Но такого, как сегодня, и не припомню. До того теплая, до того семейная сцена: вечер, хозяйка кормит своих мужчин ужином… Правда, ужин готовил Глебов, да и великоват он чуток, чтобы приходиться мне сыном, но это уже детали. А в целом…

Эка занесло тебя, Маргарита Львовна!

Ильин, негодяй, как подслушал мое настроение, оглядел окружающее оценивающим взором, усмехнулся и обратился точно в тон:

— А что, мать, коньячку у тебя к чаю не найдется? Уж больно вечер хорош, а? А ты молодой человек, на нас не гляди, и вообще никогда не пей эту гадость.

— Ага, — подхватил вредный Кешка. — привыкнешь, и жизнь твоя не будет стоить ломаного цента!

Спасибо невинному младенцу, наваждение пропало.

— Ты же за рулем? — поинтересовалась я у Никиты.

— Подумаешь! — отозвался он. — Запру тебя в шкафу, свистну с улицы пару девочек посимпатичнее, и предамся классическому мужскому загулу.

Все-таки он невыносим!

16

— Итак, господа присяжные, — перемыв посуду и вытерев стол, я выставила на его середину маленького глиняного Вицлипуцли. Вообще-то, если верить Булгакову, Вицлипуцли относился к мексиканскому пантеону, а этот блестящий коричневый толстячок, довольный собой и окружающим миром, даже и не пытался скрывать своего восточного происхождения. Но к его хитрой ухмылке, лакированному пузечку и коротеньким пухленьким пальчикам так подходили булькающие и свистящие мексиканские звуки, что строгое следование исторической, а может, мифологической истине показалось мне сущим пустяком. Так безымянный китайский божок превратился в своего заокеанского собрата.

— Это будет Слава. К нему я отправилась к первому. Мы его, вроде, уже исключили, однако, пусть постоит. На всякий случай. Кажется, трихопол держится в организме — ну, чтобы сочетание с алкоголем было опасным — что-то около суток, да? И если Слава не врет насчет пива, значит, трихопол Марк получил позже, в течение дня. Временные границы существенно сужаются, так? Кстати, можно будет у него поинтересоваться насчет постоянной женщины. Как я поняла, они с Марком довольно близко приятельствовали, так что вполне может быть в курсе. Ох!

— Ты чего? Укусил кто?

— Дурость моя укусила1 Надо же Санечке позвонить! Сергиенко! Уж он-то все про всех знает. Больше, правда, про всяких больших людей, но, глядишь, и тут чего подбросит.

Чтобы не терять какие-то оттенки и детали информации на пересказе, я переключила телефон на «громкую связь» и предупредила мужчин, чтобы не чихали и вообще не сильно шевелились. У моего телефона странный характер: в режиме «громкая связь» он работает лучше, чем в обычном. Единственное неудобство — другая сторона слышит малейший звук из моей комнаты. Так что предупреждение насчет чихания и прочих телодвижений было отнюдь не придиркой.

Санечка, на мое счастье, оказался дома. Хотя где, собственно, при его-то противности, он мог бы еще быть? Совершенно не представляю, чтобы кто-нибудь мог пригласить это создание в гости. Жуткий сноб, захлестывающий высокомерием всех присутствующих, сколько бы их не было. Зато знает подноготную всех мало-мальски значимых людей города. И соображает отлично. Этого не отнять. Правда, извлекать из него нужную информацию — сущее мучение, кокетничает, как сорокалетняя старая дева. Ох, будем прогибаться, никуда не денешься. По телефону оно все-таки полегче.

— Ну, Санечка, ну, солнышко наше любимое, ты же все про всех знаешь, а это всех касается… — я напустила в голос столько сиропа, что, казалось, сейчас прилипну к дивану.

— Ты про что? — недовольно спросил наш главный редакционный «справочник».

— Про Марка, конечно. Ты не знаешь, у него в последнее время был кто-нибудь?

— Женского полу, что ли?

— Ну да.

— Да у него всегда кто-то был, чем-чем, а аскетизмом покойный не отличался, — не слишком любезно заметил Санечка. — Коллекционером тоже не был, мордой не вышел, но, в общем, девочек там хватало.

Брезгливости в его голосе было столько, что мне почему-то подумалось: да, виноград нынче совсем зелен. Даже жаль его — Санечку, а не виноград — стало.

— А что-нибудь постоянное?

