К счастью, Айртон не потратил времени и усилий даром. Он явился на следующий день, на рассвете, в сопровождении человека, бывшего, по его собственным словам, кузнецом стоянки Блек-Пойнт. Это был рослый, крепкий парень, но в лице его было что-то отталкивающее, зверское. Но, в сущности, это было не так уж важно, если он знал свое ремесло. Во всяком случае, он был чрезвычайно молчалив и даром слов не тратил.

— А хороший он кузнец? — спросил Джон Мангле боцмана.

— Я знаю его не больше вашего, капитан, — ответил Айртон. — Посмотрим.

Кузнец принялся за работу. По тому, как он чинил колымагу, видно было, что он знает свое дело. Работал он проворно и с незаурядной силой. Майор заметил вокруг кистей рук кузнеца кольца черноватой, запекшейся крови. Это указывало на недавнее ранение. Мак-Наббс спросил кузнеца о происхождении этих — вероятно, очень болезненных — ссадин, но тот ему ничего не ответил, а молча продолжал работать.

Через два часа колымага была починена. Лошадь Гленарвана кузнец подковал очень быстро, так как захватил с собой готовые подковы. Подковы эти имели особенность, которая не ускользнула от майора: на их внутренней стороне был грубо вырезан трилистник. Мак-Наббс указал на это Айртону.

— Это клеймо станции Блек-Пойнт, — пояснил боцман. — Оно помогает находить след убежавших со стоянки лошадей и не смешивать их с чужими.

Подковав лошадь Гленарвана, кузнец потребовал плату за свою работу и ушел, не произнеся и двух слов за все время своего пребывания.

Полчаса спустя наши путешественники снова ехали вперед. Из-за поднимавшихся по сторонам мимоз открывались обширные пространства, вполне заслуживавшие свое местное название: опенплейн — «открытая равнина». Там и сям среди кустов, высоких трав и изгородей, за которыми паслись многочисленные стада, валялись обломки кварца и железистых горных пород. Несколькими милями дальше колеса колымаги начали довольно глубоко врезаться во влажный грунт. Здесь журчали извилистые ручьи, полускрытые зарослями гигантских тростников. Позднее пришлось огибать обширные высыхающие соленые озера. Путешествие совершалось без всяких затруднений, а также, надо добавить, и без скуки.

Вследствие весьма ограниченных размеров «салона» Элен Гленарван приглашала к себе в гости всадников одного за другим, по очереди. Каждый из них отдыхал, таким образом, от верховой езды и приятно проводил время, беседуя с этой милой женщиной. Элен вместе с Мэри принимала гостей с очаровательной любезностью. Конечно, не был обойден этими приглашениями и Джош Манглс. Его несколько серьезная беседа отнюдь не утомляла путешественниц. Даже наоборот.

Двигаясь таким образом, отряд пересек по диагонали почтовую дорогу от Крауленда в Хорсгем — дорогу очень пыльную, которой обычно избегают пользоваться пешеходы. Близ границы округа Тальбот путешественники наши проехали мимо ряда невысоких холмов, а вечером они разбили лагерь в трех милях севернее Мериборо. Шел мелкий дождь. В каждой другой стране он размыл бы почву, но здесь воздух так поразительно впитывает сырость, что лагерь нисколько не пострадал от дождя.

В течение следующего дня, 29 декабря, отряд двигался несколько медленнее из-за того, что ехать пришлось по гористой местности, напоминавшей Швейцарию в миниатюре. Надо было то подниматься, то опускаться; трясло при этом довольно изрядно; потому путешественники часть пути сделали пешком, что было гораздо приятнее.

В одиннадцать часов подъехали к Карлсбруку, довольно значительному городу. Айртон был того мнения, что город этот надо объехать, не заезжая в него, чтобы не терять времени. Гленарван согласился с ним, но Паганелю, жадному до всяких достопримечательностей, очень хотелось побывать в Карлсбруке. Ему предоставили эту возможность, колымага же продолжала медленно подвигаться вперед.

Паганель, по своему обыкновению, взял с собой Роберта. Пробыли они в Карлсбруке недолго, но этого времени оказалось достаточно для нашего ученого, чтобы составить себе точное представление об австралийских городах. В Карлсбруке имелись банк, суд, рынок, школа, церковь и сотня совершенно схожих между собой кирпичных домов. Все это было расположено по английской системе — правильным четырехугольником, пересеченным параллельными улицами. Ничего не может быть проще, но и скучнее этого. По мере того как город растет, улицы его просто удлиняются, как штанишки подрастающего ребенка, и первоначальная симметрия не нарушается.

