— И где, по твоему мнению, должна проходить граница?

— По Иберу. Пиренеи они нам никогда не отдадут. Но эта река нас вполне устроит.

Из всех вернувшихся римлян больше всего Антигона поразил Фабий. Его помятое лицо кривилось в вымученной улыбке. Он как-то сразу постарел, осунулся и явно намеренно оттягивал продолжение переговоров. Сенатор нарочито медленно садился, долго кашлял и лишь через несколько минут выпрямился, расправил плечи и набрал в грудь побольше воздуха.

Но тут Гадзрубал ехидно улыбнулся и не дал ему возможности начать заранее подготовленную вступительную речь, сказав следующие слова:

— Надеюсь, вы все полностью удовлетворены устроенным вчера в вашу честь торжественным ужином?

— Да, конечно, но… — Фабий недоуменно покачал головой.

Гадзрубал встал, взял у Бодбала папирусный свиток, подошел к римлянам, разложил на столе грязную, плохо выполненную карту и непринужденно оперся на плечо Фабия.

— Вот какие у нас трудности, — нарочито медленно начал он и принялся бесстрастным голосом с поразительной точностью перечислять города, пограничные селения, имена вождей, названия племен, рек и гор. Он несколько раз подчеркивал, что наряду со многими друзьями у них в Иберии есть также и враги.

Потом стратег вновь заговорил о вчерашнем пиршестве:

— Поймите, римляне, мы вкушали плоды мира. Так неужели никто из вас не спросит себя: что лучше — продолжать наслаждаться великолепной едой, превосходными винами и прелестями юных ибериек или гибнуть в кровопролитных битвах на глинистых полях? А теперь скажите, вмешаетесь ли вы, если галлы нападут на ваших союзников — сабинян[126] или этрусков? Вы ведь поспешите к ним на помощь, не так ли?

Фабий с явной неохотой согласился. И тогда Гадзрубал как бы по наитию заявил:

— Со всех чужеземных купцов мы взимаем таможенный сбор в размере сотой доли стоимости их товаров. В знак дружбы между нашими народами мы готовы разрешить римским купцам торговать здесь без всяких пошлин. Но, разумеется, лишь до тех пор, пока в Иберии царит относительное спокойствие. — Минуту-другую он озабоченно почесывал затылок, заставляя римлян застыть в нетерпеливом ожидании. — И если мы установим на здешних землях постоянную границу, это приведет лишь к множеству кровавых столкновений. Как, например, мы сможем помочь живущим по ту сторону границы нашим союзникам, если они подвергнутся нападению общего врага? И уж в этом случае ни о каком освобождении от тамошних сборов даже речи не пойдет. Мы только сможем посочувствовать вам, если в Риме из-за нашествия галлов или каких-либо еще варваров вдруг будет остро не хватать зерна. Ну хорошо, а теперь скажите откровенно: вас сейчас все устраивает? А то ведь, по словам двух местных красавиц, один из вас прошлой ночью жаловался, что его ложе слишком жесткое для любви и слишком мягкое для сна.

Римляне замерли и обменялись недоверчивыми взглядами. Десять добропорядочных мужей свято соблюдали строгие римские обычаи и никогда бы не подумали изменять своим не менее суровым женам. Разумеется, никто из них никогда бы не впустил в свои покои ибериек, но теперь Гадзрубал заставил их подозревать друг друга в супружеской измене.

— А теперь я попрошу тебя, Фабий, отметить на иберийском побережье римские колонии и земли союзных с вами племен. — Гадзрубал склонился над картой. — Должен признаться, что я располагаю далеко не полными сведениями.

И Фабий скрепя сердце был вынужден признать, что в Иберии у Рима нет ни колоний, ни союзных племен.

— Ах вот как? Ну ничего, ничего, — тоном радушного хозяина произнес Гадзрубал. — А поселение ваших друзей-массалиотов есть здесь… и здесь, севернее Ибера, правда? — Он сам сделал на карте соответствующие пометки.