— Ну знаешь, Маргарита Львовна, я к нему в гувернеры не нанимался. Мне-то что — каждый день он их меняет или постоянство демонстрирует. Хотя… — казалось, что в трубке слышно, как щелкают Санины мыслительные шестеренки: нельзя ли из этого неожиданного интереса извлечь какую-нибудь выгоду, а если нет, то получить ли удовольствие, послав назойливую просительницу подальше, или потерпеть в надежде на перспективы получения информации в будущем… — а тебе зачем все это? Думаешь, обиженная девица его угробила? Так брось, не загоняйся. Пить меньше надо, вот и все. Что-то я сомневаюсь, чтобы наш Марк был способен возбуждать в женщинах такие шекспировские страсти. Была у него какая-то в последнее время, но это не ко мне вопрос.

— Тогда… Слушай, Санечка, может, знаешь, у него приятель был, Слава, крупный такой…

— Венеролог, что ли? Гляди-ка, кто ей понадобился, — Сергиенко гадко захихикал.

— Санечка… — жалобно протянула я. — Мне он не как медик нужен.

— А, предпочитаешь крупных мужчин? Ну, этот подойдет.

Я глубоко вдохнула и трижды про себя повторила страшное слово «экзистенционализм» — не «ом мани падме хум», но тоже помогает. Санечку иногда бывает трудно выносить, однако взялся за гуж, не говори, что не лошадь.

— Саня, что ты вообще про него знаешь, кроме того, что он медик?

— Да ничего, ну видел несколько раз, ну знаком, и все. Они с Марком на пару нашу Танечку обхаживали, тебя тогда еще не было. Горчакову.

— Какую Горчакову? — переспросила я, лихорадочно пытаясь припомнить, кто же это. Иннокентий тут же начал подавать мне какие-то странные знаки — причем абсолютно беззвучно. Что за притча?

— Ну Сидорову, она же по мужу Горчакова. Эти петухи вокруг нее чуть не полгода круги нарезали, а она взяла и в сторону вильнула, за этого своего Олега выскочила. Умора!

Вот уж действительно, умора — Татьяна который год за Олегом, а я и не знала, что она Горчакова. Но вообще-то от Санечки я ждала больше информации.

— Ну что, господа, все слышали? Получается, что мотив у Славы мог быть. Хотя он и не слишком похож на человека, способного затаить тайную ревность. Тем более что оба с носом остались, был бы смысл ревновать к Марку.

Я достала из шкафа еще четыре фигурки.

— Ты что, солнышко, в шахматы играть собралась?

— На двенадцати досках, причем вслепую! — огрызнулась я.

Ильин вздохнул.

— Ладно, если тебе так соображается лучше…

— Да, лучше. И не надо из меня чудовище делать. Это не я людей с шахматными фигурками путаю, а тот, кто… Ну, в общем, кто-то из этих.

— И много их у тебя? — поинтересовался Никита.

— На всех хватит. Если на китайскую мафию не нарвемся.

— Почему китайскую?

— Потому что все одинаковые и очень многочисленные.

А статуэток у меня скопилось и вправду немало. Парочку я купила сама, остальных надарили всяко-разные гости. К случаям и без оных. Когда собираешься к кому-то с более-менее торжественным визитом, вечно приходится ломать голову: чего бы человеку такое преподнести. Чтобы и не очень дорого, и изящно, и удовольствие доставить.

Про мое равнодушие к растительности — как в горшках, так и в букетах — знает, кажется, полгорода. Вот и выискивает народ фигурки позабавнее. Целое стадо скопилось. Надумаю уйти из газеты, открою магазин сувениров, сразу стану миллионером.

Для директора «Сюжет-клуба» я выбрала маленького зеленого динозаврика с «бабочкой» на том месте, где положено быть шее. Для центра «Двое» — из чувства противоречия — взяла двухдюймовую копию роденовских «Амура и Психеи».

— А это что за фря? — спросил Ильин, разглядывая предпоследнюю статуэтку — соломенную Кармен. Вообще-то я предпочитаю керамику или металл в чистом виде, но далеко не все гости об этом знают. Дареной игрушке в нутро не смотрят. Тем более что фигурка совершенно прелестная: простенькая глиняная куколка, а вся одежка сплетена из крашеной соломки и шелковых ниток, только башмачки деревянные. Веер, черная мантилья, которой она кокетливо прикрывает лицо — Кармен, да и только.