В Карлсбруке царило большое оживление — обычное и заслуживающее внимания явление в этих вчера лишь народившихся городах. В Австралии кажется, что города, подобно деревьям, растут под влиянием солнечного тепла. Люди, озабоченные делами, бежали по улицам. Торговцы золотом толпились у транспортных контор. Драгоценный металл под охраной местной полиции привозился сюда с заводов Бендиго и с горы Александр. Все эти люди, охваченные жаждой наживы, настолько были погружены в свои дела, что даже не заметили проезжавших мимо них иностранцев.

Паганель и Роберт, осмотрев в течение часа город, поехали тщательно обработанными полями догонять своих спутников, которых вскоре и догнали. За этими полями потянулись обширные луга с бесчисленными стадами баранов и разбросанными там и сям хижинами пастухов. Затем вдруг, без всякого перехода, как это часто бывает в Австралии, перед путниками раскинулась пустыня. Симпсоновские холмы и гора Тарангувер отмечали южную границу округа Лоддо под 144° долготы.

До сих пор экспедиция не встретила на своем пути ни одного племени диких туземцев. Гленарвану уже приходило в голову, что в Австралии, пожалуй, так же не окажется австралийцев, как в аргентинских пампасах не оказалось индейцев. Но Паганель объяснил ему, что дикие туземные племена кочуют главным образом по равнине у реки Мёррея, милях в ста на восток.

— Мы приближаемся к стране золота, — продолжал он. — Не пройдет и двух дней, как мы очутимся в богатейшем округе горы Александр. Туда в 1852 году устремилось множество золотоискателей. Дикарям пришлось уйти в пустыни Центральной Австралии. Мы с вами теперь — в цивилизованном крае, хоть это и незаметно, и еще сегодня мы пересечем железную дорогу, соединяющую берега реки Мёррея с морем. Но все же должен признаться, друзья мои, что в Австралии железная дорога мне кажется чем-то совершенно удивительным.

— Почему же, Паганель? — поинтересовался Гленарван.

— Почему? Да потому, что это не гармонирует со всем окружающим. О, я знаю: вы, англичане, привыкли заселять свои отдаленные владения, вы провели телеграф в Новой Зеландии и даже устраиваете там всемирные выставки, и поэтому вы смотрите на такую железную дорогу как на нечто совершенно обыкновенное. Но ум такого француза, как я, она приводит в замешательство и спутывает все его представления об Австралии.

— Это объясняется тем, что вы смотрите в прошлое этой страны, а не в ее настоящее, — заметил Джон Мангле.

— Согласен, — ответил Паганель. — Но свист паровоза, мчащегося по пустыням; клубы его пара, обволакивающие ветви мимоз и эвкалиптов; ехидны, утконосы и казуары, убегающие от курьерских поездов; дикари, которые в три часа тридцать садятся в эти курьерские поезда и едут из Мельбурна в Кастльмен, — все это не может не привести в изумление любого человека, если только он не англичанин и не американец. Ваша железная дорога отнимает у пустыни ее поэзию.

— Что из этого, если она открывает туда путь!. — отозвался майор.

Громкий свисток паровоза прервал этот спор. Путешественники находились всего в какой-нибудь миле от железной дороги. Паровоз, шедший малой скоростью с юга, остановился как раз в том месте, где дорога, по которой ехала колымага, пересекала железнодорожный путь.

Эта железнодорожная линия, как сказал Паганель, соединяла столицу провинции Виктория с самой большой рекой Австралии — Мёрреем. Эта необъятная река, открытая в 1828 году Стюартом, берет свое начало в Австралийских Альпах, затем, обогащенная водами рек Лаклан и Дарлинг, течет вдоль всей северной границы провинции Виктория и впадает в залив Энкаунтер, близ города Аделаиды. Меррей несет свои воды по цветущим, плодородным местностям, и благодаря хорошему железнодорожному сообщению с Мельбурном по его берегам вырастают все новые и новые стоянки скотоводческих хозяйств. Эта железнодорожная линия эксплуатировалась на протяжении ста пяти миль, от Сендхорста до Мельбурна, обслуживая также Кинтом и Кастльмен. Дальнейший ее участок, длиной в семьдесят миль, только еще строился. Шла она в Эхуку, столицу провинции Ри-верина, лишь в этом году основанную на берегах Мёррея.