В этот раз его радушие приняло на редкость серьезные формы и выразилось в требовании «составить компанию» — для убедительности Венечка помахал перед моим носом бутылкой, в которой булькало еще больше половины. Кстати, бомж-то он бомж, но самоуважения не растерял. Пьет — опять же в отличие от своих «коллег» — отнюдь не аптечные «настойки» или какую-нибудь «росинку», а вполне магазинную водку. Откуда берет средства на прокорм и пропой души — неведомо. Денег не просит — никогда и ни у кого.

— Да я не пью, — постаралась я сказать максимально миролюбиво. Венечка невнятно замычал. Вероятно, подбирал подходящее возражение. Конечно, ничего плохого Венечка мне сделать не может, ему и в голову такое не придет, а вот полезть обниматься, дабы убедительнее выразить свое дружеское расположение, — это запросто. Я же потом одежду год не отстираю, этот запах ничем не отобьешь. Пожалуй, из двух зол придется выбрать менее опасное.

По чести сказать, в данный момент мне больше всего в жизни не хватало тарелки какой-нибудь еды. Глоток водки в перечне желаний отсутствовал, так что закашлялась я весьма натурально.

— Ты чего, и правда не умеешь? — удивился Венечка. — Эх, молодежь… А еще журналист.

Тут удивилась уже я. Вроде на лбу у меня не написано, что журналист, а вот поди ж ты! А то говорят, что с распространением многоэтажных застроек потерялась прежняя коммунальная патриархальность, когда все про всех все знали — и какого цвета у соседей матрас, и сколько лука они кладут в котлеты. Не-ет, ребятушки, раз уж в нас десятилетиями вдалбливали, что «от коллектива не может быть секретов» и «будь бдителен», а еще до этого столетиями прививали стиль «всем миром» — теперь уж никакая многоэтажность не способна истребить наше врожденное любопытство к соседскому белью, особенно нестиранному. Лет через двадцать-пятьдесят, может, чего и переменится, а до тех пор право на закрытость частной жизни останется для большинства чем-то вроде Антарктиды. Слышали, что есть такая, а кто из ваших знакомых ее лично видел? И вообще, какое к нам отношение имеет эта самая Антарктида? Недаром у английского privecy адекватного перевода, в общем, не существует. Откуда бы ему взяться, если само понятие в нашем… м-м… менталитете отсутствует.

Венечка укоризненно посмотрел на меня, забрал бутылку и хлебнул.

— Тебя сегодня мужик какой-то искал, чего-то про работу бухтел.

— Какой мужик? — удивилась я. Вот еще странность. Если впрямь по работе, так почему меня надо искать дома, а не в редакции или хотя бы по телефону? Что за притча?

— Такой… — Венечка свободной рукой совершил ряд непонятных движений, как будто что-то рисовал. — Молодой. Спрашивал, с кем ты живешь и про собаку тоже.

— Про какую собаку? — это заявление заставило меня уже не удивиться, а просто-таки остолбенеть. Вроде бы до того момента, когда начинают путаться мозги, Венечке было еще далеко, выглядел и разговаривал он еще вполне по-человечески. Но собака?!

— Какая у тебя собака, спрашивал.

— Так у меня же никакой нет!

— Да ему так и сказали. Он удивился и говорит, наверное, перепутал.

— А ты?

— Так он не меня спрашивал, бабулек. Я во дворике гулял, слышал.

Гулял он! Моцион совершал! Аристократ!

— Может, ты… это… кому-то на хвост наступила? Типа журналистское расследование, а? Дверь тебе этот твой сделал, так ты уж кому попало не открывай.

Под «этот твой», я так понимаю, имелся в виду майор Ильин. Не, ну все всё знают. Кроме меня самой.

— Спасибо, Венечка, за заботу, пойду, — я отсыпала ему сигарет, на что он попытался вначале обидеться, мол, не ради этого… Пришлось напомнить, что он-то меня пытался угостить — только после этого Венечка перестал обижаться, взял сигареты и спросил напоследок:

— Чего сказать-то, если еще интересоваться будут?

