— Вы? Вы слишком маленькая!

— Ничего подобного! — Она выпятила грудь. Очень приятную грудь. — Я сильная! Я страшная!

— А я голодный. Что мы уже установили.

— А я прошу прощения! Мигом!

Я положил голову обратно на подушку и посмотрел вверх, на палубные подпорки. Хорошая работа; гвозди, разумеется. Я предпочитал шканты и связи на шипах. Гвозди… ну, удобная штука, конечно, но что до настоящего качества…

По палубе забухали тяжелые шаги, вниз по ступеням спустился мужчина и остановился внизу, разглядывая меня, не снимая рук с лестницы.

— Хо! А вы не так уж плохо выглядите, когда в себе, — сказал. — Вы кто?

Я перекатился на локоть.

— Я — голодный человек, который хочет поесть. Еще я человек, которого трахнули по башке. До сих пор гудит.

Усмехнулся.

— У вас там швы. Моя дочь, она шьет хорошо, а?

— Она зашила мне голову?

— А что прикажете делать? Оставить вас с мясом и волосами, свисающими на уши? Хотя нет, так скверно не было. Но несколько стежков понадобилось. Вылезут когда-нибудь. Не расстраивайтесь.

— Далеко мы от Сент-Луиса?

Он пожал плечами.

— Далеко — это вопрос. Как далеко? Пешком? По воде? На лошади? А насколько срочно туда надо?

— Я там кое-кого оставил, и оружие мне нужно оттуда забрать.

— Вы для прогулки верхом не годитесь. Даже будь у вас на что сесть.

— У меня есть лошади в Сент-Луисе.

Снова пожал плечами.

— Может, у вас есть замок на Луне. То и другое очень далеко, и возвращаться в Сент-Луис я не намерен.

— Вы не из людей Шото?

— Я? Я из моих собственных людей. У нас есть это судно, у Ивет и у меня. Наше судно. Есть ловушки. Мы ловим рыбу. Собираем ягоды на берегах, знаем, где они растут. Иногда застрелим бизона, или антилопу, или оленя. Продаем добытые меха. Ни от кого не зависим.

— Ивет. Красивое имя.

— Красивое. Имя ее матери, упокой Господь ее душу. Но не вздумай делать моей дочери бараньи глаза. Она — моя команда. Без нее я — ничто. Старикашка с пустым судном.

— Вам еще долго жить до старости.

— Сейчас я молодой. В день, когда она уйдет от меня, моя маленькая, я состарюсь. Состарюсь в одну минуту.

Прошел в середину и сел напротив меня. Почти такой же в ширину, как в высоту, разлетистые массивные плечи, ни жиринки. Широкие сильные кисти.

— Рассказывай сейчас, пока она занята. Что за этим всем кроется?

— Меня хотели убить. Не ограбить, а отправить в лучший мир.

Отмахнулся.

— Это-то ясно. Своими глазами видел.

— На реке находится пароход, похожий на большую черную змею.

— Попадался такой.

— Он принадлежит девушке, очень красивой девушке по имени Табита Мейджорибанкс. Она приехала на Запад искать своего брата Чарльза. Капитаном у нее тип, которого зовут Маклем. Те, кто напал на меня, — его люди.

— Не по вкусу вы этой женщине?

— Это не она устроила. Маклем, и еще один, Торвиль. Очень вредные оба. Торвиль собирает группу где-то повыше по Миссури и ведет переговоры с индейцами. Хочет прибрать к рукам Луизиану. Всю.

Он извлек трубку и принялся набивать чашечку табаком. Некоторое время не отзывался.

— Прибрать к рукам, выходит, решил. Работы полны руки у него будут, это точно.

— Несмотря на все, попытку он сделает.

Посмотрел на меня задумчивым взглядом.

— Эта женщина, вы влюбились в нее?

— Нет! — поспешил ответить я. Излишне поспешил, развеселив его этим. — Хочу помочь ей разыскать брата, но здесь я еще для того, чтобы помешать этому человеку.

— Маклему?

— Маклему, да и Торвилю заодно. — Я раскрыл руки. — Я плотник, понимаете? Не люблю беспорядков.

— Встречались вы с этим Торвилем?

— Нет.

— Тогда у меня преимущество. Я его знаю. — Он взял трубку в рот и поднес к ней спичку. — Знаю также молодого Чарльза. Хороший мальчик. Прекрасный.

