Дариус Ализаде протянул Бонду руку. Его рукопожатие было сильным и уверенным, внушало ощущение искренности и подлинного расположения — не то что потные, трясущиеся ручонки явно нечестных людей, которые Бонду доводилось пожимать в Бейруте и Каире. Дариус был выше шести футов ростом, с крупной головой и правильными чертами лица; в его глубоко посаженных темно-карих глазах мелькали заговорщические искорки. Густые черные волосы были зачесаны назад, на висках и макушке тут и там бросались в глаза седые пряди. На нем были белый костюм с высоким воротником в индийском стиле и расстегнутая у шеи голубая рубашка, которую словно только что сняли с витрины одного из дорогих магазинов на Виа-Кондотти в Риме.
Хозяин провел Бонда через просторный холл с паркетным полом; затем они поднялись по широкой лестнице и через стеклянную дверь вышли во внутренний сад виллы. Они пересекли террасу и оказались в густой тени деревьев. На берегу пруда стоял небольшой столик со свечами и целой батареей разнокалиберных бутылок. Дариус жестом предложил Бонду занять одно из низких, плотно набитых кресел.
— Отдыхайте, — сказал он. — Здесь в саду так хорошо. Так приятно наконец оказаться в прохладе, правда? Обычно перед коктейлями я пью пиво, просто чтобы промыть горло, смыть с него городскую пыль. Пиво у нас, к сожалению, среднего качества, импортированное из Америки, но, по крайней мере, вам будет чем заняться, пока я приготовлю какой-нибудь достойный напиток. И у моего пива есть одно преимущество: оно очень, очень холодное.
Он позвонил в колокольчик, стоявший на столе, и тотчас же с террасы, погруженной в тень, к ним вышел молодой человек в традиционной персидской одежде.
— Бабак, у нас гость, — сказал Дариус, хлопнув в ладоши. — Давай не будем заставлять его ждать.
Молодой человек ограничился коротким «салам» и широкой улыбкой, после чего сосредоточился на переливании жидкостей из одних сосудов в другие.
Через несколько секунд Бонд уже держал в левой руке высокий бокал с ледяным пивом. За его спиной поднималась шеренга высоких кипарисов, укрывавших сад Дариуса от внешнего мира, а прямо впереди взгляду Бонда открывались бесчисленные розы, в основном черные и желтые, по крайней мере такими они казались в свете факелов, горевших по периметру лужайки. Края прямоугольного пруда были выложены затейливым мозаичным орнаментом.
— Сады для нас значат очень много, — сказал Дариус, проследив за взглядом Бонда. — В этой засушливой стране вода — почти божество, дарующее жизнь. Прислушайтесь. Слышите журчание в глубине лужайки? Это маленький водопад. Я сам его сконструировал, а построить заказал одному мастеру из Исфахана; еще его дед работал на строительстве мечетей. Что вы предпочитаете: сухой мартини, водку с тоником или шотландский виски с содовой?
Бонд предпочел мартини и наблюдал, как Дариус смешивает ингредиенты в серебряном шейкере. Кивком поверх бокала он высказал свое восхищение коктейлем: лед мгновенно остудил терпкий напиток, не разбавив его.
— Ну а теперь, — сказал Дариус, — давайте о деле: чем я могу быть вам полезен?
К тому моменту, когда Бабак вернулся из дома с икрой на серебряном блюде, Бонд успел рассказать Дариусу все, что ему было известно о Джулиусе Горнере. Дариус вызвал в нем доверие с первой же минуты знакомства, а инстинкт редко подводил Бонда в таких вещах.
Кроме того, он знал, что Дариус уже двадцать лет руководит всей резидентской сетью в Тегеране и заслужил самые лестные отзывы со стороны М.
Дариус положил на тарелку ложку икры — порция получилась размером со сливу — и спрыснул соком лайма. Привычным движением он ловко отщипнул кусок плоской лепешки и уже с помощью этого «столового прибора» переправил икру с блюдца себе в рот, сопроводив деликатес полной стопкой ледяной водки.
