В отличие от многих и многих, эти ребята не дали маху. Мгновенно перейдя от атаки к обороне, прямоугольники друнгариев и центурий во все стороны ощетинились лесом копий. Судьба битвы была уже решена. Но ромеи сражались с упорством обреченных. За что их даже зауважали. Не слишком ждали от хитроумных ратных подвигов. Хотя, если задуматься, злато покупает, но приходит хладное железо и отбирает силой. Не может Империя жить исключительно на подкупе и интригах. Воины обязаны быть! И они были! Каждый копьеносец понимающий, что обречен, подыхая, старался забрать кого-нибудь с собой. Бой шел чуть ли не полдня, но так и не превратился в избиение…

Пытаясь спасти армию, император решился на рискованный шаг. Вывел на помощь погибающим десять тагм, практически обезлюдив стены. Не знаю, каким в молодости император Роман был адмиралом, но в семьдесят лет полководец получился из него хреновый. Резерв мог повлиять в первые минуты катастрофы. Чтобы наша конница завязла в трясине гарнизонных бойцов…

Но, выйдя с опозданием, императорский резерв не сумел ничего. Увеличилось лишь количество прямых потерь. И намного облегчилась работа внутри города. Впрочем, бились гвардейцы достойно, надо отдать им должное. Да и в целом, лично мое мнение о воинах Константинополя за этот день выросло очень сильно. Хотя, когда считали потери, не раз поминали стойкость и мужество обреченных со злобой…

Остатки ромейской армии начали сдаваться, лишь когда над башнями Царьграда взвились белые полотнища. Увлеченные наблюдением за битвой горожане (подозреваю, что они еще и ставки делали) прозевали наш десант. Водный и подземный».

Под стенами Царьграда, лето 6449 от Сотворения мира, червень

Князь неподвижно сидит в седле. Рука на навершии меча, вторая сжимает поводья. Если бы не лошадь, прядающая ушами, можно принять за статую самому себе. Посреди Киева, на Майдане. Внутри бушевала буря, так и норовящая выплеснуться наружу непроизвольной дрожью. Но нельзя. Ты — князь. Ты — знамя. Ты — символ.

Впрочем, все волнение до того мига, как конское копыто первый раз опустится в пыль, понемногу, шаг за шагом разгоняя дружинный строй для удара. Нет, мы — не катафракты какие. Мы — дружина! Мы лучше!

— Атака, — тихо сказал Князь, отвернувшись от врага.

Громко не надо. Опытные вестовые сами знают, кому куда бежать, чтобы полетели к небу последние молитвы всем богам, коих удастся вспомнить, зашипели об оковки клинки, покидающие ножны…

Чистый звук труб срывает с места. Плотный строй единой волной начинает набирать скорость, выдавая всей мощью сотен легких:

— Гыыыыр на вас!!!! Урааааа!!!

В реве почти не слышны приказы. Но они звучат. И привычное ухо вычленяет знакомые команды.

— Надвинуть! — в мерный шаг вплелось тонкое позвякивание опускаемых личин. Неважно, что у кого-то на шлеме нет защиты лица. Будет. К командам лучше всего приучать сразу…

— Сомкнуть ряды! — подравниваются ряды, шеренги. Колено в колено! И горе клибанариям! Или кто встретится там, на пути!

— Мечи вниз! — пусть клинки до поры дремлют, охватив темляком правое запястье. Пока есть работа для старших сестер…

Лава переходит с шага на легкую рысь. До противника совсем немного. Глаза врагов не видны, но даже сквозь личины ощущается ужас перед летящими русами.

— Копья вверх!

Пики поднимаются на «уровень пупка». Лошади идут галопом. И нет в мире силы, способной их остановить!

Навстречу атаке поднимаются с земли устрашающей длины копья, готовые пронзить налетающих всадников. Сшибка! Наконечник, промяв броню на конской груди, с хрустом ломает ребра, и доходит до сердца… Эх, Орлик! Земля недружелюбно бьет по ступням. Пика сломана, да и бесполезна она в тесной сшибке. Уже сделала своё дело, отправив к Богу-С-Креста невезучего врага. Пришло время меча!

Нырнуть под копье, отвести удар, двумя ногами по высокому щиту, сбивая с места, ужом проскочить в щель мимо дрогнувшего щитоносца. И кинжалом его, выблядка, под ребро. По горлу следующего. С оттягом, чтоб сдох быстрее и не выл за спиной. Выдернуть клинок, и второго, пока таращится на кровь. Заорать в рожу подыхающим и живым:

— В пекло, суки! Черти заждались!!!