Глава 18

Мы проговорили весь день, до темноты и дальше. Ивет накормила нас, потом сварила кофе, потом еще раз сварила кофе. С Лебре, ее отцом, было легко. Непринужденный человек, быстрый в понимании.

Торвиля он встретил при своем первом посещении долины Миссисипи и не почувствовал к нему симпатии. Встретил и Чарльза Мейджорибанкса с научной экспедицией. Экспедиция приняла Чарльза к себе, как гостя. Ведь он являлся отличным ботаником, и то, что такого сотрудника можно было получить за так, было просто невероятным.

Чарльз создавал себе друзей.

— Индейцам он нравился, — рассказывал Лебре. — Он часто приходил к ним, учился у них, они же много про всякое зелье знают.

— А сейчас он где?

— Бог весть! Пропал. Отправился вверх по реке и как в воду канул. — Он прервался на зажигание трубки. — Мы за ним идем, на поиски.

Я потихоньку сволок ноги с койки, перенес на них свой вес и попытался встать. Ивет следила за мной с тревогой; ее папаша просто смотрел. Он понимал, что я чувствую, понимал, что мужчина должен выполнять дела, с которыми, разлеживаясь в кровати, не управишься.

— Вам надо отдыхать! — запротестовала девушка.

— Вы искали Чарльза, — сказал я. — Почему?

Ивет слегка зарумянилась, подняла голову.

— Хороший человек.

— Что же, достаточная причина. А больше нет?

— А чего больше надо? — спросил Лебре. — В один прекрасный день он пришел к нам, мы ели, разговаривали, его общество нам понравилось. Он рассказывал нам о цветах и деревьях, о вещах, какие мне и не снились, о том, как оценивать почву по тому, что на ней растет.

— И ему по вкусу, как я готовлю, — прибавила Ивет.

— Я уверен, ему не только это пришлось по вкусу. Даже ботаник способен видеть не одни растения.

Она зарделась.

— Он славный. Настоящий джентльмен.

— Лошади у вас не найдется? — поинтересовался я у Лебре.

— Что мне за нужда в лошади? Охочусь я пешком или с борта. Вы не поверите, как часто мы добываем дичь, когда она плывет. Или пьет воду.

— Мне необходимо достать лошадь. Сперва я должен добраться до Сент-Луиса, к друзьям и за снаряжением. Без коня не обойдусь.

— Так. — Лебре в раздумье потеребил подбородок. — К востоку отсюда неподалеку есть индейцы. Приличный народ по большей части, и у нас с ними порядок. Можно бы попробовать мену.

— Мену? А чего у меня есть менять?

— Одежда, — указал он, — и здорово шикарный пистолет. И нож — я похожего никогда не видел.

— Одежду я могу отдать, но не пистолет и, уж конечно, не нож. Он двести лет передается у меня в роду.

Окружение было приятно, но неожиданно на меня навалилась усталость. Я лег на спину и посмотрел на палубу над моей головой. Жаль, что набили гвоздей. Брус хороший, правильно выпилен и отделан, можно бы…

Проснулся я в темноте и тишине. Лежал не шелохнувшись, весь внимание, прислушиваясь. Ни малейшего звука, кроме слабого поскрипывания шпангоутов.

Так не должно быть.

Койку напротив теперь закрывает занавеска. Дыхания с нее не доносится. С крайней осторожностью я отодвинул одеяла и поставил ноги на пол, нащупывая мокасины. Потянулся одной рукой за пистолетом, подтянул поближе. Залез в штаны, натянул их, туго застегнул ремень, не переставая слушать.

Все еще ни звука, только слегка пошлепывает вода. Как будто чувствуется движение… так кильбот плывет? Я двинулся к лестнице, ведущей на палубу, — если она заслуживала этого звания.

Кильбот меньшего размера, как этот, обычно строится приблизительно сорока футов длиной и восьми-девяти шириной, нос и корма острые. Палубная надстройка занимает больше половины длины судна, сзади — подмостки для рулевого, впереди — сиденья для гребцов. Над передней частью надстройки — мачта, на нее поднимают единственный прямоугольный парус.

Вдоль каждого борта проходит дорожка с набитыми планками: ею пользуются, когда ведут судно вверх на шестах. Ясно, сам-друг с Ивет Лебре приходится зависеть от паруса, идя вверх по реке, и от течения — когда плывет вниз.

Ступив наружу, на узкую полоску с деревянными выступами, я нагнулся, чтобы голова приходилась ниже крыши надстройки. Застыл неподвижно, ловя звуки.