— А сколько ты потратил на это селение?
— Чуть больше двухсот талантов. Сегодня утром посредник, представлявший целую цепочку людей Ганнона: заведующего земельными угодьями, помощника главного управляющего имуществом и, наконец, его самого, — после долгих переговоров и колебаний согласился заплатить тысячу сто талантов. Мы, правда, сперва требовали две тысячи… Об остальном вам расскажет Гадзрубал.
Выражение усталости на лице хозяина дома сменилось настороженностью. Он сделал большой глоток, поставил кубок возле изогнутых позолоченных ножек сиденья и неожиданно твердым голосом сказал:
— Вот так мы выдернули золотую нить из туники всем известного негодяя. Потому я столько выпил сегодня. Но сперва поясню, что Антигон со своими слишком уж рискованными начинаниями перестал внушать доверие как Гамилькару, так и мне. Члены Совета узнали, что мы даже собираемся забрать свои деньги из «Песчаного банка» и поставить его в крайне затруднительное положение. А им как раз пришлось тогда заниматься размещением наемников. Их в городе уже почти тридцать тысяч. Все казармы в Большой стене переполнены, и воинов уже нужно переводить в предместья. — Гадзрубал замолчал, а затем вдруг разразился таким хохотом, что по его щекам побежали крупные слезы. — О боги, как же мало хороших дней, но сегодняшний — один из них! Узнав утром, что посредники Ганнона уже начали выплату денег, я тут же предложил разместить наемников именно на этих землях. Самое поразительное, что Ганнон обеими руками поддержал меня. Он ведь намеренно отстранился от всех переговоров и даже потребовал, чтобы ему ничего не сообщали. И теперь, друзья мои, согласно решению Совета, селение объявлено собственностью города. Именно там разместят часть наемников. Так кому Ганнон причинил ущерб?
Бостар, сын Бомилькара, управляющий «Песчаным банком», — Антигону, сыну Аристида, пребывающему ныне на борту гаулы «Порывы Западного Ветра», в Мастию, Тингиз или Гадир.
Сперва прими привет, мой верный друг и господин Тигго!
О делах сообщу мало, ибо наш банк-челн, сколоченный из крепкого дерева, потонет, лишь изъеденный червями или получив пробоину. Ты знаешь, кто эти черви и кто собирается продырявить наше днище.
Перед тем как перейти к описанию несчастий, обрушившихся на наш город, расскажу сперва о том, что хорошего и плохого происходило в жизни близких тебе людей. Твоя мать Антима умерла, так и не сказав ничего напоследок, а старик Псаллон, напротив, перед уходом в царство мертвых по обыкновению своему шутил и смеялся. А ведь многие напрасно молит богов ниспослать им легкую смерть. Аргиопа вместе с детьми успела вовремя покинуть загородное имение.
Ты можешь больше не опасаться Ганнона Обманутого, о сын метека и осквернитель коз. Он как-то появился в нашем банке в сопровождении четверых телохранителей и, фыркая от ярости, потребовал вести его к тебе. Я спокойно ответил, что для открытия счета и получения ссуды нужно приходить без вооруженных людей. Больше мы его не видели.
Теперь о главном. Когда положение в городе стало совершенно невыносимым, а Совет никак не мог принять окончательного решения, наемникам предложили перебраться в Сикку. Дескать, там и воздух чище, и съестных припасов побольше. Воины согласились, поскольку им уже выдали какую-то часть жалованья, но по дороге они увидели столько богатых домов и роскошных дворцов, что сразу же усомнились в отсутствии денег в казне Карт-Хадашта.
Перевод наемников в Сикку был роковой ошибкой еще и потому, что ливийцы, принимавшие участие в Сицилийской войне, по пути встретились со своими родными и близкими и узнали от них о кровавых деяниях Ганнона. Еще большей глупостью было отправить его к ним на переговоры. Но умиротворителю Ливии не удалось снискать себе еще и славу спасителя Карт-Хадашта. Наемники наотрез отказались иметь с ним какие-либо дела.
