Он резко выбросил вперед руку. Назвавшийся Берталетом не успел ничего сообразить, как его скрючило от хорошего удара в солнечное сплетение. Мужик сложился пополам и жадно принялся хватать ртом воздух.

Фуфел. Как, интересно знать, он вообще один сюда умудрился забраться? Или он не один? Впрочем, неважно. Мун от души перетянул Берталета по хребтине. Тот отлетел в сторону, не удержал равновесия и грохнулся на землю.

Мунлайт подошел к поверженному и, игнорируя законы чести, которыми руководствовался в далеком детстве, принялся методично пинать лежачего ногами. Берталет хрипел и корчился.

— Никогда, — в такт ударам произнес Мун, — никогда не бери чужое. Понял? На чужой хабар рта не разевай. Иначе однажды это плохо кончится.

Он еще раз от души засветил ботинком по Берталетовым почкам и повернулся к Рыжику. Тот застыл и смотрел на экзекуцию со смешанным чувством.

— Ну а ты чего стоишь? Бери вещи, пошли.

— А он? — поспешил натянуть рюкзак Рыжик.

— И он пусть идет, если сможет. Только не с нами.

— Ты его так оставить хочешь? — удивился парень.

— А ты предлагаешь пристрелить, чтоб не мучился? — ядовито оскалился Мун.

Рыжик не нашелся с ответом. Мунлайт поглядел на его растерянную рожу и пошел прочь. Рыжик догнал уже на тропинке и снова захлюпал размякшей грязью, топая плечо в плечо.

— А кабан?

— Думаешь, мы его вдвоем утащим? Ты скажи лучше, что значит буква «Б» на кармане вышитая. Ты же вроде Рыжик, а не Берталет.

— У меня фамилия Берестов, — поведал Рыжик, густо покраснел и потупился.

Мун одарил парня незаметным взглядом. Посмотрел без издевки, по-доброму. Нет, ему определенно везет на салабонов. Еще один краснеть не разучился.

10

К деревеньке, где обосновался Резаный, Мун с Рыжиком вернулись уже в сумерках. На окраине было все так же мертво, словно и не гнездился здесь мужик с пропоротой щекой и его архаровцы.

Впрочем, тишина оказалась иллюзией. Сперва мелькнули в стороне настороженные часовые, но, увидав помахавшего рукой Рыжика, успокоились. Даже подходить ближе не стали. А вскоре, уже шагая через бурьян по центральной улочке, Мунлайт услыхал голоса. Довольно громкие и эмоциональные.

На базе Резаного явно что-то происходило. Может пока они на кабана охотились, там всю группу Резаного перерезали? Хотя караульные-то остались.

— Тормозни, — придержал Мун Рыжика.

— Зачем? — искренне удивился тот.

— Слышишь?

— Слышу, — конопатый растекся в мечтательной улыбке, — ужин.

Эта лыбящаяся веснушчатая харя в сочетании со сладостными нотками в голосе и словом «ужин» немного выбили Муна из седла. Во всяком случае, чего на это сказать, он не нашел.

— Традиция, — объяснил Рыжик, не заметив кажется замешательства. — Обязательное трехразовое питание на свежем воздухе по часам.

— То есть? — не понял Мун.

— Резаный так решил, — охотно рассказывал парень. — Навес видел? Вот три раза в сутки там собираются все, кто есть на базе и кушают.

Это мирное «кушают» резануло по ушам. В последние годы он как-то все больше жрал да хавал, в лучшем случае закусывал. А тут традиция, понимаешь ли.

— Под открытым небом? — недоверчиво переспросил Мунлайт. — А кислотные осадки не пугают?

— Зачем под открытым? Под навесом. Резаный считает, что это укрепляет коллектив и полезно для здоровья.

«Угу», — мрачно подумал Мун, — «полезнее не придумаешь — посреди Зоны три раза в день пикники устраивать». И коллектив явно сплоченный. Он прислушался к яростным воплям, если б не знал, что там «кушают» и ведут светские беседы, подумал бы, что назревает мордобой.

Рыжик переминался с ноги на ногу. Торопить не решался, но душой явно был уже за столом под навесом. Мунлайт неторопливо дернул травинку, зажевал кончик и кивнул.

— Ладно, пошли «кушать». А традиции накатить по сто, у вашего главаря нет?