Дружинники, зверея от криков и пролитой крови, врубаются в ряды пехотинцев…

Кто-то всхрапнул за плечом. Развернуться, выводя меч для удара. Конь! Кого из соратников точным ударом вынесло из седла? Кто упал, пятная кровью землю? Потом все, потом! Сейчас в седло и вперед!!!

Выметывается из-за смятых коробок пехоты конная ала. И широким серпом несется на дружину, растерявшую строй в запале схватки.

— Ряды сомкнуть!

Ала, две, три, да хоть десяток! Нам без разницы! Всех сметем, переколов пиками, и будем гнать, полосуя трусливые спины мечами… Пленных не будет. Мы не берем, и нас не берут. Не тот случай.

Сошлись, столкнулись. Злая волна бьет в голову. Ярость бежит по клинку искрящейся молнией. Кони, встав на дыбы, лупят копытами воздух. Взлетают мечи и рушатся вниз, унося жизни. Перечеркивает клинок искаженное криком лицо декарха. Раз и все! Следующий! Меч в корпус! Клинок выскакивает навстречу клинку. Удар! Рвущий уши звон. Разлетается ромейский меч. Еще удар! Повод на себя, конь вертится кругом. Не многовато вас? Раз! Два! Еще! Ударил! Пропустил! Ударил! Все? Вперед!.. Но нет сил поднять меч… Вороной уносит в сторону… Липкое горячит бок, струйкой бежит по ноге… Радужные круги в глазах, заливаемые чернотой… Держись, князь, держись, ты не должен упасть. Нельзя. Ты — князь. Ты — знамя. Ты — символ…

Чужой конь выносил из сечи Светлена, князя древлянского, а тот упрямо оставался в седле, хотя давно был готов обнять истоптанную землю широко раскинутыми руками…

Константинополь, лето 6449 от Сотворения мира, июль

Башня была высока. Нет, спорить с «Вавилонянкой» она не собиралась. До неба все же не доставала. Но порой, в тягучие осенние дни, когда город у подножья покрывала плотная завеса тумана, башня казалась одинокой вершиной, торчащей из белесого моря.

Сегодняшняя погода тоже не баловала. Совсем не летнее небо, затянутое серостью. И мелкий моросящий дождь. По небосклону проносились тучи, складываясь в причудливые скульптуры. В такую погоду хорошо воевать. И побеждать.

Но молодой декарх застыл в неподвижности, напоминая сам себе каменную статую. Он смотрел не на небо, любуясь видами. Совсем рядом происходили более интересные события. Внизу, под стенами города, сошлись в ожесточенной схватке две армии.

Разноцветные квадраты и прямоугольники войск, то подобно несокрушимым скалам отбивали натиск конных волн, закрученным сошедшим с ума Бореем, то сходились, соревнуясь в грохоте со Сциллой и Харибдой, то кружились, словно в танце, накатываясь друг на друга. Кровавая пена взлетала над рубкой, оседая на истоптанную землю убитыми и ранеными.

Рука декарха металась по поясу, то и дело, норовя лечь на рукоять меча. Вперед, в бой! Туда, где один за другим погибают за Город и Веру соплеменники!!!

Но молодой декарх волею Господа и безжалостного времени заключен в теле старого турмарха. А тот отлично понимает, сколь ничтожен вклад в победу единственного бойца, когда сражаются тысячи. И если бы тысячи. Десятки тысяч!

Игорь Безжалостный неведомым образом сумел сбить в один кулак войска Степи, Леса и Гор. И привести их под стены Города. Армия обречена. А вместе с армией обречен и Город. Откупиться в этот раз не получится. Если верить глазам и ушам, то прибитый над воротами щит не устраивает варваров. Они хотят большего — всего!

И свое получат. А за ценой никто из них стоять не собирается.

Никифор в последний раз окинул взглядом равнину. Развернулся, подметя подолом плаща скопившийся на смотровой площадке мусор. Винтовые лестницы давным-давно перестали кружить голову и мутить желудок. Рецепт простой — считаешь каждую сотню шагов. А потом преднамеренно сбиваешься и начинаешь вести счет снова. И так, пока истертые ступени не останутся позади, и не распахнется дверь в кабинет.