Однако она не предвидела тактики, к которой Алек прибег, чтобы овладеть ситуацией. Неожиданно он отвернулся от воркующей Моники и одарил Розу таким теплым и интимным взглядом, таким намеренно недвусмысленным, словно намеревался показать Монике, молча, но жестоко, что ее присутствие совершенно определенно стало de trop[13]. Театральный был взгляд или нет, но от него Роза расплылась, превратилась в желе. Вдобавок к этому Алек потянулся через стол к ее руке и стал как бы невзначай, но на самом деле намеренно играть с ее пальцами. Каким-то образом он ухитрился придать этой незамысловатой ласке немыслимо эротический вид. Невольно увлеченное этой игрой лицо Розы усилило желаемый эффект. Потерпевшая неудачу в своей попытке оттеснить Розу и интерпретируя сексуальные сигналы именно так, как рассчитывал Алек, Моника поднялась со своего места и ее глаза холодно блеснули.

— A bientot, cheri[14], — заявила она Алеку, искривив губку, когда он поднялся и удостоил ее формального объятия. Она высокомерно протянула руку Розе. — Au revoir, mademoiselle. Et prenez garde[15], — и она двинулась к дальнему столику, где ее эскорт средних лет покорно дожидался ее.

— «Prenez garde» означает «будьте осторожны», правда? — спросила Роза, пряча свое смущение за произнесенной с деланым добродушием шуткой. — Этот добрый совет мне дала твоя бывшая пассия?

— Ты охарактеризовала ее очаровательно-старомодно, — ответил Алек ровным голосом. Он казался выбитым из равновесия этой неожиданной встречей, что вовсе не походило на него.

— Она очень красивая, — отважилась заметить Роза, отчаянно стараясь не выглядеть мещанкой.

— Это не главное ее достоинство, — резко возразил Алек. — Я чрезвычайно раздосадован, Роза, из-за этого маленького недоразумения и сожалею, если ты почувствовала себя сейчас уязвленной. Боюсь, что именно это и входило в намерения леди. Пожалуйста, пусть это не испортит тебе вечер. Она нас больше не побеспокоит.

— Почему это может испортить мне вечер? — вспыхнула Роза. — Твои подруги меня не волнуют. — И она отвела взгляд, устыдившись собственной лжи. Алек все еще не отпускал ее руку. Он сжимал ее очень крепко, почти больно, пока она не ответила на его взгляд, который был беспокойным, испытующим, исполненным откровенности и прямоты.

— И поэтому ты бьешь в меня парой тысяч вольт всякий раз, когда я прикасаюсь к тебе? — спросил он с опасной улыбкой. — Что мы закажем?

У нее нет от него никаких секретов, подумала Роза, чувствуя себя по-дурацки. Ее мозг, глаза, а теперь и тело были для него открытой книгой. Что ж, тем лучше, бесшабашно решила она. Это только облегчит ее план, к тому же теперь она с некоторым утешением узнала, что он не был полностью неуязвим к ее чувствам. Впрочем, все это тоже могло произойти из-за Моники. Хотя мог ли тот взгляд, от которого у нее перехватило дух и закружилась голова, быть целиком притворством?

Блюда оказались вычурными и невероятно изысканными. Ни у Розы, ни у Алека не появилось их обычного здорового аппетита, и для компенсации они, кажется, прибегли к слишком большому количеству шампанского. У Алека была крепкая голова, однако по опыту он уже знал, что Роза этим не отличается.

— По-моему, ты рискуешь выпить слишком много, — деликатно предупредил он, положив руку на ее бокал, когда официант подскочил, чтобы наполнить его. — Лучше побольше ешь. Что скажешь насчет губки из патоки с заварным кремом? Может, попросить, чтобы принесли?

Роза слабо улыбнулась. Алек пристально смотрел на нее в течение всего вечера, а она старательно отводила взгляд. Несмотря на свою отчаянную решимость, она пребывала в постоянном страхе, что потеряет самообладание.

— Просто немного кофе, Алек, пожалуйста. И потом, может быть, мы пойдем домой?

