Итак, он не упомянул баронессу, но инспектор отнюдь не сдерживался. Он с удовольствием вспоминал прошлое, более или менее скрыто намекая на обходительность дамы, а поскольку Анрио хранил молчание, инспектор вскользь коснулся темы, интересовавшей их обоих:

— Ну конечно же! У вас зуб на бедную баронессу! Я понимаю вас, черт побери. На вашем месте я поступил бы так же. Простите, что напомнил вам о неприятных вещах.

Анрио это удивило:

— Если я не ошибаюсь, вы не осуждаете меня?

— Разумеется, нет. Не в моих правилах, и как человека и как инспектора, издеваться над заключенными. Оправдывая тех, кто виновен в их несчастьях…

С этими словами инспектор поднялся. Он был счастлив оттого, что генерал избавил его от тягостной сцены — выслушивать жалобные стенания по поводу несправедливости, допущенной по отношению к честному человеку. У генерала хватало ума не докучать людям. Он вроде бы даже не держал зла на ту, что упрятала его в каталажку.

Анрио побледнел, у него задрожали руки. Пару раз он провел платком по лбу, как бы вытирая несуществующий пот. Ему было страшно поверить тому, что он услышал от инспектора.

— Прошу вас, господин инспектор, еще одно слово, если возможно! Сказанное вами только что, надеюсь, не относится к баронессе де Нефвиль, у которой я столько раз имел удовольствие встречать вас?

— А к кому же еще это относится? Неужели, генерал, вы до сих пор сомневаетесь в том, кому обязаны своим пребыванием здесь, в тюрьме Его Величества?

— Нет, нет, я ничего не знаю точно, но очень хотел бы знать! Скажите же, прошу вас!

— Я и так слишком много сказал вам, генерал! Если до вас не дошло, то продолжайте относиться к баронессе, как раньше. Очень странно, что вы ничего не знали о самой опасной шпионке короля.

— О Боже! — Анрио почувствовал, как в его сердце вонзилось множество стрел.

— Я понимаю, вам хотелось бы надеяться, — невозмутимо заметил инспектор, — что ради дружбы, которой она, кажется, вас дарила, и большого доверия к ней с вашей стороны баронесса забыла свои обязанности. И не думайте, мой бедный генерал!

Для нее и вы, и я, и все те, кто посещал ее салон, были всего лишь объектами наблюдения, и едва мы покидали обворожительную хозяйку, как доклад, составленный ее прелестной ручкой, доводил до сведения префекта полиции наши действия, слова и даже, возможно, наши мысли.

— Дрянь! — прошептал Анрио. — О, если бы она была здесь!..

— Если бы она была здесь, мой бедный генерал, то очень быстро убедила вас, что во всем виноваты вы сами, а пребыванием здесь обязаны только сложившимся обстоятельствам. Вы бы ужаснулись и снова воспылали любовью к ней…

Кстати, если вас это интересует, она теперь в фаворе как никогда, и будь на то ее желание, ибо правительство немало должно ей за оказанные услуги, она давно уже могла добиться вашего освобождения. Но ведь ей это даже в голову не пришло! Обещаю, вернувшись в Париж, нанести ей визит и рассказать, если позволите, в каком тяжелом положении вы оказались и как она осчастливит вас, приложив руку к вашему освобождению.

— Нет, нет, только не она! — вскричал генерал. — Значит, товарищи были правы! Слепец, безумец! Я не хотел видеть, кем она была! Попался как мальчишка, круглый дурак! Сам же дал отвести себя на заклание… Нечего сказать, хорошо наказан! Я выйду отсюда… но не с ее помощью!.. И я отомщу, и месть моя будет ужасна!

— Успокойтесь, генерал! Я, в самом деле, глубоко огорчен, что наш разговор принял такой оборот. Неосторожным словом заставил вас страдать. Прошу, забудьте об этом. Нет ли у вас еще каких-либо желаний? Тогда, с вашего разрешения, я продолжу проверку.

Анрио покачал головой в знак того, что более ничего не имеет к нему, и молодой чиновник, вежливо улыбнувшись, откланялся.

Генерал глубоко задумался. Надо же было прозвучать имени баронессы! Анрио наконец узнал о роковой роли, какую сыграла она в его аресте.