Конопатый шутки не оценил, на Муна поглядел с укором. Смешной. Еще пару дней назад рыжий считал его врагом, ходил как мимо мебели и готов был морду расквасить, а теперь болтает без умолку и на самую гнусную подначку только глазки тупит. Как же, Резаный объяснил, что это не враг, а свой. А к своим отношение иное.

Но слово Резаного, выходит, кое-что здесь значит, раз его салабоны готовы, как по мановению волшебной палочки, отношение менять к вещам достаточно принципиальным.

Голоса нарастали. Вскоре из гудящего фона можно было уже вычленить отдельные реплики. Говорили про легендарных пасынков Зоны, о том же и спорили. Мунлайт поморщился, не иначе Резаный в свою мега группировку молодняка набрал.

Разговоры про Хозяев Зоны и прочие легенды — обычная болезнь новичков. Большинство попадающих в Зону поначалу грезят романтикой, тайнами и загадками, а себя мыслят первопроходцами подобно Колумбу. Зона рисуется местом романтическим и сталкерство выглядит чистой романтикой. Чем-то сродни детским играм в пиратов. Проходит время, молодняк матереет и понимает, что никакой романтики здесь нет. Есть рутина, будни. И если эти будни в отличие от каждодневных хождений в офис у какого-нибудь клерка куда опаснее для здоровья, это не значит, что они наполнены романтикой.

Это как с парашютом прыгать. Романтично до первого раза. А там к романтике примешивается множество всяких но. И либо ты уходишь, либо с этими, но примиряешься и начинаешь работать, либо остаешься восторженным идиотом. Последнее обычно не долго, романтики в экстремальных ситуациях долго не живут.

С этой мыслью Мунлайт вышел на двор, который еще днем был так же пуст, как и вся деревня. Рыжик, что все время шел плечо в плечо, выскочил на пару шагов вперед, напоминая охотничью собаку — дурную, но хорошую, радостно бегущую, торопясь сообщить всем: «Смотрите, кого я привел».

Под навесом их заметили и попритихли. Мун шел неторопливо, пожевывая травинку и оценивая ситуацию. Правда по внешнему виду предположить, что его вообще что-то волнует, кроме измусоленной травинки, было трудно. Внешне седой сталкер походил на человека, находящегося в полной гармонии с собой и такие мелочи, как два десятка молодых вооруженных мужиков, его не волновали.

Впрочем, если быть точным, под навесом сидело не два десятка человек. Чуть меньше. Во главе кишки из составленных в единую ленту столов с видом гуру восседал Резаный. Из всей кодлы он был на десяток лет старше прочих и похоже в разы дольше топтал Зону. Остальные «бойцы», как мысленно окрестил их для себя Мун, пороху нюхнуть судя по всему уже успели, но от детских болезней еще не избавились.

Опасную тактику Резаный выбрал. С одной стороны, молодняк, который подобрал у кордона, притащил в Зону и воспитал, в рот заглядывать будет всю оставшуюся жизнь и благодарность учителю, который не дал сдохнуть в самом опасном начале пути, останется до самой смерти. С другой стороны, этих желторотых еще вымуштровать надо. А это время, силы, траты. Воспитывай их, корми, а потом по наивной дурости сунется такой молодой необстрелянный куда не надо и поминай как звали. И все затраты впустую. А «куда не надо» здесь на каждом шагу. С третьей стороны, если историю вспомнить, на молодых, дурных, на амбразуры бросающихся много чего вытягивали.

Стоп, оборвал сам себя. Кто тут помнит историю? И войны тут нет. Чего бы не гундели зануды типа Угрюмого. Такая война в каждой подворотне идет с мальчишеских лет. Наши против не наших. Наш двор, наш подъезд, наш район. И по нарастающей. Потом я здесь точку держу, я этот район крышую. Мальчишки взрослеют, а игры и правила теми же остаются. И здесь, в Зоне, все то же самое. А война — это из другой категории. Там правил нет, и романтическая дурь из головы куда быстрее вылетает.

То ли дело здесь. Правила просты и понятны. Есть гуру, есть кучка молодняка, верящего в его непогрешимость, осталось только свое место занять. И Мун уверенно шагнул к голове стола.

— Привет, — махнул Резаному рукой, словно был знаком с ним с незапамятных времен, вместе девок портили, когда остальные сидящие за столом в пеленки мочились.