что это? — спросил Сергей удивленно рассматривая непонятную штуку.

Узкий жестяной цилиндр, без надписей, с одного конца припаяно проволочное кольцо.