В Шарантонском приюте, куда его перевели в результате активной деятельности преданного ему маршала Лефевра, он был одержим только одной мыслью: наказать эту женщину. Прежде всего нужно было отыскать ее, захватить врасплох и вырвать признание. Анрио уже начал приводить свой план в исполнение с помощью ничего не подозревавшего надзирателя Борно. Именно к дому баронессы отправлялся генерал, воспользовавшись предоставленной ему на время свободой. Он не терял надежды встретиться с ней лицом к лицу.

Однако пока такого случая не представлялось. Всегда кто-нибудь да и сопровождал баронессу. Захватить ее врасплох не было никакой возможности. Назначить ей встречу он не мог, опасаясь не столько того, что она не придет, сколько того, что, пользуясь влиянием в высших кругах, она устроит так, что генерал и носа не высунет из приюта. И пострадает хороший человек, надзиратель, выпускавший его от случая к случаю прогуляться по Парижу. Борно даже могут уволить.

Ну а когда в Париже прозвучали пушечные залпы и прошел слух, что народ взялся за оружие и начал борьбу, генерал понял, что пришло время осуществить две свои мечты: свергнуть Бурбонов, вернув трехцветное знамя и, возможно, Наполеона II, а также наказать баронессу.

С этими мыслями он появился на улице Мандар. Лартиг и все, кто собирался в кафе «Прогресс», увидев его в мундире с крестом командора, единодушно пошли к нему в подчинение. Приведя в боевую готовность баррикаду на улице Мандар, которая перекрывала выход к Центральному рынку, генерал Анрио отправил с Лартигом пакет в особняк маршала Лефевра на Вандомской площади.

Хотя маршал несколько лет назад скончался, а жена его, сильно сдавшая, вернулась в свои владения, Анрио знал, что хранителем особняка и поверенным в делах жены маршала оставался Ла Виолет. Лартигу было поручено найти его. В письме генерал просил Ла Виолета срочно прийти на баррикаду, ибо рассчитывал получить помощь в одном серьезном деле.

Лартиг вернулся ни с чем. Он не нашел Ла Виолета. Тот куда-то с утра ушел.

Анрио усмехнулся, поняв, куда именно отправился с утра пораньше старый товарищ по оружию:

— Он наш. Ла Виолет — стреляный воробей, пушки еще не заговорили, а ему уже захотелось принять участие в этом разговоре… Нужно, чтобы он прочитал мое письмо и пришел!

Генерал продолжал готовить баррикаду к защите, выглядывая наружу всякий раз, как поблизости раздавалась ружейная стрельба, чтобы узнать силы нападающих и укрепить уязвимые места.

К вечеру появился Ла Виолет — со стороны улицы Спасителя. Он был в гражданском, но вид имел воинственный: патронташ на поясе и ружье через плечо. На рединготе сверкал символ отваги — крест, полученный от императора.

Старые сослуживцы обнялись.

Как довольный хозяин показывает гостю свой дом, так и Анрио провел Ла Виолета вдоль баррикады, показал форпосты квартала.

Досконально проверив, все ли готово, чтобы выдержать внезапную атаку, и узнав, сколько патронов и ружей имеется в наличии, Анрио пригласил друга в кафе «Прогресс» поговорить с ним о деле.

Стрельба прекратилась. Восстание уже победило в центре Парижа. Вот-вот будет взят Тюильри. Говорили, что Мармон отступает, что линейные войска присоединились к народу и уже объявлено о низложении короля. Добрые вести придавали силу народу и деморализовали войска.

Наклонившись к собеседнику, ибо кафе «Прогресс» было полным-полно пьющих и ораторствующих борцов за свободу, Анрио обсуждал с Ла Виолетом задуманный им план.

Последний слушал молча, время от времени кивая головой.

Генерал закончил, ожидая, что ответит товарищ. Ла Виолет продолжал молчать. Анрио нетерпеливо спросил:

— Итак, ты со мной не согласен?

— Нет! — буркнул Ла Виолет.

— Значит, согласен?

— Ну, не совсем…

— И все же тебе нужно выбрать — «за» ты или «против».

— Это очень серьезно! Очень…

— Ты узнал о преступлении и отказываешься наказать?!

— Женщину?! Мой генерал, подумать только… это ведь женщина!

— Чудовище!

— Ну и что из того?.. Чудовище — женщина, и все тут!