И вот теперь почти все они вернулись и обосновались в Тунете. Совет наконец услышал звон их мечей. Наши погрязшие в роскоши правители согласились расплатиться, вот только не знаю, где они возьмут деньги. Александрия отказалась одолжить необходимую сумму. Наемники уже несколько раз вплотную подходили к Большой стене и сравняли с землей купленное у тебя Ганноном селение. Уж не знаю, смеяться ли мне по этому поводу или плакать. Они уже требуют не только выплатить им полностью жалованье, но и выделить лошадей взамен погибших на войне и оплатить расходы на еду. Все переговоры они желают вести исключительно с Гисконом.
Правда, лучше всего они знают Гамилькара, он пользуется большим уважением, однако в настоящее время предводители мятежников не желают встречаться с ним. Дескать, бывший стратег забыл о них. Но я лично полагаю, что он просто слишком опасен для зачинщиков мятежа, так как знает чуть ли не каждого наемника и говорит на их языках.
В заключение скажу, что, будь у нас побольше таких людей, как Гамилькар и Гадзрубал, я бы не испытывал такой тревоги за судьбу города. В остальном же могу лишь пожелать тебе спокойного плавания. Как я уже говорил, Ганнону сейчас не до тебя. Танит милостива к тебе.
Бостар.
Глава 6
Илан — Матос — Наравас
К вошедшему в полдень в гавань Тингиза кораблю «Порывы Западного Ветра» тут же скользнула широкая барка смотрителя гавани с традиционным изображением лошадиной головы на борту. Гонец — худой подвижный человек в темной шерстяной рубашке, подпоясанной широким кожаным ремнем, — ловко забросил на палубу перевязанный синей тесьмой свиток. Из борта тут же выдвинулось бревно с веревочной лестницей, гонец ловко ухватился за ее конец и перенес тело через ограждение. Вскоре Антигон убедился, что сообщенные Бостаром сведения уже успели изрядно устареть. Они лишь подтвердили слухи, которыми испуганные корабельщики обменивались в Малаке и Кальпе[107] близ самого северного из Столбов Мелькарта.
Антигон и Тзуниро разрешили Мемнону сойти на берег, но сами предпочли остаться в каюте. Мальчик, ощутив под ногами каменную твердь мола, как обычно, принялся бегать взад-вперед, ловко уворачиваясь от взлетавших над волноломом веером брызг. Капитан Хирам, время от времени поглядывая в его сторону, договаривался возле сходен с двумя тингизцами[108] в грязных потрепанных хитонах, а кормчий Мастанабал следил за промывкой и заполнением чанов с водой. Осеннее солнце почти скрылось на западе, и поверхность воды в гавани напоминала гнилое дерево с осыпающимся бронзовым покрытием. По серым плитам набережной с громким скрипом медленно тащилась запряженная волами повозка. Громоздившиеся на ней глиняные амфоры предстояло перенести в трюм «Порывов Западного Ветра», так как содержимое лежавших там сосудов уже успело превратиться в уксус. Помимо корабля Антигона у причала вереницей стояли еще восемь судов. С дальнего конца доносились грохот и звон. Там полуголые рабы переносили по гнущимся доскам на борт одинокой гаулы медные слитки и ручные каменные мельницы, изготовленные в мастерских, созданных при здешних каменоломнях.
Антигон скрутил свиток в трубочку, бросил его на стол, отодвинул складное сиденье из дерева и парусины, поднялся на палубу и окинул хмурым взглядом лежавшую на ней барку. Во время ночного шторма она изрядно пострадала и сейчас походила на обглоданного шакалами павшего верблюда. Мачту ветром вырвало из гнезда, у обоих бортов болтались обломки рей, всю обшивку изнутри усеяли черно-красные подтеки. Едва стоявшие на ногах матросы и местные плотники буравили в бортах дырки, забивали в них большие деревянные гвозди и покрывали сверху досками. Один из матросов, промахнувшись, расплющил молотком большой палец и теперь громко стонал и извергал поток проклятий.
Антигон застал пуна возле кормы. Гонец смотрителя гавани нервно барабанил сильными узловатыми пальцами по борту.
— Я слышал, ты намерен отплыть еще сегодня, — дружелюбно заметил Антигон.