— Понятен, — кивнул я после небольшой паузы. — Будем знакомы, Осот.

— Веришь, вот так запросто с вольным бродягой еще не общался, — отозвался наемник. — За это, наверно, «долгов» поблагодарить надо. Гостеприимный народ… угощение только что назавтра отложили. Тебя за что взяли?

— За убеждения, — я попытался улыбнуться. — Но если честно, то пока не в курсе.

— Ну… ясно. Я уж решил, что ты из этих, которые в остальных клетках. Нелюдь.

— С чего вдруг?

— Утро наступит, глянешь, — буркнул наемник. — Они-то поначалу тоже на людей похожи, только малость заторможенных, ну а потом… Зона, паскуда. В последнее время дела тут странные творятся. Совсем странные.

В помещении бывшей «Арены» стемнело уже достаточно, и потому я, сколько ни старался, не смог разобрать, кто же находился еще в двух «камерах». Осот, с аппетитом отужинав, улегся спать. Перспектива расстрела, похоже, ничуть его не волновала — я сильно сомневался, что «долги» выведут наемника на «аукцион», скорее тихо «уберут» в одном из многочисленных закутков и тупичков «Ростока». То же самое, кстати, могут сделать и со мной — тебе ли не знать, Лунь, что информация для общественности зачастую кардинально отличается от информации для внутреннего пользования? А вдруг Седой отлично знает, кто положил его бойцов в той перестрелке, но для «общественности» придумал красивую сказку о совместной героической гибели одиночки и славного «долговского» отряда? Ведь, как ни крути, новость о том, что Лунь пострелял «долгов» и смотался, вызвала бы далеко идущие последствия, испортила немало налаженных контактов, поставила пятно на репутации… уф. Дурак ты, Лунь. И не лечишься, кстати. Надо было сдаться долгам и оказаться в клетке, чтоб эта интересная мысль пришла в твою абсолютно седую, но при этом совсем пустую голову. Вот и объясняется поведение начальника первого поста, без размышлений тебя на мушку взявшего. Наверняка командирам отрядов, в том числе и постовым, даны приметы людей, которыми очень интересуется Седой. И если так, то завтра хлопнут меня так же тихо и мирно, как и наемника. Может, в одну яму ляжем, а на мой тайник в валунах набредет со временем какой-нибудь счастливчик. «Героем долга», кстати, скорее всего останусь — оно идеологически полезно и способствует укреплению дружбы между группировками. Вот черт, а… И Хип весточку никак не передашь, чтоб тщательно береглась от «долговцев», а лучше просто бросила Зону как можно быстрее, девка она умная, сообразит, с кем поговорить и как выйти. Хип… блин горелый. Почему же в душе, кроме остатков тепла, к тебе совсем ничего не осталось? Только сожаление да легкая грусть по тем временам, когда мы командой были, отличной командой. Что-то нехорошее случилось с нами тогда, в ненастоящем мире Координатора. Новое знание, полученное там? Нет, вряд ли… То, что я узнал о Монолите и «О-сознании», в моем нынешнем положении было сродни новостям о революции в каком-нибудь Гондурасе. Да, интересно, важно для мира, влияет на множество жителей этого самого Гондураса и пограничных государств, реакция ООН, ввод войск НАТО… но лично мне, сталкеру, озабоченному не судьбами человечества, а наличием тушенки и патронов в рюкзаке, плоско и параллельно на этот самый Гондурас. Тем более сейчас мои проблемы были куда ощутимее, чем обычные заботы о провианте и боеприпасах. Завтра меня очень даже могут поставить к стенке. Лунь, «долгами» дважды убиенный по собственной глупости… какая, однако, ирония.

* * *

Чику вывели под утро, так рано, что еще даже не рассвело, в серой, густой темноте. Бандит жалобно заверещал при звуке засова в железной двери — до этого он, как-то разом растеряв свою показную лихость, тихонько ныл несколько ночных часов и зачем-то дергал прутья решетки. Когда два «долговца» подошли к его клетке, Чика свалился на пол, начал биться, и его сбивчивые мольбы о пощаде сорвались на визг, в котором я различал только «дяденьки… дяденьки… не надо, дяденьки». «Долги» несколько раз пытались поставить бандита на подкашивающиеся ноги, но Чика не мог стоять, и тогда его просто поволокли мимо моего «загона» во двор, где уже стояли десятка полтора сталкеров, пришедших на «аукцион». Дверь с лязгом закрылась, но с улицы хорошо были слышны басовитый голос «долга», зачитывающего приговор, и громкие, отчаянные завывания Чики.

