Карл почувствовал, как начавшая было наваливаться на сердце тяжесть отступила, и, хоть остался еще занозой маленький червячок сомнения, его голос он уже не слышал.

– Завтра мы отправляемся в Дюрен, – сказал, вставая, Карл. – Твое дело, Хруотланд, будет решаться там. К сожалению, я не могу употребить силу, хотя ты слышал слова Харольда, и поверь, я с ними согласен. Ранульф зажился на этом свете. Но есть решение Герена и Фордуора, а значит, придется тебе с ними бороться с помощью закона. Ну а все законники сейчас в Дюрене, у моей матушки. Значит, и мы должны быть там. Даже если бы я не был твоим должником, доблестный Хруотланд, я бы все равно помог тебе. Король должен стоять на страже закона и защищать своих подданных. Итак, в Дюрен! – И Карл протянул Хруотланду руку. – Отныне ты мой друг, равно как и такой старый собутыльник и охотник Харольд. Ну а с остальными – Ольведом, Овраром, Вильмом, даже с этой язвой Ганелоном – ты скоро познакомишься.

Догорающий камин бросал багровые отсветы на торжественно-замершие фигуры трех стоящих людей, крепко сжимающих руки.

Часть вторая Его зовут король Карл!

Глава первая Интриги и заговоры

1

Зима тянулась долго. Очень долго.

Карл усиленно постился, даже сбросил десятка полтора фунтов и чувствовал себя превосходно. Рождество встретили торжественно и чинно. Бертрада ни словом не напоминала ему о своем желании женить его на лангобардской принцессе. Просыпаясь утром, он набрасывал себе на плечи овчинный плащ и, слегка ополоснувшись, спешил к заутрене. Потом читал молитву Иисусову или «Символ Веры» и завтракал. Фасоль сменялась отварной рыбой, овощными сборниками, и опять приходило время фасоли. Но вот кончился Рождественский пост, и обычно мало пьющий Карл дал волю, закатив дружескую пирушку с обилием рейнского, тосканского и даже византийского сладкого вина. И уж чего только не подавали стольники дорвавшимся до съестного Карлу и его друзьям! Столы ломились от запеченных свиных окороков и отварной баранины. Огромные куски жареной оленины снимались с гигантских вертелов и мгновенно поглощались отощавшими желудками франков. На заячьи почки, тушенные в особом соусе, настоящее лакомство, уже никто и смотреть не мог, но все равно и они продолжали исправно поедаться.

Пирушка затянулась, плавно перейдя в ряд застолий, прерываемых лишь выездами на охоту, чтобы пополнить запасы свежей оленины, особенно любимой Карлом.

Так же долго тянулось и дело Хруотланда.

Выслушав его, Бертрада и Эгельхарт сошлись во мнении, что присутствие Ранульфа на границе с бриттами опасно. Но во всем остальном Эгельхарт откладывал и откладывал рассмотрение дела.

Хруотланд нервничал, хотя заметить это было трудно. Своей невозмутимостью он мог бы посоперничать с Ольведом, и лишь мягкая, все более грустнеющая улыбка могла бы сказать другим, что ему совсем не до веселья.

Карл благодушествовал. Все шло, по его мнению, отлично. Время от времени, усаживая Хруотланда за стол рядом с собой, он успокаивающе клал руку на его плечо и говорил:

– Все идет нормально. Эгельхарт и мой референдарий копаются в куче бумаг и, я думаю, найдут возможность вернуть тебе поместье. В любом случае на сейме Мартовских полей вопрос будет решен, и, конечно, в твою и, как ее там, Кларинги пользу.

Через десяток дней веселье пошло было на спад. Повара и музыканты, буквально валившиеся с ног, вздохнули с облегчением, но тут накануне Крещенского сочельника заявился посланец Тассилона Баварского.

Принявшая его сначала Бертрада благосклонно восприняла, хоть и запоздавшие, поздравления герцога с победой над Гунольдом Аквитанским. И с удовлетворением прочла письмо, адресованное лично ей. Письмо сразу же отправилось в личную шкатулку королевы, и что в нем было, не узнали ни Карл, ни даже поверенный всех ее замыслов епископ Эгельхарт. От кого письмо, не знал даже посланец герцога, послуживший лишь средством его доставки.

