Но отец помог ему сам.

– Это плохо, что твой приятель пошел к Киру. Впрочем, может и обойдется. Надеюсь, тот не станет говорить ему правду. Главное, чтобы он самого парня не использовал…

– Как нас? – быстро вставила Галя.

– Да, – чуть помедлив, ответил отец. – И не мнитесь вы так! Я на вашей стороне. И не знаю я деталей, что именно и, главное, зачем делает Кир.

– Почему ты его называешь Киром? И откуда ты его вообще знаешь? И как ты уцелел после такого взрыва? Как ты вообще там оказался? – прорвало вдруг Тараса.

– Ого, сколько вопросов, – усмехнулся отец. Потянулся было к кепке, но опустил руку. – И, чувствую, это еще не все. Подробно рассказывать долго. А пока почитайте вот это. – Он полез за пазуху и достал из внутреннего кармана куртки сложенный вчетверо листок.

Тарас развернул бумагу и увидел, что это ксерокопия газетной страницы. Сверху страницы был нарисован падающий самолет, а над ним – какое-то пузатое веретено. Ниже шел текст:

Галя забрала у Тараса листок и перечитала заметку еще раз.

– Погодите, – сказала она, – но это же обычная утка. Дикость!.. Не хотите же вы сказать, что это случилось с вами? Да и фамилия тут другая.

– Фамилия – это единственное, что переврали. Все остальное, кроме некоторых технических мелочей, – истинная правда. Только никакого интервью я никому, понятно, не давал. В основном это цитирование моего отчета командованию. Вот так.

– А Голубев – это… Кирилл? – спросил Тарас и мотнул головой в сторону подъезда: – Тот самый?

– Да, – грустно улыбнулся его отец. – Знаете, как нас в эскадрилье называли?

– Кирилл и Мефодий? – догадалась Галя.

– Точно. А коротко: я – Миф, он – Кир. – Он вздохнул и снова повторил: – Вот так.

– А что потом? – подалась вперед Галя.

– Потом Кира комиссовали, а я… Мне с тех пор тяжесть вот тут, – стукнул он кулаком в грудь, – подняться в небо не давала, к земле тянула.

– Какая тяжесть? За что вы себя вините?

– За то, что ведомого бросил, – сказал бывший летчик. – Грех это.

– Папа, но ты же не виноват! – воскликнул Тарас. – Что ты мог сделать? И ведь тебе приказали возвращаться!..

– Не надо мне было Кира за собой звать, когда пошел на сближение, – скривил губы Артем Румянов. – Может, и обошлось бы. Да что уж теперь… А потом и меня комиссовали, за это вот. – Он снял кепку и постучал согнутым пальцем по розовому темени. – Голова стала сбои давать. То боли, то кратковременные потери сознания. С такими симптомами и на «кукурузник» не допустят, не то что на сверхзвук.

– И давно это случилось? – нахмурился Тарас.

– Да перед самой бабушкиной смертью. Вот я как раз в ее дом и перебрался, в Ильинку. Тебя к себе звал, мать говорила?

Тарас помотал головой.

– Я так и думал. Да что там думал – знал. Я ж с тех пор слежу за тобой.

– Как это следишь? – вскинул голову Тарас, а Галя почувствовала вдруг, как сердце дало сбой, перед тем как забиться часто-часто. Она внезапно поняла, что сейчас-то и приоткроется наконец завеса над истинной причиной их с Тарасом злоключений.

И Тарасов отец рассказал удивительную, странную, а по сути – действительно страшную историю. После описанного в заметке происшествия он стал другим человеком. Мало того что он стал это буквально, на неосознанном уровне ощущать, но были тому и самые настоящие, пугающие его поначалу подтверждения. Во-первых, он перестал видеть обычные сны. Да и сам сон, как физиологический процесс, перестал быть сном как таковым. Больше это стало похоже на подключение к неведомому компьютеру.

Артем Румянов превратился в нечто вроде сервера, собирающего во время так называемого сна информацию с удаленных компьютеров живой сети. Он и назвал этот процесс компьютерным термином – репликация, при котором происходит копирование и синхронизация данных с одного источника на другие и наоборот. Такими источниками для бывшего летчика оказались мать и сын – самые близкие родственники. Между ними словно и впрямь существовал канал связи, как в компьютерной сети. Но только во время сна этих «компьютеров» или вообще в тех случаях, когда их сознание было «выключено». И когда Артем Румянов засыпал, к нему стекалось то, что видели, слышали, чувствовали, переживали мать и сын за прошедший день, точнее – после предыдущей репликации.

Он тоже мог передавать им данные, даже внушить что угодно в это время, но это, к счастью, могло произойти только по его воле, а он этого делать не хотел, поскольку считал крайне неэтичным. Конечно, сам он тоже «подсматривал» и «подслушивал», тем более, за самыми близкими ему людьми, но делал это невольно, никто не спрашивал его согласия – информация копировалась в его память, словно та и впрямь была всего лишь жестким диском, бездушным винчестером, подключенным к процессорному чипу – мозгу. Он сильно переживал, ощущал непреодолимое чувство вины, но что он мог с этим поделать? Так что теперь он стал невольным свидетелем всего, что происходило с сыном, которого он очень любил и, как уже думал, давно потерял.

Позже отставной майор узнал, что он, оказывается, может пользоваться не только уже существующими, «родственными» каналами связи, но и легко создавать новые, с любым человеком вообще, стоило с ним пообщаться лично и захотеть установить такую связь. Так он почти случайно «подключился» к женщине, ставшей его второй женой. К счастью, такие каналы он мог без труда уничтожать, что он сразу же в тот раз и сделал. А вот каналы с родственниками связывали его с ними, похоже, до самой смерти. И когда один из них внезапно оборвался, Артем Румянов понял – у него не стало матери.

К огромному своему сожалению, он опоздал еще с одним открытием. Оказалось, что он мог лечить людей. Причем не обязательно тех, кто был подключен к нему напрямую, но и тех, кто просто находился рядом. И себя в том числе. Но это не касалось совсем уж критических случаев. Отрастить, к примеру, утраченную конечность он бы не смог. Так что, возможно, и съевший его мать рак он бы победить не сумел. Однако чувство вины продолжало жечь его до сих пор.