— Пусть в редакцию обращаются. Бред какой!

Однако, добравшись до квартиры и прочистив мозги двумя стаканами минералки и чашкой кофе, я передумала. Может, и не такой уж бред? Кого-то зацепили мои расспросы последних дней. Но кого? И — массаракш! — где же Ильин? Да и Глебову пора бы уже объявиться…

21

На резной зелени клена появились две тощие лохматые ноги. То есть, конечно, сами-то ноги были обычные, зато низ джинсов топорщился белесой бахромой. Следом за ногами мелькнула все та же линялая оранжевая футболка с двумя черными отпечатками ладоней на пузе, и наконец за балконной дверью засияла довольная Кешкина физиономия. Довольная и почему-то немного виноватая.

— Ты теперь всегда через балкон будешь являться?

— А… Ну… Пока тепло, а?

— Вот схватят тебя при попытке несанкционированного проникновения в жилище, чего делать станем?

— Не-а! — Глебов махнул головой, так что шевелюра его напомнила модные нынче метелочки для сметания пыли.

— Ну здравствуй, солнце мое! Очень рада тебя видеть живого и даже почти невредимого.

— Только я с записью не совсем разобрался. Я ж не звукооператор, а там скорость скачет, да еще и нелинейно. Вот, принес то, что пока получилось, может, потом еще попытаюсь, — Кешка склонил голову вправо и потерся ухом о плечо. На верхней части уха красовалась свежая царапина. Ресницы у него были рыжие, почти под цвет глаз, а руки… Хоть фотографируй для выставки «Наша трудолюбивая молодежь» — может, он их и мыл, но следы пресловутых «сельхозработ» просматривались более чем явственно, особенно вокруг ногтей. А сам он по-прежнему напоминал боевого взъерошенного воробья. Пусть даже у воробьев не бывает плеч и тем более исцарапанных ушей.

То, что «пока получилось» составляло примерно половину записи. Как и предполагалось, явственно опознавались голоса Марка и господина Котова. Виктора Андреевича. Начало — совсем неинтересное — шло на нормальной скорости, потом начинались завывания туда-сюда, это был как раз тот кусок, который Глебов обещал «еще попытаться». Хвост разговора Кешка восстановил целиком. На первый взгляд эта часть показалась многообещающей, но со второго прослушивания тоже разочаровала.

— …извините, я не хотел вас обидеть. Значит, в вашей клинике такое невозможно?

— Валентин Борисович, мы же медицинское учреждение! Даже злейший враг не мог бы… Немыслимо!

— Я, видите ли, говорил с некоторыми вашими пациентами, — Марк помолчал, его собеседник тоже держал паузу. — Я ведь не утверждаю, что это обязательно так. Я выясняю, на самом ли деле существует скандал, ну, можно назвать и мягче, скажем, конфликт… — голос стал вкрадчивым, я и не знала, что Марк умеет так разговаривать. — Мне именно за это и платят. Работа такая…

На какое-то время опять воцарилось молчание. Глебов махнул рукой — «это еще не все». Действительно, после паузы разговор продолжился:

— Я понимаю вас, Валентин Борисович. Но вас просто ввели…

Щелчок. Кешка объяснил, что в этом месте кончилась одна сторона кассеты. Остался еще небольшой кусочек другой стороны.

— Вы делаете обзор, а может быть, имеет смысл сделать не одну статью, а несколько? В конце концов, венерология — это довольно узкая тема. На самом деле то, чем даже мы занимаемся, гораздо обширнее. Может быть, стоит написать обо всем? Хотя бы на примере нашей клиники. Я планировал заказать серию статей попозже, где-нибудь через месяц. Но можно начать и сейчас. Вот вы могли бы этим заняться?

— Почему нет? — кратко ответил Марк. — Это моя работа.

— Вот и замечательно. Приходите послезавтра, в это же время, мы все обсудим, хорошо?

— Договорились.

— Ну и отлично. Было очень приятно познакомиться. У вас сегодня профессиональный праздник, если я не ошибаюсь. Вы не обидитесь, если я сделаю вам небольшой…