Королева-мать попыталась договориться о встрече посланца и Карла, но обычно во всем уступавший ей сын заупрямился:

– Ах, мама! С момента разгрома Гунольда Аквитанского прошло уже больше трех месяцев, и мне нет никакого дела до всяких там писем и поздравлений по случаю этой победы. Да и над кем победа? Над собственным подданным.

– Но, Карл, во-первых, это поздравление от твоего кузена Тассилона, герцога Баварского, а во-вторых…

– Очень своевременное поздравление, – рассмеялся Карл, – можно подумать, что его гонец добирался до Дюрена через Константинополь. А может, так оно и есть и наш доблестный кузен действительно согласовывал текст письма с византийским императором? – Здесь Карл опять громко расхохотался, и уши его задвигались.

– А во-вторых, – продолжала нисколько не смущенная подобным легкомыслием сына Бертрада.

– А во-вторых, а в-третьих… Нет уж, уволь. Разбирайся в этих посланиях и политических играх сама. Я еду с друзьями на охоту.

Пиршество продолжилось.

2

Ганелон, поначалу принимавший активное участие в веселье и даже выступивший в состязании жонглеров с собственной шутливой поэмой «О вреде пьянства» и получивший заслуженное признание, исчез в канун дня Богоявления. В сопровождении лишь одного слуги он держал путь в Сент.

Зимой жизнь во Франкском королевстве замирала. Прекращались даже военные действия. И частенько выяснявшие с оружием в руках личные взаимоотношения самолюбивые бароны откладывали спор до весны. А там наступало время сева, очередной сейм, и, глядишь, еще вчера готовые перерезать друг другу глотки соперники примирялись. Только настоятельная необходимость могла заставить человека отправиться в столь далекий путь через тонувшие в снегу леса.

Редкие города и деревни Ганелон объезжал стороной, хотя порой ему неудержимо хотелось дать отдохнуть усталому телу и проваляться пару деньков в каком-нибудь постоялом дворе и погреться у жаркого камина.

В один из дней, обогнув с юга небольшой городишко Шартр – сейчас Ганелон ехал по владениям Карломана, – он почувствовал: все, отдых необходим. И, заприметив примерно в лье от города постоялый двор, направил туда усталого коня.

Хозяин, пожилой однорукий франк, с хитрецой в глазах, свойственной, наверно, всем владельцам придорожных гостиниц, встретил неожиданного гостя чрезвычайно приветливо. Его доходы зимой не просто падали, они буквально сводились на нет. А ведь налоги никто не отменял. И любой гость, могущий оставить в кошельке хозяина пару денариев, встречался как посланец небес. Тем более такой богатый, как мгновенно определил однорукий, едва глянув на вошедшего.

– Горячего вина, пару цыплят и комнату, – с порога бросил Ганелон. – Лошадей в стойло, да смотри задай им лучшего корма, – добавил он, усаживаясь поближе к очагу и приглашая своего слугу сесть за соседний стол.

Хозяин засуетился, выставляя на стол нарезанный крупными ломтями хлеб, вино, а Ганелон, вытянув к огню ноги в двойных, плотно намотанных матерчатых и кожаных чулках, наконец огляделся и досадливо поморщился. В углу этого небольшого зала расположилась компания из трех человек довольно мрачной наружности. Несколько кувшинов вина занимали середину грубо сколоченного стола, и перед каждым из пирующих стояло деревянное блюдо с кусками баранины. Правда, гуляли они достаточно тихо, явно стараясь не привлекать к себе особого внимания. Хотя чье внимание они боялись привлечь, если до появления Ганелона и его спутника, кроме хозяина, в зале никого не было?

«Черт их принес, – недовольно подумал Ганелон. – Раструбят теперь по всей округе. Правда, я на земле Карломана, и вряд ли кто узнает, что один из ближайших друзей Карла, – здесь Ганелон усмехнулся, – разъезжает зимой в сопровождении лишь одного слуги неизвестно где. Но все-таки это промашка. Надо было сначала послать Сиваста разведать, нет ли посторонних. А впрочем, дьявол с ними. До весны все равно никто никуда не поедет, а к тому времени все забудут о проезжавшем зимой путнике. Да и, судя по их виду, они представляют достойное сообщество головорезов с большой дороги, а таким не резон много болтать».