— Увы, но с помощью Рима он быстро залечил эту кровавую рану.

— Масинисса долго стенал и умолял римлян добиться твоего смещения с поста стратега, что в результате и произошло, — тяжело вздохнул Антигон, — Но тебе, кажется, это не сильно помешало, Я кое-что слышал о небольшом отряде, командир которого всегда скрывал свое лицо. После каждого нападения нумидийцев они наносили ответный, гораздо более сильный удар.

— В последние годы мне пришлось много разъезжать, — грустно усмехнулся Ганнибал. — Теперь граница более-менее надежно охраняется, но мы должны причинять Масиниссе в три раза большую боль, чем он нам, до тех пор пока царь массилов не успокоится.

Небо заметно порозовело. По двору медленно распространился освежающий цветочный аромат.

Антигон взглянул на пуна. Блеск его усталых глаз, пальцы, спокойно лежащие на коленях, белый короткий хитон, черная, в кольцах, борода и такие же темные как смоль волосы. От этого человека, несмотря на его пятьдесят один год, исходила колоссальная энергия. Он по-прежнему не знал, что такое сон.

— Ты сделал достаточно откровенные намеки. А теперь расскажи о своих намерениях.

— Они вынудили меня проиграть войну, — без малейшей горечи или злобы ответил Ганнибал. — Теперь я хочу заставить их выиграть мир.

— Но для этого ты должен занимать высокий пост.

— В том-то все и дело. Рим может запретить Масиниссе договариваться с бывшим стратегом, но если тот будет представлять город, Рим будет вынужден вести переговоры даже с Ганнибалом. То же самое относится к Масиниссе, Антиоху и любому из Птолемеев.

— Город сейчас никого не интересует, мой друг. Его раздирают противоречия, и вообще…

— Пять месяцев, Тигго… — Ганнибал с хрустом потянулся, скрестил руки на затылке и начал вращать локтями, — Мне нужно только пять месяцев, чтобы возродить его…

— Знаешь, теперь мне кажется, что для нас с тобой переход через Альпы был простой послеобеденной прогулкой, — угрюмо перебил его Антигон. — Возродить Карт-Хадашт будет гораздо более трудным делом.

— Здесь ты ошибаешься, Тигго, — Ганнибал отрицательно покачал головой. — Я уже говорил, что в последние годы много разъезжал. Я отвечаю за свои слова и знаю, что нужно предпринять.

— Но ведь ты понимаешь, что в ответ на любой переворот Рим немедленно пошлет сюда свои легионы.

— Конечно, понимаю. Но я знаю, что, кроме легионов, у Рима ничего нет. В Этрурии бушует восстание рабов — во время войны легионеры так опустошили эти земли, что там уже не осталось крестьян. В ближайшие годы вспыхнут новые восстания рабов. Рим остро нуждается в деньгах, зерне и дружбе с Карт-Хадаштом, а вовсе не в кровопролитной его осаде. Сципиону известно, насколько крепки его стены.

— Чем я могу тебе помочь?

Ганнибал чуть наклонился вперед и положил руки на плечи Антигона.

— О лучший из моих друзей, ты уже столько сделал для моего отца, шурина, братьев, меня и города в целом, что мы все перед тобой в неоплатном долгу.

— Я вовсе не прошу возвращать его.

— Я знаю. Но сейчас мне не нужна помощь. Бывший стратег Ливии, Иберии и Италии является членом Совета и может претендовать ка любой высокий пост. И потом, благодаря твоей, Бостара и Даниила помощи я все еще владею достаточно обширными землями и в состоянии сам оплатить любую из должностей.

— А какую именно, светоч мира?

— Через два месяца предстоят выборы суффета, — Ганнибал лукаво улыбнулся, но его лицо тут же вновь обрело серьезное выражение.

— Ну да, конечно. Оба Совета едва ли позволят тебе занять какую-либо важную должность, но если народ…

— На него я и возлагаю все надежды.

— Ганнибал на посту суффета, — усмехнулся Антигон. — Миротворец и верховный судья Карт-Хадашта. А потом…

— Там посмотрим. Это зависит от очень многих обстоятельств.