К вечеру текст договора был полностью готов. Римляне, прибывшие сюда с целью вынудить Гадзрубала ограничить пунийские владения территорией южнее Мастии и объявить всю северо-восточную часть Иберии своей и Массалии сферой влияния, были вынуждены признать власть пунов над всей Иберией за исключением Роде и Эмпория, где находились поселения массалитов. Взамен они получили от Гадзрубала обещание не переходить реку Ибер, не оказывать военной помощи галлам в Италии, что, собственно говоря, и не входило в его намерения, и право на беспошлинную торговлю, в котором они не слишком нуждались.

После того как обе стороны, по традиции, призвали своих богов стать свидетелями святости их намерений, римляне удалились, чтобы успеть переодеться перед пиром, устраиваемым в честь их отъезда. Призванный составить греческую версию договора Созил из Спарты устало посмотрел им вслед и вполголоса промолвил:

— Я всегда считал их глупыми, дерзкими и жестокими людьми. Но я никогда не думал, что их мозги настолько залеплены глиной…

Гадзрубал промолчал. Он сидел неподвижно, скрестив руки на груди. Антигон похлопал его по плечу, пун вскинул голову и подметнул ему. Глаза стратега выражали радость и облегчение.

— Благодаря тебе у нас теперь есть десять спокойных лет. — Ганнибал с пониманием взглянул на него и вдруг расхохотался.

— В лучшем случае пять, — тихо ответил Гадзрубал.

— Как поживает мальчик, доставляющий вам столько хлопот? — Антигон поднял кубок. Корабль чуть заметно покачивало. Дувший с другой стороны бухты ветер все сильнее прижимал «Порывы Западного Ветра» к волнорезу.

Братья сразу поняли, кого он имел в виду. Ганнибал молчал, поглядывая на верхушку мачты. Гадзрубал усмехнулся и потерся спиной о борт. Но его серые глаза, как обычно, сохранили суровое выражение.

— Внешне он все больше становится похожим на отца, — равнодушно заметил он.

— Ему нужно еще многому научиться, — Ганнибал чуть привстал и оперся ладонями о стол. — И он будет это делать. Если нужно, я сам вобью знания в его тупую голову — Он отодвинул скамью и начал расхаживать по верхней палубе.

Антигон еще раз внимательно посмотрел на них. У обоих были стройные, сильные тела, очень похожие овальные лица, полные губы, крючковатые носы и мужественные подбородки. Братья отличались друг от друга лишь цветом глаз. У Ганнибала они были черными, как угольки. Антигон вспомнил рослого широкоплечего Магона, унаследовавшего не только фигуру отца, но и его густые вьющиеся волосы. Он ни минуты не сомневался, что в случае необходимости Ганнибал и Гадзрубал силой укротят своего буйного младшего брата.

— Странно, что вы такие разные. Но ничего не поделаешь. Все равно вы втроем одолеете любое царство.

— Отнесись к Магону с пониманием, Тигго. — Гадзрубал сделал шумный выдох, — В бою он незаменим. Воины слепо повинуются ему, ибо знают, что он найдет выход из самого трудного положения.

— В которое он их сам сперва загонит, — Ганнибал повернулся к ним спиной, чуть наклонился и устремил взор на вошедшую в бухту пентеру.

Грек вздохнул, прислонился к стенке каюты и положил ноги на раздвижной стол.

— Гамилькар любил идти напролом, но при этом умел подчиняться обстоятельствам, — Антигон раздраженно дернул щекой. — Вы оба унаследовали от него эти качества. Магон же только любит идти напролом.

Пентера присоединилась к стоявшим в гавани трем римским триерам. Теперь послы могли отправиться назад под надежной защитой. Из крепости донеслись резкие звуки труб. Худощавый человек с утиным носом спрыгнул с набережной в челн и отвязал причальный канат.

— И что вы теперь намерены предпринять?

— Гадзрубал подарил нам самое главное — время, — Ганнибал повернулся и скривил губы в легкой улыбке. — Через восемьдесят лет Иберия сможет отразить любое нападение. А если нет…

— Несколько лет римляне будут заняты борьбой с галлами. — Антигон в раздумье провел растопыренными пальцами по ухоженной бороде. — А потом… Посмотрим. Если вам действительно удастся утвердиться в Иберии. Иначе… — Он повел плечами, словно освобождаясь от непосильной тяжести. — Иначе они нарушат и этот договор.