— Мародер, бандит и садист Чика из банды Горца…

— Я не буду больше, мужики-и… н-не н-на-адо…

— …виновный в нанесении телесных повреждений, в условиях Зоны несовместимых с жизнью, приговаривается…

— ….пасаны… не надо… вы че… я все сделаю, пасаны, возьмите…

— …к расстрелу. Нужен кому такой?

Наступила короткая тишина, затем захлебывающийся вопль, тут же забитый сухим щелчком пистолетного выстрела.

— Следующий.

Мимо меня провели Осота, и я впервые его рассмотрел в слабом свете, проникавшем через открытую дверь. Достаточно высокий, худощавый, судя по жестам и походке, бывший военный. Запястья ему сразу по выходу из камеры перехватили наручниками, поэтому он просто пожал плечами, проходя мимо.

— Ну… бывай, сталкер. — Осот нашел в себе силы улыбнуться. — Ежели не сгожусь никому и шлепнут, то лихом не поминай. Я ваших не трогал, если что.

— Бывай, Осот.

— Если жив будешь и наших встретишь, ты это, скажи им, как я помер. — Осот задержался у решетки. — Чтоб это… ну, не стыдно, в общем.

— Давай, иди… — один из «долговцев» беззлобно подтолкнул наемника в спину.

— Договорились. — Сказал я вслед уходящему Осоту, и тот кивнул.

Тот же басок зачитал обвинения: мол, подозрительно шатался вокруг «Ростока», возможно, причастен, так как наемник, опасный элемент, который, несмотря на и вопреки всему, нарушил правила…

Выстрела не последовало — значит, кто-то из вольных бродяг, а то и «долговцев» поручился за наемника, принял в команду на свой страх и риск, но на то он и «аукцион», такая вот «долговская» справедливость…

Запоздало подумал, ну, как всегда, что ежели дойдет когда Осот до Армейских и Хип встретит, передал бы пару слов. Да видно, уже не судьба. Сейчас, наверно, моя очередь — конечно, к народу не выведут, грохнут здесь. Не надо сталкерам видеть живого Луня. Пусть он героем останется.

Но дверь закрылась, снова прогрохотал засов, и через несколько секунд на высоких потолках с треньканьем загорелись две лампы дневного света. Знакомый мне уже Егерь притащил кружку воды, кусок хлеба и открытую банку «квасолi з м'ясом». Никакой враждебности от него я не ощутил, но, с другой стороны, может, и не все «долги» в курсе моих подвигов.

— Слушай, сталкер, ты особо не шугайся. Клетки крепкие, да и тварюги относительно смирные. Однако как их за ночь разукрасило… ладно хоть эти не воняют. В общем, не пугайся, сиди смирненько, и к обеду с тобой понятно все будет.

— Что понятно? — переспросил я.

— Все понятно. — «Долговец» взглянул на часы. — Да, аккуратно к обеду должны признаки проявиться. Ну, может, еще «ботаники» на тебя глянут, а то ты, болезный, по базам в двухсотых числишься вот уж скоро год как. Все, давай, некогда мне с тобой… когда точно человеком будешь, в Ангарыче посидим, поболтаем, Лунь вроде на хорошем счету. Профессура освободится и тебя посмотрит, а пока не скучай.

Вот как… держат меня здесь, значит, не как преступника, а как потенциальное порождение Зоны. Еще двоих, тех, что в клетках остались, тоже ведь к стенке не вывели. И, присмотревшись, я понял почему.

В свете двух дневных ламп я рассмотрел первого соседа. Сгорбленный, с оплывшим, как свечка, лицом темного, землистого цвета, он сидел ко мне вполоборота, немного покачиваясь и изредка сильно вздрагивая. Тусклые, словно нарисованные на грязной, мятой бумаге глаза его были открыты, хотя и глубоко ввалились в глазницы, на распухших белых руках видны были синеватые разводы. Явно зомби, причем скорее всего посмертный… но характерного уксусного или прогорклого, падального запаха не было. Да и не стали бы «долги» держать зомби в клетке, с бродячими трупами у них разговор короткий — из автоматов в упор, и по возможности в ближайший «кисель», чтобы уж точно во второй раз не поднялись. Что было во второй клетке, я не рассмотрел точно, мешала тень от лестницы, но напоминало это небольшой холмик черного тряпья, в котором с трудом можно было опознать «долговский» комбинезон. И, что самое отвратительное, по обоим заключенным ползали десятки каких-то полусонных, заторможенных мух, и в спутанных волосах серолицего возились мелкие, светлые не то клещи, не то личинки, и они же редкой россыпью покрывали доски пола в клетке. М-да… вот тебе и соседи.