— Я знаю, это выглядит ужасно по-русски, — улыбнулся он, — но я считаю, что именно так ее и нужно есть. Неплохая белужья икра, правда? — Чуть наклонившись к блюду, он повел носом. — Она должна пахнуть морем, но ни в коем случае не рыбой. — Он закурил сигарету и откинулся в кресле. — Ну что же, Джеймс, про этого типа Горнера я слышал. Разумеется, слышал. Но давайте сначала я расскажу вам кое-что о себе. Так нам будет проще понять друг друга. Моя мать родом из племени кашкайцев; этот народ считается самым коварным, безжалостным и кровожадным во всей Персии. Когда шах вознамерился вернуться в страну на плечах американцев, у него даже мысли не возникло попытаться привлечь это племя на свою сторону. — Дариус запрокинул голову и рассмеялся. — Курды, арабы, сторонники реформ, белуджи, даже муллы — ко всем он сумел найти подход, но только не к ужасным кашкайцам, которые так и остались в стороне. С другой стороны, мой отец родился в Тегеране, в семье потомственного дипломата, и наш род, в силу специфики службы целых поколений предков, имел довольно тесные связи с Западом. Сам отец получил образование в Гарварде, а я учился в Оксфорде, и это объясняет — ведь вы, верно, были удивлены? — почему я говорю по-английски как настоящий джентльмен. В общем, эту страну я знаю со всех сторон. Я вполне могу затеряться в пустыне среди членов моего племени, но могу так же успешно вести светские разговоры во французском посольстве, которое, кстати, находится как раз через дорогу. И как ни странно, в пустыне я бы чувствовал себя более естественно. Я видел представителей разных народов, которые приходили в Персию — или в Иран, как Реза Шах, отец нынешнего шаха, заставил нас называть эту страну, — а затем покидали ее. Турки, русские, французы, немцы, американцы, британцы. Мы действительно оказались на границе культур: ведь именно здесь Восток встречается с Западом. И к тому же наши земли — единственный барьер на пути России к теплым морям. Нет, конечно, у них есть Черное море, но на страже Босфора и Дарданелл надежно стоят турки. Господи, можно ли представить себе более сварливых и шумных часовых?
Дариус подался вперед и зачерпнул еще ложку икры, которой распорядился точь-в-точь таким же образом, как и первой порцией.
— Я вот что думаю, Джеймс. Мы уже привыкли, что нас кто-то втягивает в свои дела, пытается через нас добиться своих целей. Иногда возникает такое чувство, будто наша страна — что-то вроде несчастной стареющей шлюхи на улице Сен-Дени. За деньги нас может поиметь кто угодно. Во время войны союзники вдруг решили, что мы слишком хорошо спелись с немцами: в результате они ввели сюда войска, и шах был вынужден бежать из страны. Потом они решили, что мистер Моссадек,[23] наш чрезвычайно независимый премьер-министр, ведет чересчур открытую политику по отношению к русским. И вообще союзники ему не доверяли, потому что он слишком часто фотографировался в национальной одежде, которая им напоминала пижаму. Ну вот, американцы прислали джентльмена по имени Кермит Рузвельт, который организовал государственный переворот, притащил шаха обратно из изгнания и посадил его на трон. Не могу не признаться вам в том, что среди прочих мелких помощников мистера Рузвельта был и ваш покорный слуга. В общем-то мы не возражаем против всех этих игр, но лишь до тех пор, пока нам самим дают жить своей собственной жизнью. Тегеран — шпионское гнездо. Так всегда было и всегда будет. Один остроумный гость из Британии предложил, чтобы русские и американцы просто снимали общие квартиры для своих разведчиков, — по крайней мере так они сэкономили бы на расходах по организации взаимной прослушки. Но первый тревожный звонок раздается тогда, когда иностранцы начинают хотеть слишком многого. Мы не имеем ничего против, если люди приезжают и зарабатывают тут деньги, хотя сделать это законным путем трудно. Разве что на нефти. Мы готовы согласиться и с определенным вмешательством в политические дела, если это приносит пользу и нам — протекционизм, защита наших интересов, поставки оружия, доллары… Но делать на нас деньги и одновременно вмешиваться в наши дела — это уж слишком. Так вот, все, что я слышал об этом Горнере, не просто заставляет меня беспокоиться, но, скажу прямо, нагоняет страх. А я — позволю себе высказать такое утверждение — не из тех людей, которых легко напугать.