На расчищенной площадке между скотным двором, амбарами и конюшней ярко горели костры, и сизый пахучий дым, клубясь, стелился по земле. Когда день летнего солнцестояния уже клонился к закату, хозяин имения решил устроить пир. Голые смуглые дети бегали взад-вперед, юноши и девушки помогали вращать вертела, резать хлеб и разливать вино, а потом, веселые и довольные, удалились в кусты и за пристройки. Батраки, вольноотпущенники, ветераны, старики и старухи ели, пили, пели, смеялись, плясали или рассказывали разные истории. Бостар уже собрал вокруг себя дюжину детей и принялся учить их неприличным песням и веселым играм. Антигон, переходя вместе с Даниилом и Ганнибалом от одного костра к другому, под конец очень устал от бесконечных славословий в честь того, кто вместе со своими воинами покрыл себя неувядаемой славой, а после войны дал им хлеб и приют.

В какой-то миг грек обнаружил себя садящим на большой связке соломы с двумя полными чашами в руках. Он вяло подумал, что его изнуренное годами и переживаниями тело уже никогда не будет полным сил и здоровья. Тут к запахам вина, смолы, навоза, мяса и пота отчетливо примешался аромат миндаля, киннамона и благовоний. Он понял, что к нему приблизилась Элисса.

— За твое здоровье, повелительница звезд и царица ночи. — Он чуть приоткрыл глаза и одним глотком осушил чашу.

— Я не помешаю, владелец «Песчаного банка»? — с легкой улыбкой осведомилась она.

— Твой приход ласкает мне душу.

— О чем задумался, Антигон? — Элисса осторожно опустилась рядом с ним на связку соломы.

— О чем может думать глупый старик? О том, что здесь хорошо жить и не менее хорошо умирать.

— Тебе здесь так нравится?

— Эта ночь какая-то особенная, — Он снова закрыл глаза и глубоко вздохнул. — Моя память обострилась до предела. Я гляжу на огни и вспоминаю пламя совсем других костров, горевших на равнинах Иберии, в снегах Альп, под дождями холодной италийской зимы, на выжженной солнцем долине Канн… Чем я могу заслужить твою дружбу, царица?

— Ничего не надо, — она почти беззвучно рассмеялась. — Расскажи мне лучше о себе, Тигго.

— Что мне рассказывать? — он удивленно приподнял плечи. — Я родился в Карт-Хадаште в семье метека и, когда вырос, стал, как и отец, купцом. Потом создал банк и управлял имуществом Гамилькара Барки и Ганнибала. Я довольно много путешествовал и добрался даже до Индии и Британии. Застал немного первую войну с Римом и участвовал в Ливийской и Второй Римской войнах. Теперь я стар, по-прежнему безрассуден, завидую Ганнибалу за твою любовь к нему, слишком много пью и мечтаю о легкой смерти.

Она коснулась его плеча холодной ладонью, от которой тем не менее исходило какое-то удивительное тепло.

— Он как-то сказал про тебя: «Тигго может и умеет все на свете, но никогда не заботится о своем здоровье».

— Он сказал именно так? Интересно. А теперь расскажи мне о себе, повелительница моего сердца.

Они говорили до рассвета. Элисса была дочерью судовладельца и родилась в год убийства Гадзрубала Красивого и через два года после гибели Гадзрубала Барки вопреки своей воле была выдана замуж за внучатого племянника Ганнона Великого. Когда город, казалось, уже был обречен на гибель, ее муж открыто выступил против брата своего деда, стал одним из старшин конницы и погиб в битве при Нараггаре.

— Я никогда не любила его, — тихо, с какой-то долей вины в голосе произнесла она. — Но зато я люблю Ганнибала. Он такой умный, такой ласковый, у него тело по-прежнему как у молодого воина. Но скажи мне, если можешь… Я даже не знаю, как выразиться… И вообще имею ли я право… Знаешь, мне порой кажется, Тигго, будто я одна желаю владеть тем, что принадлежит всей Ойкумене, всему космосу.

— Он человек, а не бог, Элисса. Он плакал, смеялся, пил вино, убивал, спал с женщинами и поражал весь мир. Но еще никогда я не видел его таким спокойным… и таким уравновешенным, как здесь. Он слишком рано потерял мать, и редкая женщина могла так приласкать, так надежно укрыть своих питомцев, как великая и несравненная Кшукти. По словам Ганнибала, он потому так любил бывать в моем доме, что там о нем заботились как о сыне. Великий Гамилькар очень любил его, но был слишком занят и не мог уделять много внимания своим сыновьям. Ганнибал дал городу больше, чем требовалось, а Ойкумене — столько, сколько она вообще не стоит. Ты, Элисса, дала ему все, что он когда-либо желал. От людей, конечно, а не от музы истории.