— Уже? — безжалостно осведомился он, уставившись на нее. — Я больше времени провожу в закусочной за гамбургерами. — Тем не менее он заказал счет и кофе, а потом заявил обманчиво добродушным тоном: — В чем состоит твоя стратегия, Роза? Ты что, надеешься, что я внезапно потеряю самообладание и наброшусь на тебя?

Все это становится невыносимым, с внутренним стоном подумала Роза, теребя салфетку. Ей следовало бы понимать, что она никогда не сможет одержать верх над Алеком, и она была бы дурой, если бы вообразила, что станет им манипулировать.

— Твоя самонадеянность не перестает удивлять меня, Алек, — возразила она, не замечая, что попалась на удочку. — Неужели ты действительно полагаешь, что ты такой большой подарок для женщин? Просто из-за того, что я не бросаюсь на тебя, как Моника только что, ты решил, что я должна иметь какую-то «стратегию»?

— Давай не будем пускаться в пустые разговоры, Роза. Я всегда предпочитаю честность претензиям. В особенности с тобой. Не хочется, чтобы какой-нибудь пустяк уменьшил то уважение, которое мы испытываем друг к другу, правда? Кстати, почему ты так смущена? Мы ведь не подростки. Или ты чувствуешь себя уютно с мужчиной лишь тогда, когда он твой раб?

Розу покинула ее находчивость. Притворяться было бессмысленно. Он, как обычно, опережал ее на несколько прыжков.

— Ты куда-то меня тащишь, — продолжал он безжалостно, — и я не потерплю этого. Однако в равной степени мне неприятна мысль, что я сделал какие-то ошибочные заключения. Я полагаю, что пора тебе выкладывать, что у тебя на уме, не так ли?

Их взгляды встретились. В отчаянии Роза дерзко посмотрела на него, мечтая, чтобы он прочитал ее мысли и встретил ее на полпути. Внутренне умоляя его, она выдерживала его взгляд, чувствуя, как предательский румянец жарко запылал, сползая вниз по глубокому декольте ее платья. Прошло время, пока ей, наконец, удалось совладать с голосом. Алек, казалось, решил не оставлять ее в покое. Наконец, нервное напряжение придало ей силы, и она сказала:

— Ты прекрасно знаешь, что у меня на уме, ублюдок!

— Это больше походит на ту Розу, которую я знаю, — мучил он ее. — Ты понимаешь, что после этого все будет гораздо сложнее? Тебе известно, что я по-прежнему намерен выгнать тебя вон в конце лета? Мне не нужно никаких сцен.

— Какая девушка сможет устоять против таких условий? — спросила она с вызывающим видом, отступая за свою обычную искренность. Затем встала, оставив кофе нетронутым. — Никаких сцен не будет, — заявила она.

В такси Алек сидел в другом углу, подальше от нее, и обратился к ней лишь один раз, спросив, не холодно ли ей. Яростно дрожа, она заверила его, что ей жарко.

Однако, когда дверь квартиры захлопнулась за ними, он обнял ее сзади за плечи и уткнулся лицом ей в шею. За пару секунд он стащил с нее платье и, отшвырнув прочь пиджак и рубашку, крепко прижал ее к себе, а его руки схватили, словно ловушка, ее груди. Спиной она ощутила, какие жесткие волосы у него на груди. Ее ноги, почти не касались пола, когда он, направляя ее впереди себя, отвел ее в спальню и уложил по диагонали поперек широкой кровати. Она услышала стук сброшенной обуви и слабое жужжание расстегивающейся молнии, а затем его ласковый голос произнес:

— Ты так прекрасна, Роза. — Он произнес эти слова почти печально, вбирая в себя каждый дюйм ее тела. — Ты даже красивее, чем я воображал.

После этого он стал проделывать с ней острые, утонченные вещи. Роза лежала беспомощная, годы запретов слетали с нее, когда она расцветала, забывая про стыд, от его опытных прикосновений. Инстинктивно она обняла его руками, ее ногти невольно впились в твердую плоть его спины, дыханье стало неровным, голова закружилась.

— Не торопись, сладкая моя, — шептал он, — тебе придется пройти еще долгий путь. — И затем, постепенно, когда интенсивность и изобретательность его любовных движений возрастала, Роза поняла, и кровь застучала у нее в ушах, что он не принимал во внимание и не делал скидок, которые он наверняка должен был сделать ради ее девственности.